Банана потянула руку, но бармен крепко держал ее.
- А знаете, почему там никого нет? - спросил бармен.
Банан покачала головой. Не знаю и знать не хочу. Замолчи! Заткнись! Отпусти! Хочется закричать, но вывернутая наизнанку реальность поймала ее, схватила в цепкие объятия, пленила... Отсюда больше нет выхода. Ни для кого.
- Потому что там сидит чудовище, - бармен отпускает руку Бананы. - Представляете? В своем сне я прекрасно вижу, что на помойке поселилось чудовище, страшилище.
Сон. Все очень похоже на сон. На сон сумасшедшего бармена. Банана стоит на пороге вагончика. В руках у нее ружье, но его тяжесть отнюдь не успокаивает. Сердце бьется медленно, словно в груди повесили громадный колокол, и неловкий звонарь неторопливо раскачивает его - бум, бум, бум. Банана отчетливо видит помойку - огороженное невысокой кирпичной стеной место с разбросанными вокруг мятыми и рваными пакетами. Ей очень не хочется туда идти, но, как часто бывает во сне, ноги сами несут Банану. Раз шаг, два шаг, три шаг... Словно детская считалочка.
- Представляете? - вновь шепчет над ухом любитель манги. - Представляете? В своем сне я прекрасно вижу, что на помойке поселилось чудовище...
Где Ерикку? Он должен ей помочь! Но напарник остался по другую сторону реальности. Его не вывернули вместе с ней наизнанку. Ему хорошо. Он гладит свою вороненую "беретту" и ждет Банану с двумя чашками кофе. За двенадцать монет. Тоскливо. Тоскливо умирать во сне.
Банана приближается к помойке и осторожно идет вдоль ограждения. Даже с высоты ее роста она видит внутри кучи черных пластиковых мешков. Там чудовища нет. Чудовище будет за углом. Банана теперь знает. Чудовище ждет ее за углом. У каждого есть свое чудовище, и каждый знает, где он может его встретить. Но не у каждого хватает на это смелости. У Бананы тоже нет на это смелости. У нее есть только долг. И тяжеленное, неповоротливое ружье.
Воздух вокруг раскалился, с нее градом течет пот, она чувствует как едкие капли затекают за воротник блузки, с легким зудом продолжают свое путешествие по естественной ложбине и выползают на плоский тренированный живота. Нет ничего проще, чем иметь плоский тренированный живот. Каждое утро надо до изнеможения поднимать и опускать ноги. Медленно вверх и еще медленнее вниз. Вверх и вниз.
Банана не сразу понимает, что за тень лежит на земле - неловко брошенная тьма на освещенном клочке земли. Кто сказал, что утром все чудовища спят? Персональное чудовище Бананы предпочитает именно утренние развлечения. Тень обретает объем и плоть, она отдирается от холодной земли, раскрывает черные крылья, выпуская багровый сумрак, на Банану накатывает волна ужаса, люди не могут так пугаться, думает девушка, невозможно пережить такой страх и не проснуться, но сон не кончается, и приходится нажимать курок, понимая, что все уже безнадежно, что в этом нет никакого смысла...
Выстрелы походили на хлопки вылетающей из бутылки пробки. Ерикку бежал вдоль улицы и считал. Один выстрел - две секунды жизни, один шанс вновь нажать на спуск. Второй выстрел - три секунды жизни, еще один шанс нажать на спуск. Только бы девочка не запаниковала, только бы девочка не запаниковала... Почему он послал ее? Бессмысленный вопрос! Где же выстрел? Где еще один выстрел?!
Он спотыкается, цепляется ботинком за какой-то камень и летит, летит, летит, а сверху над ним расправляет черный капюшон сама смерть, она ждет его на уровне лица, но даже у смерти есть проколы, потому что случайность порой сильнее смерти, потому что камень спасает Ерикку, сбивает его с ног, но при этом дает крохотное мгновение, чтобы в полете, в падении нажать на курок старушки "беретты", которая уже заждалась, соскучилась по такой работе - презрительно плевать серебряными пулями во всякую нечисть.
Как всегда, время замедляется, и Ерикку видит, что сверкающие капли впитываются в крылатую тьму, что вокруг пулевых отверстий рождаются расходящиеся круги света, и жуткая тварь лопается, взрывается, разбивается на миллион песчинок, словно маленький ребенок подбросил в воздух горсть чистейшего желтого песка.
Ужасно болит ушибленное колено, но Ерикку хромает к сидящей у стенки помойки Банане. Кажется, что девушка заснула, если можно заснуть в столь неловкой позе с подогнутыми ногами и неряшливо задранной юбкой. Один белый ботинок почему-то слетел с ее ноги и валяется неподалеку. Ружье уткнулось в землю, но Банана все еще крепко держит его.
Ерикку трясущейся рукой стирает заливающий глаза пот. Наклоняется к напарнице, трогает сонную артерию.
Ни малейшего движения.
Пустота.
Банана мертва.
Морщась от боли в ноге, Ерикку присаживается, откладывает "беретту" и пытается взять ружье. Мертвые руки крепко держат его. Приходится отгибать каждый мертвый пальчик, отдирать каждый ухоженный пальчик от такой же мертвой, но такой нужной ему сейчас железяки. Прости, Банана, но она мне нужна. Она мне очень нужна.
Тело девушки сползает по стене на землю, голова откидывается, и кровь густой патокой начинает выдавливаться из раны, из идеально тонкого разреза, идущего от горла вниз к животу.
