– Нет, не маньяк. Благодарю за учтивость и уважение ко мне. Я это ценю, вас я убью быстро и безболезненно. Обещаю. Но с чего вы взяли, сержант, что это доктрина, а я не маньяк, не серийный убийца? Это ведь лишь ваше предположение.
– Потому что на вашем месте – если бы я принес себя в жертву, как это сделали вы, – я бы точно имел более высокие цели, чем просто бездумно убивать женщин и мужчин. Какие цели преследуете вы, Нил?
– Принести себя в жертву… – Он засмеялся. – Я не знал, выживу ли я или умру, но знал точно, что после этого я стану чище слезы. Получу пожизненное алиби, и на меня даже никто не сможет подумать. Это смоет кровь с моих рук. Я не приносил себя в жертву, вы ошиблись, я просто смыл с себя эти убийства. И да, я отбросил гранату на достаточно большое расстояние от себя, упал на землю, и только после этого произошел взрыв. Было страшно, было больно, но это того стоило. Вы унесете мою тайну на тот свет. Вы, ваш напарник и Ричардсон – жалкая, никому не нужная пьянь. Но рано или поздно он бы понял, что провода ведут немного не туда, куда нужно. Лучше бы он пил, в самом деле.
– Если я не прав, Нил, то какова ваша истинная догма? В чем ваше убеждение? Согласитесь, что прятаться, как мышь, в собственном бомбоубежище – это не предел мечтаний. Жить в постоянном страхе, без дневного света, чистого воздуха, без еды. Надолго ли у вас хватит припасов?
– Кто говорил, сержант, что я буду прятаться? С чего вы это взяли? Я все обставлю так, будто меня похитили, держали несколько дней в некоем темном помещении, возможно, на складе или в погребе, а потом отвезли в лес. Хотели закопать, но я смог вырваться. Как вам история?
– Понятно. А наши тела?
– А что ваши тела? Их найдут разрубленными на части, как и предыдущие. Я их разбросаю по всему лесу, чтобы подольше искали. Никаких сложностей, не в первый раз.
– История с крокодилом тоже ваших рук дело?
Марк по-прежнему с ненавистью смотрел на Писателя, время от времени пытался освободиться, топал ногами. Бессмысленно терял свои силы.
– Да, изначально я его завел для другой цели. Мне хотелось убивать, а затем скармливать тела аллигатору, чтобы не оставлять ни трупов, ни улик. Но согласитесь, сержант, что это было бы слишком идеальным преступлением – никакого азарта, никакого страха, дрожи в коленях. Просто убиваю, кормлю крокодила и нормально живу, никого не трогаю, никто не трогает меня. Такая жизнь неинтересна. Она монотонная, серая и бесчувственная. Я вдруг понял, что мне нравится, когда на меня охотятся. Я ощущаю себя живым. Мой мозг работает… Я выпустил крокодила в озеро, не кормил его перед этим несколько недель, мне хотелось, чтобы он сожрал первое, что подвернется. В этом есть особое наслаждение – понимать, что человек зашел в воду, чтобы расслабиться, искупаться, а за ним наблюдает его убийца. Смерть стоит возле его тени… Но не получилось. Слишком все хотят жить, слишком все умные, человечные и быстрые.
Бертон поводил пальцами по губам.
– В чем догма, сержант? Честно, ни в чем. Я написал слишком много детективных романов, чтобы иметь какой-то особый мотив, почерк или доктрину. Сначала я убивал ради вдохновения, а когда вдохновение не пришло, продолжил убивать, чтобы подставить другого человека. Я не насиловал этих женщин, они мне совершенно неинтересны. Догма – глушь. Здесь никогда ничего не происходит. Мне хотелось большого спектакля в маленьком театре, и не более того. Моя жизнь была, увы, очень скучной и однообразной. А кое-что в убийствах я понимал… Что-то еще? Спрашивайте, сержант.
– Ричард Стоун. Ваших рук дело?
– Нет, Ричард Стоун – это маленькая тайна Догмы. Ее маленький секрет. Ричард Стоун был, можно сказать, моим другом. Но к сожалению, недолго. Он изнасиловал Сару, официантку из нашего кафе. Она его отвергала, Ричард был не в ее вкусе. Он, идиот, подумал, что если принудит ее, Саре станет стыдно и она будет молчать до конца своих дней, но не тут-то было… Его подожгли ночью, когда он спал у себя в комнате. Облили бензином с ног до головы и бросили спичку. И все – человека нет. Догма маленькая, и ее тайны надежно хранят сами жители. Поджог устроили шеф полиции Магнус, мясник Тони и Рональд, муж Аббы. Обставили все так, словно сгорела проводка, но сделали это нарочно, чтобы смыть с земли пятно по имени Ричард Стоун. Никто его потом не искал, а если бы и искали, ничего бы все равно не нашли. Такие дела… Догма не прощает никого. А точнее, эти жестокие люди никого не прощают. Но мои убийства не были местью за смерть Стоуна, нет, это было всего лишь развлечение.
