За вторым столом слева, стоящим сразу за первым, вы увидите Симона Гарнье, которому еще не исполнилось двадцати лет. Это гугенот из семьи художников, очень талантливый в сфере расшифровки. Он обладает неким даром раскрывать ключи. Несомненно, это как-то связано с искусством. Он поступил к нам по рекомендации мсье Сервьена, который хорошо знает его сестру, и работает в моем бюро всего несколько недель.
Россиньоль повернулся и показал рукой на висевшую на стене картину:
— Видите это полотно? Произведение его сестры Луизы. Подарила мне в знак благодарности.
Луи внимательно взглянул на холст. С первого взгляда ему показалось, что это фламандская или голландская работа, но теперь, присмотревшись, он заметил, что композиция свободнее и краски сдержаннее, чем в натюрмортах голландских мастеров. Кроме того, предметов изображено значительно меньше: два персика и абрикос справа от плетеной корзинки с веточками тутового дерева и малинового куста. Очень строгая и одновременно очень элегантная работа, в которой ощущалась личность художника. Луи подумал, что женщина, нарисовавшая такую картину, должна обладать логическим умом и чувством гармонии. Ему захотелось познакомиться с ней.
— Наконец, — продолжал Россиньоль, — у нас есть Клод Абер, чрезвычайно рассеянный человек, который все забывает: шляпу, папки, ключи от дома. Тогда он начинает их искать, нервничает, кричит, по очереди обвиняет товарищей: это они все у него берут, все куда-то теряют! Порой он спрашивает о перчатках, которые даже не успел снять. Он настолько тощий и костистый, что, наверное, и поесть-то толком забывает. По правде говоря, он интересуется только математикой и часами изучает сложнейшие ученые труды.
Россиньоль засмеялся и встал с места.
— Вы знаете, что ему случалось садиться на лошадь задом наперед?
Луи улыбнулся, а Россиньоль, уменьшив свет в двух масляных лампах, стоявших на его письменном столе, направился к правой двери и открыл ее. За ней была вторая, такая же толстая, которую он тоже открыл. Луи последовал за ним. Он сдвинул шляпу пониже на лоб, чтобы лицо его затенялось полями.
3Четверг, 5 ноября 1643 года, продолжение
Господа, ко мне пришел посетитель, который через несколько дней должен отправиться в наше посольство в Риме. До отъезда он пожелал ознакомиться с работой тех, кто шифрует наши дипломатические депеши. Главное, не отвлекайтесь, продолжайте работать.
Шифровальное бюро занимало комнату средних размеров с двумя крошечными слуховыми оконцами, через которые в комнату проникали скорее тени, чем свет. Впрочем, еще толком не рассвело, шел дождь, и небо было покрыто тяжелыми черными облаками.
Напротив двери стояли друг за другом два больших сосновых стола. За каждым из них сидели по два человека, трудившихся при свете подсвечников и масляных фонарей. Один что-то писал гусиным пером на листке бумаги, второй пролистывал толстую книгу в кожаном переплете.
На столах находились только большие книги — несомненно, реестры, — чернильницы, перья, перочинные ножички для их очинки и щипцы для снятия нагара со свечей.
На вспомогательном столе горели другие канделябры, дававшие еще немного света. В комнате царил ледяной холод.
Луи оставался в тени двери, пока шифровальщики, подняв взор, смотрели на него, удивленные этим неожиданным визитом и одновременно обрадованные тем, что вторжение незнакомца позволило им оторваться от монотонного труда.
— Вот здесь мы шифруем депеши, — продолжил Россиньоль, нарочито обращаясь к Луи. — Но, прошу вас, господа, продолжайте свои занятия. Наш посетитель скоро уйдет.
Пока он говорил, Луи быстро оглядел Шарля Мансье. У племянника Россиньоля был длинный нос, срезанный подбородок и сплющенный лоб. Лицо его напоминало крысиную мордочку или, вернее, кунью. Сходство это увеличивалось из-за морщинок в углах глаз, которые были странного желтого цвета. Однако прекрасные шатеновые волосы, завитые крупными локонами, рубашка тонкого полотна с кружевами и черный бархатный камзол с разрезами на рукавах придавал ему серьезный и достойный вид. Короче говоря, у него была внешность плута, но одежда порядочного человека.
Луи обратил внимание на это противоречие и подумал, что для своего положения мсье Мансье был действительно слишком элегантен. Позволяло ли его жалованье приобретать такие вещи? Придется это выяснить.
Затем взгляд Фронсака обратился к его соседу, который вновь погрузился в лежавший перед ним толстый фолиант. У родственника Сюлле де Нуайе было изможденное, изрытое оспинами лицо, высокий лоб с залысинами обрамлял венчик длинных волос. Он казался самым высоким из четверых шифровальщиков. Луи обратил внимание на его тонкие руки и несколько аффектированные жесты. Однако эти претенциозные манеры ничего не меняли: редкая растительность на лице, которой он придал форму бородки и усиков, какие носили во времена Ришелье, не могли скрыть его почти отталкивающего уродства.
Из-за худобы и высокого роста узнать его было легко, тем более что на плечи он накинул малиновый плащ.
