– Например, чтобы кто-то мог побаловать свою больную фантазию. Взять аллигатора и отправить его на детскую площадку, когда родители на какое-то мгновение отошли по делам. Или же пустить рептилию в наше озеро, там часто купаются маленькие дети с родителями. Крокодил запросто мог бы утащить под воду ребенка, сначала его утопить, а затем проглотить на глубине. Разумеется, все это звучит фантастично, но, возможно, искомый нами человек методично и систематично выкармливал аллигатора не шутки ради. А если вспомнить, что вся история произошла накануне этих зверских убийств, одно невольно связывается с другим.
– У вас тоже не очень-то здоровая фантазия, Нил, – осторожно сказал Марк.
– Я писатель, моя фантазия может быть какой угодно, – с беспечностью отозвался Бертон. – Кстати, если в городе в ближайшее время не станет спокойно (а скорее всего не станет, так как убийца – один из тех людей, которых вы будете видеть в Догме изо дня в день), то я уеду отсюда. В какой-нибудь другой маленький и тихий городок. Кто знает, что у этого человека на уме. А жить-то хочется.
Мы с Марком переглянулись, и он спросил:
– А зачем вы вообще нам все это рассказали? Про крокодила и о том, как его выращивать.
– Будет хуже, если о моей осведомленности вам расскажут другие люди, лейтенант. Те, кто присутствовал тогда в кафе и хорошо запомнил мои разглагольствования. Я человек мирный, живу в свое удовольствие, никого не трогаю, и мне не хотелось бы, чтобы трогали меня. Понимаете?
– Не сомневайтесь, – кивнул Марк. – Еще пара вопросов, если не возражаете, и мы тоже перестанем вас «трогать». Что вы знаете про Ричарда Стоуна? Были знакомы лично? Ну и поскольку он пропал без вести где-то полгода назад, также хотелось бы знать, что вы думаете об этом исчезновении.
– Что я думаю о его исчезновении? – задумчиво повторил Бертон. – Лишь то, что, проживая в «Догма Инн», выращивать у себя в номере крокодила он не мог… И вообще человек он скромный, но ему всегда не хватало человеческого общения. Да, мы были знакомы, хотя и не близко. Несколько раз я даже приглашал его к себе домой. Пили виски, разговаривали… Он талантливый музыкант, прекрасно играет на гитаре, но его никто в округе не любит, то есть не любил.
– Как думаете, почему?
– Я думаю, лейтенант, из-за того, что он был другим: таким, как я, а не таким, как они.
– Что вы хотите этим сказать?
– Понимаете, люди в нашем городке приветливые, улыбчивые… но до мозга костей лицемерные. Практически все. И так же воспитывают своих детей. В глаза они будут улыбаться вам, хвалить, а за спиной расскажут о вас такое, что волосы встанут дыбом. Расскажут даже то, чего вы о себе не знали. По-моему, это отвратительно. Конечно, я исключаю таких людей, как Профессор или Тони Бош. Наш мясник – правдоруб тот еще. Еще капитан полиции. Да и братья Ричардсоны хоть и алкоголики, но никогда ничего за спиной не говорят. Но и все, собственно. Остальные опасны, и их опасность в том, что с виду они божьи одуванчики, а внутри скорпионы, которые в любой момент, когда этого не ждешь, могут ужалить. Будьте осторожны, офицеры, не слишком верьте красивым словам, да и некрасивым тоже.
– Работа в полиции мало располагает к вере на слово, – отозвался Марк. – Скажите, Ричард Стоун когда-нибудь упоминал о своих родственниках и о том, где они живут?
– Вроде нет. По крайней мере, мне про них он ничего не говорил.
– О чем вы вообще с ним разговаривали? И каким человеком он вам показался?
– Ну… спокойным, тихим. Много курил. Вот, кстати, что меня больше всего в нем отталкивало – это запах дешевых сигарет. Он им был пропитан насквозь. Я угощал его сигарами, но те ему не пришлись по вкусу. И еще мне не нравилась его позиция относительно денег – якобы они портят людей. Ричард утверждал, что мироздание уберегло его от данной участи и деньги его никоим образом не испортят. Я же, напротив, считаю, что пусть деньги и не самое главное в этом мире, но, правильно распоряжаясь ими, можно сделать свой путь к главному более красочным и ярким. Вот, например, бутылка бренди, которая стоит сейчас на столе. Если бы я предложил вам обыкновенной воды, лейтенант, вряд она сделала бы ваш день более радостным, хоть она – источник человеческой жизни. Ведь вода есть везде и повсюду. А бренди восемьдесят третьего года, я полагаю, поможет вам пройти сегодняшний путь радостнее и веселее. Я лично считаю, что гостей нужно угощать по принципу «что Бог послал – все на стол достал». Но большинство почему-то так не делает, а тем, что Бог послал, они привыкли упиваться в одиночестве. И я сейчас не о бренди.
– Да-да, я прямо сейчас ощущаю, как держу в руках толстую дорогую сигару, делаю глубокую затяжку и наслаждаюсь беседой с гостеприимным и щедрым писателем… – мечтательно произнес Марк.
Нил Бертон вздохнул.
