И сейчас он чувствовал себя виноватым. Сидя в этой комнате, перед этой стоящей женщиной. Хотя он, вопреки тому, что она утверждала, на самом деле не знал ничего. Но, вероятно, должен был знать.
На какое-то мгновенье он даже потерял из виду, о чем идет речь. Ему вдруг почудилось, что речь идет о заурядном семейном скандале, об очередной супружеской ссоре, какими ему тоже немало приходилось заниматься и которые поначалу всегда казались безысходными, а потом, с его помощью или даже без нее, все-таки утрясались…
Но он вспомнил, что главный механик шахты Карасев лежит в морге.
— Софья Ивановна, я прошу вас не уезжать. Останьтесь хотя бы на два дня.
— Нет. Мы уедем сегодня.
Зотов поднялся и пошел в переднюю.
— Сергей Николаевич, вы поможете с билетами?
— Да.
Она протянула ему руку.
— До свиданья, Сергей Николаевич. Мы вряд ли еще встретимся.
— Но как же…
Он повел глазами вдоль стен.
— Квартира? Можете ею распорядиться. Ведь у вас очередь.
«Но здесь мебель, ее нужно продать, и машина…» — хотел сказать Зотов, однако именно из-за машины не посмел.
Но она его поняла.
— Я пришлю кого-нибудь. Все это… ликвидировать.
В приемной начальника шахты сидели двое: Легошин и Доронин.
Сергей Николаевич направился прямо к комбайнеру. Тот встал навстречу начальству, Зотов возложил ему руки на плечи. И ощутил, как дробно затряслись эти плечи. Парень отвернулся, из глаз его потекли слезы — черные. Он был в ночной смене. Его срочно вызвали на-гора. Он успел переодеться, успел принять душ, но, видно, очень спешил и волновался, не зная, зачем вызывают и уже предчувствуя сердцем недоброе, — в глазницах осталась неотмытая угольная пыль, и теперь эта сажа стекала по лицу, бороздя скулы.
— Пойдем, — сказал Зотов, открывая перед ним дверь кабинета.
Усадил в кресло. Легошин опять устроился напротив. И первым заговорил:
— Сергей Николаевич, нужно оформить ему отпуск — дня три-четыре.
— Да. Пусть заготовят приказ. И выделите пособие от шахткома. Позаботьтесь насчет…
Доронин мотнул головой.
— Не надо. Этого не надо.
— Почему же? — спросил Зотов. — Мы выделим пособие на похороны. Как обычно.
— Не надо, — повторил Доронин. — У меня есть на сберкнижке. Много там.
Да, у горных комбайнеров «Дальней» деньги были. Зотов знал об этом. И гордился этим. Но он не помнил случая, чтобы кто-нибудь даже из числа руководителей шахты, выезжая, скажем, на курорт, отказывался от лечебных, от бесплатных путевок и прочих щедрот. Он и сам не отказывался.
— Я о другом вас попрошу, Сергей Николаевич, — сказал Доронин. — Чтобы девочку нашу куда-нибудь взяли в интернат. Тут нету, в поселке. Нельзя ли в город устроить? Как же ей — без мамки…
— Родных нет?
— Никого у нас нету.
— Хорошо. Устроим.
— Я ее буду брать оттуда. По выходным…
Он снова отвернулся, приник к спинке кресла, обтянутой полотняным чехлом, и опять его угловатые плечи мелко затряслись.
Зотов налил из графина стакан воды, поднес.
— Выпей, Гриша. Ну, успокойся… Что поделаешь?
Зубы парня цокали о стакан.
— Несчастье какое… — выговорил он. — Жалко. Ведь молодая совсем — двадцать шесть лет…
Сергей Николаевич поймал себя на том, что вот уже целое утро пытается вспомнить лицо нормировщицы Дорониной — и не может. А он должен был ее видеть на шахте, встречать в поселке. Но не знает, не помнит. И даже милицейский фотоснимок не подсказал ему этого лица: растрепанные волосы лежащей ничком головы, бретелька…
Очень много людей работает на «Дальней».
Доронин уже как будто оправился. Встал.
— Сергей Николаевич, — он замялся, на лице его была нерешительность. — Я еще вас хочу попросить…
— Да, пожалуйста, — сказал Зотов.
— Насчет оркестра.
— Чего?
— Насчет оркестра. Чтобы на похоронах оркестр был. Ну, наш, шахтинский…
— А-а… Конечно. Обязательно будет.
Зотов повернулся к Легошину:
— Ты там распорядись в клубе…
Легошин смотрел на него во все глаза. И что-то в этих глазах не понравилось Зотову. Но он повторил:
— Будет оркестр.
Он проводил комбайнера до двери и здесь, сильно пожав руку, произнес те слова, которые всегда говорил в подобных случаях:
— Мужайся, друг.
Доронин открыто и серьезно посмотрел на него. Сказал:
— Да… Спасибо вам, Сергей Николаевич.
Ушел.
А Зотов вернулся за стол и пригляделся внимательней к Легошину. С тем явно что-то творилось.
— Ты что?
Легошин вдруг — будто прорвало его — визгливо расхохотался.
— Ты что? А?..
— Оркестр… — Легошин раскачивался от смеха. — Оркестр ему надо… Музыку.
У Зотова потемнело в глазах.
Рука его зашарила по столу.
Она шарила там, на том месте, где еще недавно располагался чернильный прибор, громадный, на мраморной доске, с мраморными башнями, вазами, с парой массивных стеклянных чернильниц.
