– Ира, ты подумала?
– Подумала, – сказала Ира, – я выйду за тебя замуж. Иначе, если мы еще помедлим, тебе прострелят вторую руку, а заодно и обе ноги. Тебя же нельзя оставлять одного. Влюбленные женщины сойдут с ума.
– Ты преувеличиваешь, – серьезно сказал Быстров, – та история – это просто аномалия какая-то. С самого начала…
– Вот, кстати, давай и не вспоминать эту аномалию. Я вообще не хочу ничего вспоминать. Начну жить сначала.
– Я совершенно согласен. – Быстров накрыл своей ладонью руку Кузнецовой. – Но есть вопрос с работой?
– Да, есть. Я не хочу бросать свою. И ты знаешь, что меня переводят на Дальний Восток.
– Я не хочу бросать свою, – вздохнул Быстров. – Ира, куда меня возьмут с такой рукой? А тут – солидный спортивный клуб, тренерская работа. Я не буду себя чувствовать калекой.
– А ты и не калека…
– Замечательно звучит, но я даже лист бумаги пока не могу взять, – усмехнулся Быстров.
– Пройдет. Тебе же сказали, что должно все восстановиться.
– Но я же не могу ждать! Что, мне без работы сидеть?
Кузнецова развела руками:
– Я не знаю, что делать. Опять жить по разным городам? Господи, Быстров, да что ж это такое?!
Быстров молчал. Прошедшие два года были, наверное, самыми трудными в его жизни. История с Новгородцевой, полицейское разбирательство, бесконечные объяснения, а главное – госпиталь и хмурые лица врачей. «Повреждено сухожилие, прогнозы неутешительные» – вот что он слышал чаще всего. Клуб, за который он выступал, отнесся внимательно. Быстров не знал проблем с деньгами, а когда принес выписку с окончательным диагнозом, ему сразу предложили перейти на тренерскую работу.
– Вы отлично выступали за наш клуб. Вы многому сможете научить ребят, – сказали ему.
Быстров неделю после этого раздумывал, потом позвонил Кузнецовой и вылетел к ней в Мурманск.
Ира Кузнецова окончила исторический факультет, а потом пошла работать в МЧС. Она начинала с самых простых обязанностей – секретарь, помощник руководителя отдела. Потом пошла учиться и после окончания психологического факультета стала штатным сотрудником министерства. И работала она по специальности. Все это время она помнила о Быстрове. Жива была обида на его исчезновение. Она не отвечала на его звонки – Быстров где-то через два года после рождения ребенка отыскал ее, попросил о встрече. Он долго говорил, каялся, признавался в любви. А Ира слушала его и не верила, что в жизни вот так может быть – немного встреч, почти предательство и любовь, с которой ничего не сделало время. Кузнецова так ему тогда и сказала:
– Нет, я не хочу ничего слышать. Возвращайся к Марине и ребенку. И забыть то, как ты исчез, я не смогу.
– Хорошо. Я вернусь туда только для того, чтобы развестись. О дочери я буду заботиться. Это даже не обсуждается. И давай договоримся так. Мы расстанемся, но как только кто-то из нас поймет, что не может без второго, он сразу позвонит. А вот что услышит – то и будет судьбой.
Кузнецова удивилась предложению, но ничего не возразила. В ней боролись два чувства – обида и любовь. Это удивительно, но любовь была жива. Словно не было свадьбы Быстрова, его исчезновения и длительного молчания.
Уехав в Мурманск, она пыталась забыть его. И были у нее какие-то связи, даже сватались приличные люди. Но Кузнецова была похожа на замороженный фрукт – красивый, твердый, с холодком-изморозью. Втайне она ждала звонка Быстрова. И дождалась только тогда, когда случилась та самая история между Алиной и Сашей.
В Мурманске разговора у них не получилось. Быстров смущался, стеснялся своей руки, а потому разговор вышел нелепым.
– Мы договорились созвониться, если поймем, что невозможно жить без другого… – начал он, а потом выпалил: – Я считаю, что это была дурацкая договоренность.
Он рассказал в подробностях историю с Новгородцевой. И в конце добавил:
– У меня все отлично. Я остаюсь в клубе. Только тренером. А тебе желаю счастья.
Мурманск он покинул в этот же вечер, не попрощавшись с Ирой.
Кузнецова в ту ночь не спала. Она пыталась понять, как нормальные взрослые люди, совсем не глупые, а даже очень способные, оказались в такой дурацкой ситуации. Все, что раньше представлялось отдельными эпизодами-происшествиями, превратилось в картину полного абсурда. Она, Быстров, Новгородцева и ее отношения с Быстровым. Таинственное происшествие с пистолетом, увечье. Для ее очень строгого ума все это было словно из плохого романа, в котором нет логики, стройности, правильности. «Боже, даже близко нельзя подходить ко всему этому», – подумалось ей, но Ира тут же призналась себе, что рада была увидеть Быстрова. Что он такой же красивый и сильный, и рассказ его был честным, без украшательств, даже с излишней прямотой и избыточными подробностями. Было понятно, что он после всего боится лжи и неточностей. Кузнецова провела безумную неделю, а потом позвонила Быстрову.
– Встречаемся в Москве. Пятнадцатого сентября. Кафе на углу Тверского бульвара, – сказала она и сразу же повесила трубку.
