Что же касается пропаганды, которую вел Пини, то я не могу говорить о ней авторитетно. Однажды Пини и Пармеджиани (единственные, которых я знал лично) пришли ко мне с просьбой разрешить им набрать в типографии "Revolte" подпольные плакаты, которые они собирались переправить в Италию. Я их знал как ярых анархистов, но не имел никакого понятия о том, чем они занимаются в "часы досуга". Между прочим, все, что было набрано ими на моих глазах, сводилось к 3-4 плакатам, к тому же уничижающих боевую группу, (Цинтиани и Мерлино) с которой они были в неладах, и сверх того еще 1-2 номера подпольной газеты "Ил Сиклоне". И это было все.
А я видал еще многое другое. Итак, я имел возможность сделать общую оценку анархических утверждений целого ряда разных лиц, и я пришел к убеждению, что знаменитая теория "индивидуальной экспроприации" на пользу пропаганды служила главным образом как флаг, под которым собирались лица, ищущие в первую голову наслаждения. Зачастую собирались такие молодцы. которые остерегались действовать сами, а загребали жар чужими руками. Были и такие, которые, примкнув к делу совершенно искренне, быстро портились под влиянием примера своих товарищей — буржуев самой чистой воды.
Но хуже всего, когда эти теории, провозглашаемые под видом ложной, будто бы анархической логики, сбивали с толка целый ряд молодых людей; эти несчастные погибали на каторге или сгнивали в центральных тюрьмах, расплачиваясь таким образом за дилетантизм некоторых чудаков, или даже лиц, оплачиваемых полицейским управлением.
Одну из причин бездействия, парализовавшего еще задолго до войны наше движение, нужно безусловно отнести к такому растрачиванию сил и доброй воли и к сбиванию с надлежащего пути попавшей в это осиное гнездо молодежи.
Ведь эта пропаганда велась не одними несознательными. По причине, которую легко угадать, при этом всегда находился какой нибудь подозрительный субъект, поддерживающий шумиху. Вспомним по этому поводу споры в зале "Хорель"1.
В последние годы до войны эта пропаганда была усилена еще лицами подозрительными по разным статьям и которые, несмотря на то, что они были причастны к пойманным полицией бандам, ни разу не были потревожены ею. Полиция понимала, какие могучие средства она получала в руки для раскола и разложения организации.
Однако, я замечаю, что затронувши вопрос о том, как должен держать себя анархист среди стеснений, которые налагает на него общество, я отошел от своей темы. Я теперь возвращаюсь к ней через короткую сводку сказанного.
Анархист должен сообразовать свои действия с тем, что он проповедует. Это само собой разумеется.
Чтобы оправдать себя во всех уступках, какие ему приходится делать в силу существующего порядка, одного внутреннего протеста еще мало. Глубина его убеждений узнается по тем усилиям, которые делает данное лицо, чтобы избегнуть насилия общества. Только путем повторных попыток сбросить с себя раздражающие и произвольно установленные обязанности, из поколения в поколение, — исчезнут те бедствия, на которые мы теперь жалуемся.
Но как я уже сказал, анархисту, который вздумал бы жить в современном строе всецело по анархическому идеалу, пришлось бы принести в жертву не только свою свободу, но и жизнь.
Ведь, чтобы жить, приходится уступать условиям жизни; однако, нужно пользоваться всяким благоприятным случаем, чтобы выразить свой протест. Но нельзя требовать, чтобы люди показывали себя героями па каждом шагу.
Среда, чувства и обстоятельства бывают разные в каждом данном случае. Какое-нибудь действие у одного явится геройским поступком в виду того, что может повлечь для него серьезные последствия, в то время, как для другого тот же поступок будет только незначительным проявлением чистого эгоизма без всяких для него последствий. Случается даже, что такой поступок просто разрешает более сложное затруднение.
При всякой возможности анархист должен выражать свой протест против пут, накидываемых на него государством и, если можно, избегать их; но никак нельзя поставить ему в вину, что ему пришлось подчиниться какому нибудь насилию в то время, как мы сами когда нибудь подчинялись и наверное еще не раз будем подчиняться в подобных случаях.
Однако то, что трудно выполнить единолично. становится относительно возможным. когда целый ряд людей, сгруппированных вокруг какой нибудь центральной идеи, сумеют придать ей силу, с которой приходится считаться.
Анархисты сделали ошибку в том, что захотели объединить только лиц с одинаковыми взглядами на все. Это отлично, поскольку оно касается ведения чисто анархической пропаганды. Но чтобы разрушить государственный строй требуется совсем другая тактика. Сначала пришлось бы разобрать по пунктам весь наш идеал и стараться сгруппировать вокруг каждого пункта всех, кто придерживается одного взгляда лишь по данному пункту безотносительно к тому, как они относятся к остальным.
Это единственный действительный способ сгруппировать достаточное число людей, чтобы достигнуть результатов и разрушить по частям то, что не удается разрушить сразу.
Впрочем, не только в отношении государства анархист должен действовать отлично от других людей: ему приходится это делать ежедневно, во всех своих сношениях с окружающим.
Быть справедливым, добрым и лояльным ко всем — не под силу каждому человеку. Сколько мелких подлостей совершается постоянно, либо из расчета, либо по тщеславию! Если мы не можем достигнуть совершенства, по крайней мере будем стараться совершать как можно меньше предосудительных поступков.
Во многих случаях жизни, отношение анархиста — будь он сознательный — к окружающему должно отличаться от отношений большинства тех, кто пассивно принимает существующий порядок вещей. Я говорю "большинство", потому что среди сторонников настоящего строя встречаются справедливые и честные люди. Члены же лучшего общественного строя не должны ничем уступать людям, довольствующимся тем, что сейчас имеется. Однако, такое поведение должно исходить, из внутреннего сознания человека, а не извне под давлением догматов. Человек сам должен наметить себе свою жизнь, а не давать себе навязывать ее другими. Но прежде всего, мы должны сознавать, что когда мы, по необходимости, идем на уступки, мы тем самым умаляем нашу личность, но подчиняясь, мы при этом должны выражать свой протест и неуклонно направлять все наши усилия на разрушение того социального строя, который дает нам возможность жить лишь при условии, что мы соглашаемся на такое умаление.