За этими двумя Луи гораздо хуже видел Симона Гарнье и Клода Абера. Молодой гугенот что-то рисовал с видимым равнодушием к неожиданному визитеру. Высокий, но хорошо сложенный, он был белокур и не носил ни бороды, ни усов; возможно, в силу юного возраста они у него просто не росли. Фронсак спросил себя, что Гарнье делает. Рисование помогало ему думать? Луи знавал людей, которым в процессе размышления необходимо было чем-то занять руки.
Внезапно Гарнье поднял голову, встретившись глазами с Луи, и тот прочел в них живость и даже жесткость, удивившую и глубоко встревожившую его. Перехваченный им мгновенный взгляд вызывал неприятное ощущение, что молодой человек не тот, за кого выдает себя. Фронсак с принужденной улыбкой отвел взор и стал присматриваться к последнему шифровальщику, не в силах избавиться от этого неприятного ощущения.
Клод Абер, внучатый племянник сестры жены мсье Ле Бутийе, был чуть ниже среднего роста. Этот худой и угловатый человек совсем не походил на Шантлу. Лицо его было землисто-бледным, почти прозрачным. Он поднял глаза от книги, но взгляд у него оставался туманным, блуждающим, словно ему было трудно вспомнить, по какой причине пришлось оторваться от чтения. Волосы у него были грязные и прямые. Висевший на плечах серый плащ — в комнате стоял лютый холод — был застегнут на две пряжки, однако защелка одной торчала из замочка другой. Взгляд его скользнул по Луи и Россиньолю, затем он потянул носом и вновь погрузился в книгу. Тут Луи заметил, какие у него нелепые уши — громадные и оттопыренные.
Он решил, что теперь сумеет узнать всех даже издали. И, тем не менее, изменил голос, когда хрипло объявил:
— Спасибо, господа, был чрезвычайно рад познакомиться с вами.
Вернувшись в бюро, Луи уже составил первоначальный план.
— Мсье Россиньоль, — спросил он, когда глава шифровальщиков тщательно закрыл обе двери, — не могли бы вы при посредничестве графа де Бриена подготовить депешу, внешне чрезвычайно важную, и сегодня же отдать ее для шифровки этим господам?
— Гм… не знаю… конечно… Для чего она вам?
— Я хочу устроить ловушку. У меня мало времени, я вам уже говорил. За вашими шифровальщиками можно следить неделями и ничего не добиться, если у них нет информации, которую они должны передать. Но если наш шпион увидит сегодня послание крайней важности, он уже вечером встретится с тем, кто его нанял. Я буду готов во второй половине дня. В котором часу они заканчивают работу?
— По-разному. В большинстве своем служащие и письмоводители завершают работу после полудня, примерно между двумя и тремя часами.
Луи кивнул. У него достаточно времени, чтобы встретиться с Тийи и расставить сеть.
— Превосходно. Отпустите их в два, если это возможно. Не могли бы вы поговорить с графом де Бриеном о фальшивой депеше прямо сейчас? Нужно что-нибудь очень значительное…
Россиньоль, слегка поколебавшись, утвердительно склонил голову.
— Я могу это сделать, мне разрешено заходить к графу в любое время. Через час у меня будет такая депеша, и я скажу им, что ее должны срочно отправить. Я дам шифровать ее всем четверым и объясню, что это позволит мне сравнить их работу. Это вас устраивает?
— В высшей степени.
Фронсак поднялся:
— Теперь мне нужно подготовить слежку. Мы скоро увидимся, мсье Россиньоль. Еще одно слово перед тем, как мы расстанемся… У вас есть основания подозревать кого-то из ваших шифровальщиков?
— Подозревать? Нет. Я не могу никого сейчас обвинять. Я бы сказал, что абсолютно доверяю господам Мансье и Гарнье.
Луи медленно кивнул.
У него сложилось другое мнение.
На улице дождь стал ледяным. Луи нашел ожидавшего его Гофреди возле кареты, рядом с кордегардией. Он приказал старому рейтару ехать в Гран-Шатле, где надеялся встретить своего друга Гастона де Тийи, комиссара округа Сен-Жермен-л'Оксеруа.
Гастон был его однокашником по Клермонскому коллежу. Будучи младшим сыном небогатых родителей, он получил пост комиссара-дознавателя благодаря отцу Луи.
Молодой Гастон, объяснил тот городским советникам, станет хорошим полицейским. Он не только прекрасно знает законы и особенности многочисленных парижских органов юстиции, но обладает также упорством и силой характера, необходимыми в работе такого рода. Действительно, комиссары-дознаватели большую часть времени проводили на улицах, расследуя всякого рода преступления.
В то время городская стража, подчиненная советникам и некогда бывшая главной защитой парижан от мелких и крупных преступников, уже не играла большой роли в поддержании порядка — теперь его обеспечивали начальник полиции и его люди. Но все же голос советников по-прежнему значил многое, и, когда они предложили Исааку де Лафема, ставшему начальником полиции благодаря Ришелье, сделать Гастона дознавателем, тот не смог отказать им. И о своем решении он ни разу не пожалел.
Позднее Гастон получил от Ришелье патент на должность армейского лейтенанта и покинул пост комиссара-дознавателя. Только в конце прошлого года друг Луи по просьбе Мазарини был назначен постоянным комиссаром в округ Сен-Жермен-л'Оксеруа.