«Если что-то поменялось – перезвонит». Но Быстров не перезвонил. Он прилетел в Москву…
«И что же теперь делать?» – в сотый раз подумала Ира.
«И что же теперь делать? Я не смогу без работы. Тем более сейчас. Так и вижу себя, обивающего пороги компаний. Мне отказывают, а дома Ирка меня ждет. Которая пашет за двоих!» – в сотый раз подумал Быстров.
В кафе стало многолюдно. Рядом веселились студенты, парочки шептались, ничего вокруг не замечая. Одинокие, а потому очень строгие девочки читали бумажные книжки. Ира смотрела на этот мир и сравнивала его со своим – далеким от столицы, полным проблем, иногда горя. Ее место было там – она знала свою работу и отлично справлялась с ней.
Кузнецова перевела взгляд на Быстрова. Тот смотрел в огромное полукруглое окно кафе. Там был погожий осенний месяц – и листья желтые, и тепло еще летнее. Ира скользнула взглядом по изувеченной руке Быстрова. Она представила, что будет у них потом, когда они, не договорившись, расстанутся. «А ничего не будет. Разъедемся, полные уверенности в том, что правы. И уже никогда не увидимся. Чудес не бывает, и время идет. Наши взрослые игры закончатся здесь, в этом кафе, где так уютно».
– Саша, – окликнула она Быстрова.
– Да, извини. Засмотрелся. Красиво…
– Быстров, я согласна. Я выйду за тебя замуж. Но я это уже говорила. Главное, я согласна поехать с тобой. Я уволюсь.
– Ты с ума сошла?! – ахнул Быстров.
– Ты не рад как будто бы! – рассмеялась Ира.
– Ты не представляешь, как рад.
Он ее поцеловал, она шутливо отстранилась:
– Давай посмотрим, сколько времени у меня это займет…
– Давай! – Быстров улыбнулся. – Надеюсь, не очень много!
Они склонились над календарем.
Зима в Граубахе выдалась снежной. Метели мели так усердно, что объявили чрезвычайное положение. Весь город обсуждал и сходы лавин, и завалы снега у тоннелей, и дороги, по которым еле-еле ползли автомобили. В магазинах появились очереди – горожане запасались продуктами. Среди общей встревоженности радовались только дети и фрау Фишер. Она всегда любила метель. Еще с детских лет, когда жила с родителями в маленьком поселке недалеко от таежных лесов и реки Енисей. Когда город накрывало белой пеленой, фрау Фишер закрывала свой магазин и выходила на прогулку. Она неспешно шла по улицам и переулкам, петляя, стараясь всеми силами удлинить маршрут. В конце концов она выходила к реке. Там она долго стояла на мосту и наблюдала, как вода съедает снег. Какая бы метель ни была, а горная река была сильнее. Когда на город спускалась темень, фрау Фишер возвращалась к себе домой, в удобную квартиру над магазином. Тем самым, который она когда-то ремонтировала и оформляла. «Конечно, за квартиру я переплатила, но это стоило того. Удобно – работа внизу, на первом этаже. А место просто прекрасное», – с удовлетворением отмечала Алина, разглядывая тщательно обставленные комнаты.
Она по-прежнему была фрау Фишер. Развод не повлиял на ее имя, а благосостояние ее увеличилось. При разводе Эрик честно поделил все пополам и еще выплачивал ей приличную сумму каждый месяц. Собственно, после всего, что случилось, этого сложно было ожидать. Но ее муж оказался сильным, мудрым, а главное, верным человеком.
– Я не знаю, что там было у тебя. Для меня ты моя жена. И разводиться я не хочу! – сказал он ей.
– Почему? – задала она тогда вопрос. – Ты не хочешь развестись с женой, которая дала повод для таких нехороших сплетен? Зачем я тебе? Ты же обо всем догадывался!
– Почему я должен на это отвечать? Это у вас, у русских, каждый вопрос требует ответа. У нас это не так. Мы можем иметь свою точку зрения и не обязаны ее всем докладывать. Тебя устроит ответ: «Я тебя люблю»?
– Нет, Эрик, не устроит. Потому что я не верю тебе. И я хочу развестись.
Новгородцева была непоколебима. Развели их быстро и так же быстро разделили имущество. Город судачил, но отношения с Алиной никто не портил. Она же вела себя спокойно и ни в какие личные разговоры не вступала. Все общение с соседями сводилось, как обычно, к разговорам о погоде, метелях, заносах и о том, что туристов в этом году будет мало.
Магазин ее работал, покупатели были из числа туристов, но и горожане заходили. Их подстегивало любопытство. Все хотели что-то узнать, выпытать. Новгородцева держалась стойко. Иногда заглядывал Эрик. Они болтали, пили кофе или чай. Потом он уходил, обязательно напомнив, что в субботу они вместе ужинают.
«Какой же он упрямый. Просто упертый. Каждая суббота – ужин, вино. Словно не разводились», – думала Алина. Она не понимала, что Эрик Фишер ее полюбил раз и навсегда. Ей не приходило в голову, что чем-то он похож на нее, когда-то отчаянно влюбившуюся в Быстрова.
Но ничего, кроме удивления и благодарности, она к Эрику не испытывала. Впрочем, если он простужался, начинал кашлять или у него поднималось давление, она срочно его навещала, привозила лекарства, готовила горячее питье и сидела в его гостиной, развлекая беседой.