Бертон заложил ногу за ногу.
– Каждый в Догме убийца, и в то же время у каждого убийцы руки чисты. Зря вы сюда приехали. Не сиделось вам в своем городе… Давайте заканчивать все это. Я сейчас возьму ремень, вы, сержант, закроете глаза, сделаете последний глубокий вдох, а затем уйдете в мир получше. А вашего друга я буду резать по кускам, он наглая неблагодарная свинья. И убивать его буду так же, как свинью.
Он ушел в соседнюю каморку и действительно принес оттуда кожаный ремень.
– Знаете, Нил, на самом деле все будет не так, как вы думаете, – произнес я таким же спокойным и ровным голосом, как у него. – Руки у нас связаны, как и ноги, но вы бы могли облегчить нашу участь, если бы принесли какой-нибудь нож и положили его хотя бы в центре комнаты. Чтобы после того, как вы упадаете мертвым на пол, я не надрывал горло криком, не искал этот самый нож, осколок стекла или что-то острое, ползая по полу, как пиявка. В общем, я был бы вам очень признателен, если бы вы позаботились о ноже.
– Что за вздор? – засмеялся Писатель. – Я упаду мертвым, вы серьезно?
– Серьезнее некуда, Нил. Можете мне не верить, но в качестве своего уважения ко мне, пожалуйста, принесите нож и положите здесь. Все равно пока вы живы, пока вы в этой комнате, а уходить никуда и не нужно, мы ничего не сможем сделать.
– Хм…
Похоже, ему стало любопытно. А вдруг напоследок его порадуют какой-нибудь забавной мизансценой? Он достал из кармана маленький клинок, взглянул на меня и Марка, а затем положил его себе под ноги.
– Какие еще странные вещи взбредут вам в голову, сержант?
Марк теперь смотрел на меня, смотрел недоверчивым, испытывающим взглядом. Я хорошо знал Марка, и этот его взгляд значил: «Что же ты задумал, говнюк?»
– Никакие, благодарю. Кстати, мясника Тони не встречали?
– Нет. Думаю, что и не встречу. Он, наверное, через леса побежал в Сантьяго. Тридцать километров без остановки и привала, когда за тобой идут по пятам, – это сильно. Красавец, Тони.
– А знаете, Нил, я недавно познакомился с одной женщиной. Она много лет работала в психиатрической лечебнице врачом. Услуга за услугу – я ей однажды помог, она помогла мне. Чем же она мне могла помочь, спросите вы. Я недавно позвонил ей и спросил про типы людей. Про маньяков, про склад их мышления, спросил об их травмах – детских, взрослых. Мне важно было понять, зачем мужчине разрывать слабую женщину на сотни маленьких частей, проводить часы за этим занятием. Это должно приносить удовольствие…
Писатель внимательно меня слушал, доминирующая улыбка по-прежнему играла на его лице.
– Вот вы говорите, что все это делали от скуки, верно? Но почему же тогда не разрубили на части пьяницу этой ночью? Зачем вонзили клинок ему в горло? Зачем принесли нож сюда, в эту комнату, если хотите забить моего напарника, как свинью?
– Что за чушь?
– Я спросил у этой женщины: «Какими комплексами обладает человек, который совершает подобное?» В числе прочего я услышал, что если это делает мужчина, то он, вероятно, не может правильно расходовать свою сексуальную энергию. Иначе говоря, не получает удовольствия от секса. Еще проще – он импотент.
Лицо Писателя немного напряглось, но он ничего не сказал.
– И вот я сейчас подумал. Неужели и вправду можно просто так убивать женщин, разрывать их на части, как волки рвут на части косуль? Но вы же, Нил, не волк, значит… разрывая тех женщин, которые восхищались вашими книгами, которые смотрели на вас с восторгом, вы попросту их трахали. Потому что по-другому вы этого сделать не могли. Целыми часами. Снова и снова! Потому что ты, мразь, – инвалид! Я видел глаза дьявола! А глаза такого никчемного импотента не представляют для меня интереса.
Бертон снова улыбнулся, только на сей раз поднял нож и подошел на два шага ближе. Он посмотрел на меня, на Марка, а затем уверенным быстрым шагом направился в мою сторону.
Я последний раз взглянул ему в глаза. А затем клинок упал. Спустя долю секунды упал и он.
Марк пялился на труп Писателя и… ничего не понимал. Я же смотрел в пол и мечтал, чтобы этот день наступил немного позже. Хотя он уже наступил… Я не хотел глядеть на Марка, не был готов еще исповедоваться перед ним. Поэтому я просто закрыл глаза и, как червяк, пополз в сторону клинка.
Что будет теперь со мной после того, как ты все увидел? Разойдутся ли наши пути, Марк?