Ее выпотрошили, понимает Ерикку. Эта тварь ее выпотрошила. Изнутри поднимается отвратительная волна горечи, и Ерикку тошнит, что-то черное выплескивается изо рта, такое же густое, как кровь Бананы.
Он вытирает рукавом подбородок и рот, тяжело поднимается, опираясь на ружье, и, сильно хромая, идет к вагончику кафе, где все еще горит свет, а бармен что-то спокойно читает, сидя на своем месте за кассой.
Мы еще не во всем разобрались, девочка, говорит Ерикку мертвой Банане, мы еще не во всем разобрались. Он передергивает затвор, досылая смерть в казенник, и входит в кафе.
7
- Мы столкнулись вот так! - Рюсин ударил в ладоши, объясняя Тэнри - как они столкнулись. - Налетели друг на друга! Врезались!
Врет, понял Тэнри, врет, заливает, сочиняет. Рюсин любит сочинять на ходу. В этом его проблема - у него не хватает терпения продумать выдумку в деталях. На чем его и ловят.
- И что дальше?
- Мы разлетелись в стороны и упали. Точнее, она упала, а я остался стоять. Меня не так-то легко свалить! Юбка у нее, естественно, задралась...
- Естественно, - хладнокровно сказал Тэнри.
- Ну... Задралась, короче...
- А ты стоял?
Рюсин не видел подвоха, но уже что-то почуял.
- Ну... как тебе сказать... не то, чтобы стоял... Но ВСЕ видел! - слово "все" приобрело в устах Рюсина высочайшую значимость, по сравнению с которой всякие мелкие детали имели третьестепенное значение. Какое кому дело - упал Рюсин или остался стоять? Главное в произошедшем - он ВСЕ видел.
- Все? - усмехнулся Тэнри.
- Все! - гордо ответствовал Рюсин. - Ноги, колени, бедра и... и...
- Трусики?
Рюсин замялся. Если описывать колени и бедра не составляло труда - у каждой девчонки, да что там - девчонки, у каждого человека в их возрасте они, в общем-то, одинаковы, то вот с трусиками возникали проблемы. Эти девчонки почему-то предпочитали невероятное цветовое многообразие для самой скрытой детали их туалета. Как будто кто-то, кроме них самих, мог еще оценить красоту крошечных кружевных тряпочек.
- Ну... трусики... да... не все, конечно... а так, чуть-чуть...
- И какого они были цвета? - безжалостно спросил Тэнри, разглядывая свои ногти. Видеть мучения Рюсина было и жалко, и смешно.
- Бе... бе-белые. Они у нее были белые, - Рюсин облегченно вздохнул. Только теперь он сообразил, что у Тэнри нет никаких шансов проверить его выдумку. Не полезет же он к ней под юбку! И не спросит! Или спросит? От Тэнри всего можно ожидать. Ха, ну и что, если спросит? Так она ему и ответила! Закатит пощечину, назовет извращенцем - вот что она сделает Тэнри. Пускай проверяет! А уж он, Рюсин, посмеется!
- Белые? - переспросил Тэнри.
- Белые, - подтвердил Рюсин. - С кружевными оборочками.
- А как зовут новенькую? Или тебя больше интересовали ее трусики?
- Сэцуке, - сказал Рюсин. - Ее зовут Сэцуке. Будет учиться в нашем классе.
- Повезло тебе, - задумчиво сказал Тэнри. Сердце у Рюсина забилось от переполняющего чувства гордости. Еще бы! Первым познакомился с новенькой, да еще умудрился рассмотреть столь интересные подробности! Тэнри оставалось только завидовать.
Рюсин ухмыльнулся и завалился на до сих пор не застеленную койку. С ногами, обутыми в кеды. Руки за голову, глаза закрыты, чтобы не блестели от трудно сдерживаемого торжества.
- Только знаешь что, Рюсин, - продолжил Тэнри, - почему-то я тебе не верю. Врешь ты все. Может быть, ты и столкнулся с новенькой, может быть, она даже упала. Я это допускаю. Может быть, ты даже видел ее коленки, хотя ничего особенного я в этом не нахожу. Ты можешь увидеть коленки и целиком все ноги наших девочек на уроке физкультуры. Подумаешь! Но вот с трусиками ты переборщил. Наврал ты насчет трусиков.
Рюсин беззаботно засвистел в том смысле, что, мол, если не веришь, то иди сам и проверяй. Подойди к новенькой, представься, и спроси о цвете ее белья. Очень здорово! Вот будет потеха!
- Конечно, - продолжал вслух размышлять Тэнри, - ты рассчитываешь на то, что проверить - видел ты ее трусики или не видел у меня не получится.
- Точно, - сказал Рюсин. - Не получится. Тебе остается только верить своему лучшему другу.
- А вот здесь ты ошибаешься, - улыбнулся Тэнри. - Единственное свободное место в нашем блоке - в комнате у Агатами. Поэтому новенькую поселят именно там. Я могу спросить Агатами о цвете трусиков Сэцуке. Возможно, это тоже чревато последствиями, но я все объясню Агатами насчет тебя, а уж для того, чтобы уличить тебя во всяких выдумках, она на многое пойдет.
Рюсин похолодел. Он сел на кровати и посмотрел на Тэнри.
- Ты мне не веришь?
- Нет, - твердо сказал Тэнри.
- Тогда пошли к Агатами, - решительно сказал Рюсин.
- Ты уверен?
- Уверен.
- Ладно, - сказал Тэнри. - Пошли.
8
Агатами сидела в холле и раскладывала на доске для го сложнейшую композицию из черных и белых камешков. Рядом на