- Убить? Вы в своем уме, Адам? Разве вы не знаете, что для этого нужно?
Дитя помолчало и произнесло:
- Ненависть, Принцесса. Для этого нужна Ненависть. И я Ее создал!
15
Сверху, с высоты полета дракона город походил на распустившийся цветок, окутанный сиянием. Тяжелые пчелы небесных такси неторопливо ползли по своим маршрутам. Широкие улицы муравьиными дорожками вились по многочисленным лепесткам районов и кварталов. Нити монорельсовых дорог паутиной опутывали колоссальный бутон мир-города. Свет фонарей и окон тончайшей пыльцой осыпал спящий Киото.
Ночь. Время отдавать долги.
Туда, вниз, к спрятавшемуся в тени деревьев приземистому зданию. Киотский Мемориальный госпиталь.
Белоснежная палата, белоснежная кровать, белоснежная кожа ввалившихся щек. Провода и трубки. Мониторы с извивающимися зелеными кривыми. Здесь тоже поддерживают жизнь. Но жизнь, которая должна не родиться, а умереть.
Тонкие, исхудалые руки лежат поверх одеяла. На безымянный палец левой руки надет датчик пульса. Предатель, который не дает душе чересчур быстро избавиться от плоти. Стоит только сердцу замереть, как тревожный сигнал пробуждает дежурных врачей, тонкие иглы впиваются в тело, заставляя кровь возобновлять свой круговорот.
Рюсин с жалостью смотрит на лицо женщины.
- Опиши мне ее, - просит Никки-химэ.
- Зачем мы здесь, Принцесса?
- Пора возвращать долги, Рюсин. Времени у нас не так уж много.
- Она очень худая. Белые волосы. Вокруг горла - повязка. Под глазами - темные пятна. Я не знаю, что описывать, Принцесса. Она умирает. От нее пахнет смертью...
Никки-химэ наклоняется и касается пальцами горячей кожи женщины. Подушечки пальцев скользят по лбу, спускаются на веки, трогают ресницы, взлетают над щеками и опускаются на сухие губы.
- Почему мы все-таки здесь? - еще раз спрашивает Рюсин. Ему очень не нравится находиться в больничной палате, где воздух пропитан запахами лекарств, а еще - тоской, жалостью, безнадежностью.
- Дай мне свою руку, Рюсин, - приказывает Никки-химэ. Именно приказывает - резко, требовательно. Сильное рукопожатие, и вот уже его ладонь возложена на лоб умирающей. - Попробуй увидеть ее сны, Рюсин...
...Ослепительный летний день. Невозможно, невероятно, безумно яркие краски чисто умытого города. На плече висит сумка. Язычком осторожно слизывает подтаявшее мороженое.
- Привет, Кирика! Как дела?
- Привет, Кирика! Рада тебя видеть!
- Привет, привет, девочки! Какой хороший день сегодня!
Порыв ветра уносит сверкающее полотно беззаботного детства. Становится холодно, а в горле обосновалась боль. Она теперь живет там. Ее тело вмещает не только саму Кирику, но и боль. И словно в ответ, что-то происходит с окружающим миром. Он высыхает, чернеет, покрывается болячками, он пахнет только болезнью, пропитан сочувствующими взглядами врачей и знакомых.
- Как ей не повезло!
- Я слышал, у нее рак. А ведь она прекрасно пела!
- Как такое может пережить один человек! Крушение карьеры, потерю дочери...
- А что с ее дочерью?
- Вы разве не слышали? Нет? Ужасная история...
История. Ее жизнь теперь история. Точнее - множество печальных историй, как осколков когда-то прекрасной вазы. Вот ее рука гладит Сэцуке по голове:
- Ты все хорошо сделала, дочка.
Большие глаза смотрят снизу вверх:
- Правда, мамочка?
- Будь осторожна, когда переходишь дорогу. Всегда иди на зеленый сигнал светофора.
- Да, мамочка.
Кто виноват в произошедшем? Сбой в программе работы дорожной службы? Крохотный импульс в проводах? Единица вместо нуля? Может ли облегчить страдание еще и страдание чужих людей?
Новости: "Страшная трагедия... По неизвестной причине... Бензовоз врезался в людей... В результате взрыва погибло... Личности погибших устанавливаются..."
- Разрешите высказать вам свои искренние соболезнования, госпожа Кирика.
- Примите мои глубочайшие соболезнования в связи с гибелью дочери, госпожа Кирика.
Разве у мертвых бывает личность? Какая теперь разница - кому принадлежит частичка общего пепла? Взрыв уровнял их всех. Сколько их было? Неважно. Смерть взяла всех.
Тонкий столбик на городском кладбище, под которым ничего нет. Только имя. Даты жизни и смерти, столь близкие, что не верится - как между ними могла втиснуться чья-то жизнь.
- Госпожа Кирика, с вами хотят поговорить. Да, господин Рю из лаборатории генетических исследований. Он говорит, что это очень важно для вас.
Господин Рю чересчур вежлив. Он просто рассыпается в любезностях, которые однако не могут пробить ледяной панцирь, отделивший ее от суеты жизни.
- Госпожа Кирика, я слышал, что два года назад вы пережили страшную трагедию.
Она кивает. Она теперь предпочитает изъясняться жестами, лишь бы не тревожить боль, поселившуюся в горле.
- Вы, как и все сотрудники нашего центра, участвовали в сборе генетического материала в рамках наших исследований. Так случилось, что... В общем, будет лучше, если вы сами посмотрите...