Но пальцы нашарили только легкий пластмассовый кружок, куда веерком были воткнуты разноцветные шариковые ручки.
Дочкина свадьба
— Мы думаем так: свадьбу нужно сыграть в два вечера, — сказал Владимир Игнатьевич. — Иначе просто всех не усадить. Квартира у нас не маленькая, но нынешние габариты явно не приспособлены для… подобных торжеств.
Да, квартира была большая. Натуся догадалась об этом, хотя ей и не показывали всех комнат, а сразу повели сюда, в гостиную, где на приземистом столике у дивана был сервирован чай. Однако еще в передней она увидела: двери, двери… Комнаты четыре.
— Вот, попробуйте безе, — придвинула к ней вазочку Ольга Степановна. — Своей стряпни. Не знаю, удалось ли?
— Спасибо. — Натуся грызнула невесомый шарик, заверила: — Удалось.
Гостиная была уютной и светлой. Ну, мебель, конечно, обычная, стиля «все как один». И цветы в прибалтийских горшочках. Но стена, что против Натуси, была увешана сплошь старинными миниатюрами — круглыми и овальными, в затейливых рамочках — вон, кажется, Наполеон в белой жилетке, а вон та красавица с локонами очень похожа на пушкинскую жену. Натуся как-то заходила в антикварный магазин на Арбате, искала хорошие бусы и видела под стеклом прилавка эти штучки, заменявшие в старину фотографии — но, обратив внимание на цены, ужаснулась. А тут их целая коллекция. Хобби?..
— Стало быть, в два вечера, — продолжил Владимир Игнатьевич. — В первый вечер соберется старшее поколение: дедушки, бабушки, дяди, тети, родня словом. Ну, кое-кто из сослуживцев…
— И ваши, разумеется, — уточнила Ольга Степановна.
Натуся махнула рукой.
— Вот. А на следующий день — молодежь. Пусть уж гуляют, как бог им на душу положит. Все-таки их тяготит присутствие старших… хотя проблема отцов и детей у нас исчерпана, — доверительно заявил хозяин.
Ольга Степановна рассмеялась:
— А мы, несчастные предки, отсидимся на кухне. Будем посуду мыть.
— Договорились? — Владимир Игнатьевич воодушевленно потер руки.
— Да, конечно, — сказала Натуся. — Но, видите ли…
Она вдруг отчаянно шмыгнула носом, из глаз ее брызнули слезы. Натуся поспешно отвернулась, достала из сумки платок, стала утирать им щеки, нос, подбородок.
— Господи, голубушка, что вы? — встревожилась и даже встала с места хозяйка. — Хотите элениум?
Натуся опять махнула рукой. Не надо. Сиди, мол.
Она сама привела себя в порядок, откашлялась, щелкнула замком сумки.
— Извините. Я вас умоляю… Ну, просто… ведь это все обойдется в страшные деньги! Тем более — два вечера. А я, вы понимаете… я получаю всего лишь восемьдесят рублей. У нас на телевидении совершенно идиотские ставки…
Ольга Степановна взметнула брови, приложила руки к груди: о чем вы?..
И Владимир Игнатьевич протестующе зашевелился в кресле.
— Нет-нет. Я вас умоляю… — Натуся решила, все же, высказаться до конца. Чтобы это не было сочтено лукавством. И того важнее: чтобы они не подумали, будто ее дочь вообще бесприданница, нищенка, золушка. — До позапрошлого года мой бывший платил алименты. И я регулярно откладывала на сберкнижку, на ее имя. Так что свадебное платье, фата — все это само собой разумеется. Девочка одета, обута. Но…
— Наталья Александровна, давайте покончим с этой темой раз навсегда, — попросил Владимир Игнатьевич. — Это совершенно лишнее. Вы должны забыть обо всем, кроме дат: восьмое и девятое, суббота и воскресенье… Разрешите закурить?
Натуся лишь указала пальцем на хозяйку дома.
— Спасибо. — Он затянулся дымом. И продолжил очень серьезно: — Скажу вам откровенно. Я отнюдь не собираюсь баловать Петьку: он на четвертом курсе, персональная стипендия. А кроме того, у него банту, в России язык довольно редкий, но в центральной и южной Африке имеет распространение… От приглашений отбоя нет: всякие конференции, симпозиумы. Мотается с делегациями. Уже был за границей. И кое-что парень на этом банту зарабатывает… Вот если отделиться захотят — тут мы, конечно, поможем с кооперативом. В порядке долгосрочного кредита.
— Какой кооператив? — возмутилась Ольга Степановна. — Что нам тут с тобой вдвоем делать — в футбол играть?.. Разменяемся.
Она скользнула взглядом по стене, увешанной миниатюрами. И в глазах ее промелькнула грусть.
В передней Владимир Игнатьевич лихо распластал за спиной Натуси пальто. И светски приложился к ручке.
— Ну, иди, иди, — погнала его Ольга Степановна. А Натусю, уже у двери, задержала.
— Знаете что? Ваша Аня… она… ну, словом, спасибо вам, дорогая.
Натуся не удержалась, опять всхлипнула, опять полезла в сумочку.
— Да… она очень… И поверите ли — вся жизнь для нее. И поломала все — ради нее…
Они расцеловались, хотя эта их встреча была первой.
Натуся договорилась с дочерью, что в пять они съедутся к магазину «Весна» на Мичуринском проспекте. Где все для новобрачных. Есть такие магазины и поближе к центру, но, как свидетельствовала молва, на захолустном и еще недостроенном Мичуринском проспекте была пещера Алладина: что угодно для души. Потому все и ехали на Мичуринский.