– Вы меня не совсем правильно поняли, лейтенант. Хотя сигара, полагаю, скрасит вашу беседу со мной… К сожалению, тем, что мне действительно послал Бог, я не могу поделиться с вами, офицеры, так как вы меня, возможно, не поймете. А вот с Ричардом Стоуном я делился охотно, и, как мне показалось тогда, он меня понимал. Я писатель. Мое богатство – мои рукописи. Нет, не книги. Вышедшие из типографии листы печатных страниц – это уже пассивный доход. А вот рукописи – это настоящее богатство. Когда ты еще не знаешь, чем закончится история, когда раскрываешь своих героев, даешь им имена, судьбы, ситуации, в которых они должны оказаться. Когда ты их убиваешь, когда ищешь убийцу вместе с другими героями. Когда убийца самым неожиданным образом оказывается тем, на кого бы в последнюю очередь подумал… Это мое счастье, мой душевный трепет, это тепло, которое мне не сможет подарить ни одна женщина в мире. Будь она хоть Мэрилин Монро, Бриджит Бардо или Моникой Беллуччи. Я одиночка, друзья, и чем старше становлюсь, тем больше разочаровываюсь, влюбляюсь заново, понимаю, сочувствую и принимаю таким, как есть, – себя. Мой мир там, где вы будете искать мое алиби, офицеры. И поделиться своим богатством с гостями – это значит прочитать им свою рукопись. С двумя людьми я делился своим богатством в Догме: с Маргарет Бош и Ричардом Стоуном. Каждый из них был по-своему прекрасен… А для людей «простых», как вы представились, под всем тем, что я только что сказал, поставлю жирную сноску – я не гей и даже не бисексуал.
– Даже не думал об этом, честное слово, – замахал руками Марк. – Но вы говорили, кое-что может скрасить мою беседу с умным образованным человеком, сложной душевной организации, не так ли?
– Сейчас принесу, – ответил писатель и ушел в дальнюю комнату.
– Ты не слишком наглеешь, Марк? – спросил я тихо, чтобы хозяин дома не услышал.
– Нам еще этот треп слушать и слушать, прежде чем он соизволит ответить прямо хотя бы на один вопрос. Так почему бы душевную каторгу и муку моего бедного слуха не задобрить обыкновенной сигарой, а, Домиан? Тем более я поймал его на слове, – улыбнулся Марк.
Через несколько секунд с тремя сигарами в руке вернулся Нил Бертон. Одну он протянул Марку, вторую мне, третью закурил сам. Марк немедленно последовал примеру хозяина и уже наслаждался первым глотком дыма. Я решил закурить свою сигару позже.
– Ричард Стоун говорил мне, что ему нравится официантка Сара. А ей ведь, наверное, и двадцати еще нет. Я сказал, чтобы он посмотрел в сторону Данны, она у нас в Догме держит маленькую пекарню. Роскошная женщина, но слегка легкомысленная. Хотя, пожалуй, для нее самой это больше плюс, чем минус. Кстати, эта самая Данна рассказывала мне несколько ночей назад, что наш мясник Тони был у нее частым гостем, и это еще когда была жива его Маргарет. Любопытно, мне казалось, что жену он любил.
– Я смотрю, Нил, вы сплетник еще тот.
– Боже упаси, лейтенант, я могу либо строить догадки, либо говорить о неоспоримых фактах, а сплетни – извольте, это не по адресу.
– Что еще интересного вам поведал Ричард Стоун? – выпуская клубы дыма, спросил Марк. Его глаза излучали счастье и абсолютный покой.
– Он много чего говорил, лейтенант; большую часть времени мы обсуждали мои книги и его музыку. Не скажу, что она была замечательной и приятной для моего слуха, но мне нравилась его жажда создавать что-то новое, каждый раз бросать себе вызов, выходить за собственные рамки и наслаждаться процессом создания. Это очень увлекательно и интересно. Скажу вам честно, Ричард – один из немногих в Догме, кому бы я мог дать железобетонное алиби. Его страстью была музыка, а не убийства.
Оба – и Бертон, и Марк – затянулись одновременно, и я воспользовался паузой, чтобы вставить и свое слово:
– Нил, вы говорили, что вам нравится придумывать сюжеты, разгадывать вами же созданные головоломки, находить убийц… Если бы вы создавали книгу по тому сценарию, который сейчас происходит в реальной жизни, кого бы из всех жителей Догмы поставили на роль убийцы? Мне любопытно ваше писательское мнение на этот счет.
– Очень интересный вопрос, сержант, – хитро прищурился писатель. – У меня есть вариант, но он придется по вкусу лишь малому числу жителей Догмы. Ведь если убийцей окажется тот чистейший светлый человечек, на которого они бы никогда в жизни не подумали, многим придется покинуть…
В дверь постучались. Писательские красивые речи оборвались на полуслове. Нил быстро встал с дивана, отложил сигару, извинился перед нами и вышел из дома, оставив входную дверь открытой. Судя по всему, стучавший человек отошел на какое-то расстояние или же, шутки ради, и вовсе скрылся. А спустя несколько секунд у меня внезапно напрочь заложило уши, затем последовал какой-то непонятный удар или гром, словно произошло землетрясение, причем минимум восьмибалльное. Больше не помню ничего.
Я очнулся на полу. Кажется, Марк лил на меня холодную воду из графина. Его лицо раздваивалось, было нечетким, будто я смотрел на него после чудовищной пьянки или сильного удара по голове. Я видел, как губы Марка что-то мне кричат, но двоилось всё – и эти губы, и его глаза, и нос. Ни одного слова, сказанного им в тот момент, я не услышал – снова провалился в забытье…