Лучше бы она не смотрела. Лучше бы это оказалось сном. В длинном цилиндре анклава, за толстой прозрачной стеной, в зеленоватом растворе плавает тело. Девочка.
- Вы узнаете ее? - в голосе господина Рю сквозит тщетно скрываемая гордость. - Мне разрешили показать ее вам. Это точная копия вашей погибшей дочери. Ее образцы оказались идеальными для программы.
Кирика не падает в обморок. Кирика не впадает в истерику. Это лишь клон. Она знает. Кукла, манекен, лишь имеющая вид ее дочери. Точный, бездушный слепок. Результат эксперимента, не способный на самостоятельную жизнь.
- Вы поможете нам, госпожа Кирика? - голос ласков и одновременно ядовит. Только попробуй отказаться и немедленно получишь свою порцию яда. - Она - совершенное создание. Конечно, у нее только тело вашей дочери, в остальном это... Неважно... но ей требуется уход. Даже ей требуется материнская забота.
На что она, Кирика, надеялась? На бессмысленный взгляд, слюни, все, что и должен представлять собой клон - пустую оболочку, обреченную на растительное существование. Поэтому она с ледяным спокойствием дожидается первого пробуждения того, что только имеет сходство с ее дочерью.
Девочка открывает глаза и поворачивает голову. Их взгляды встречаются, девочка шевелит губами, и Кирика с ужасом понимает ее вопрос:
- Мама? Мама? Мама?
Невозможно! Вот теперь и надо кричать, не обращая внимания на боль, кричать до тех пор, пока ужас не прорвет тонкую оболочку боли в горле и не выплеснет на белоснежный пододеяльник отвратительную лужу черной крови.
- Это - клон, госпожа Кирика. Она - биологическая копия вашей дочерью, но она - не ваша дочь. Она - собственность нашей компании. Биологический объект, полученный искусственным путем. Только в наших руках ее жизнь и ее смерть. То, что произошло, требует дополнительного изучения. Вы же сами специалист. Генетический материал в принципе не может сохранять человеческую память.
Не может. Не может.
- Мама, я заболела? Почему я здесь? Я хочу домой, мама...
Почему она не добилась более тщательной экспертизы два года назад? Тогда бы у нее не было сомнения, что под столбиком на городском кладбище имеет право покоиться частичка праха ее сгоревшей дочери... А если все подстроено? Если не произошло никакой катастрофы? То есть, она была, но Сэцуке в нее не попала?
Она видит, словно навязчивый сон, как Сэцуке целует ее в щеку, берет школьную сумку, выбегает на улицу и вприпрыжку несется вдоль домов. А рядом следует черная машина. Именно черная. Ведь черное - их любимый цвет. Кого - их? Их. Неведомых сил, взявшие на себя право распоряжаться тем, что им не принадлежит.
- Сэцуке! Сэцуке!
- Да, меня зовут Сэцуке. Что вы говорите? Маме очень плохо?!
Иначе как бы они заставили ее сесть в машину? А в вычислителе уже зреет ошибка. Единица вместо нуля. Зеленый свет вместо красного. И множество людей на переходе, ждущих, когда светофор запретит движение машин и позволит всем перейти на другую сторону улицы. И безжалостное, массивное тело бензовоза, могучего и тупого чудовища, уже изготовившегося к прыжку...
- Вы сошли с ума... Ваша дочь погибла. Господин Ошии, подтвердите...
- Зачем ты здесь?
- Меня попросили приехать. Кирика, дорогая...
- Не смей! Не смей меня так называть!
- У тебя истерика. Тебе надо успокоиться.
- Я не могу успокоиться, пока наша дочь содержится здесь! Они отняли нашу дочь! Ты это понимаешь?!!
- Это - не наша дочь, Кирика, - голос Ошии жесток. - Это - кукла, фантош. В ней не больше смысла, чем в корове на скотоводческой ферме. Она не человек!
- Эта кукла умеет плакать, Ошии. Эта кукла называет меня мамой, Ошии. Эта кукла просится домой, Ошии.
Но они все же убедили ее. Болезнь была их союзницей. Кирика завидует тем людям, которые могут превозмогать боль, тем людям, которых смертельная болезнь, пожирающая тело, делает только сильнее, укрепляет их дух. Она не относится к таким людям. Она всегда была слабой. Изматывающая боль высосала из нее все силы, все желания. Ей все стало безразличным.
Хотите, чтобы я поверила, что Сэцуке - не моя дочь? Хорошо, я верю этому. Хотите, чтобы я продолжала находиться рядом с ней? Хорошо, я так и сделаю. Вы думаете, что пора выписать ее из лаборатории и перенести исследования прямо в домашние условия? Как вам будет угодно.
Ничто больше не имеет значения. У нее не осталось ни сил, ни любви, ни равнодушия. Только боль, поселившаяся в горле и пустившая свои ростки по всему телу. Боль вытеснила ее из ее же тела. Ей, Кирике, больше нет там места. Она не может сосуществовать с болью. Они - непримиримые враги.
- Меня попросили забрать... забрать Сэцуке с собой. В Хэйсэй. Они говорят, что так будет лучше для всех нас.
Игла впивается в вену, и пожиратель боли впрыскивается в кровь. Несколько блаженных минут облегчения, за которыми наступает странное и еще более страшное состояние, словно ты умерла, словно жизнь прекратилась и тебе снится последний сон. Агония.