Скотч помог, но не сильно. Пакет убрали в шкаф и заперли на ключ. Но едва уловимый жуткий запах всё же пробивался в кабинет. Хорошо, что сейчас все были в актовом зале.
Попытки одолжить пиджак у одноклассников ни к чему не привели. Ребята либо тоже были заняты в танцевальном номере, либо пришли в рубашках, либо сильно отличались от Лёвки по комплекции.
— Виолетта Максимовна, может, мне того… не выступать? Зачем я буду, как этот… без пиджака.
Учительница неодобрительно поджала губы. Тут из-за её спины появилась Даша Березина. Лёвка ошарашенно посмотрел на её струящееся зелёное платье, на золотистые волосы, уложенные в высокую причёску, на подкрашенные ресницы и оторопел.
— Я буду танцевать, — сказал он. — Ну и что, что в жилетке, так же тоже можно, правда?
— В общем-то, да, — согласилась Виолетта Максимовна. — И, кстати, вам уже пора за кулисы. Сейчас начинаем.
Из-за кулис Лёвка видел, как наполняется зал. Вот пришла его мама, и Валина мама, и даже маленькая Яся тут. И другие родители, и все учителя. Как при всех танцевать? Он почувствовал, что ноги подкашиваются, а в животе что-то противно бурчит. Подошла Даша.
— Волнуешься? — спросила она.
— Угу.
— Не переживай, всё будет отлично.
— Да. Ты, главное, танцуй без кирпичей, ладно?
— Ладно. А ты по русскому словарные слова выучил?
— Что? — У Лёвки глаза на лоб полезли. — Какие ещё слова?!
— Да шучу я, шучу.
Но вот послышалась музыка, и все танцоры вышли на свои позиции. Лёвка не любил сказку про Щелкунчика, а «Вальс цветов» Чайковского любил. Когда уже нет никаких мышиных королей и злого колдовства.
Даша сегодня танцевала прекрасно. В смысле молча. Только улыбалась слегка. И оставалось только лететь и лететь по залу под прекрасный вальс. Или даже над залом. В какой-то момент Лёвка напрочь забыл и про зрителей, и про учителей, а просто парил внутри музыки, словно мотылёк, который не считает шаги и не боится врезаться во что-нибудь…
Вдруг вальс закончился. А ведь раньше он казался таким бесконечно длинным. Мамы и учителя зааплодировали, и танцоры раскланялись, как их учила Виолетта Максимовна.
После праздника Лёвка подошёл к своей маме, чтобы вместе идти домой.
И вдруг его руку стиснули маленькие горячие пальчики. Лёвка обернулся. Это была Яся. Она посмотрела на него снизу вверх и сказала:
— Лёвка, ты был самым красивым мальчиком на этих танцах. И без пиджака тебе лучше, чем с ним. Точно-точно.
А через пару дней Валя объявил другу, что их мыльно-цветочная корзинка заняла первое место в конкурсе поделок на Восьмое марта среди выпускной группы детского сада.
Глава 10. Французская ботаника
— Привет!
Валя ждал Лёвку у ларька мороженщицы. Здесь они частенько встречались, чтобы было время поболтать по дороге в школу. На уроках-то особо не потреплешься.
— Французский язык — это ужасно, — жаловался Валька. — Совершенно невозможно выучить. Стол у них женского рода, книга — мужского. Где логика? Про числительные вообще говорить страшно. Я их не понимаю…
Французский язык ребята изучали уже четвёртый год, со второго класса, но легче от этого не становилось. В нём постоянно встречались новые неизведанные закавыки.
— Говорят, есть хороший способ, чтобы легко запоминать новые вещи, — сказал Лёвка.
— Какой?
— Надо придумать про них историю.
— Ну да. Тогда сочини мне историю про французские числа.
— Давай попробуем. Один первобытный француз придумывал числа.
— Зачем?
— Не знаю… Хотел пальцы на руках посчитать.
— Уже прикольно.
— И придумал он по названию на каждый палец: ун, дё, труа…
— Это я помню.
— Потом решил и на ногах посчитать. И придумал числа до двадцати.
— Допустим. Но потом-то пальцы у него кончились?
— Нет. Потом он женился. И пошёл считать дальше. А чтобы не слишком заморачиваться, после слова «двадцать» начал всё сначала: двадцать один, двадцать два…
— Я это тоже помню. В русском языке всё точно так же.
— Так он дошёл до тридцати. И пошли у них дети.
— А пальцы на ногах жены? — напомнил Валя.
— Не отвлекайся. Она обутая ходила. Значит, пошли у них дети. И он изобрёл числа «сорок», «пятьдесят» и «шестьдесят».
— Вот. А потом что-то пошло не так, да?
— Потом он устал.
— С тремя детьми кто хочешь устанет.
— Дошёл до шестидесяти девяти и не смог придумать «семьдесят». Просто не смог, вдохновения не было, муза покинула, а считать дальше надо.
— А русские, между прочим, смогли придумать «семьдесят».
— Да. А первобытный француз устал, и вместо семидесяти он сказал «шестьдесят десять». И это прокатило, никто ничего не заметил. Или просто сказать постеснялись. А потом он сказал «шестьдесят одиннадцать, шестьдесят двенадцать».
— Выкрутился, значит.
— Ага. И так дошёл до восьмидесяти. А слова «восемьдесят» тоже нет, и придумать его не получается. И он опять выкрутился, сказал «четырежды двадцать». И пошёл дальше считать. И получилось у него «четырежды двадцать один, четырежды двадцать два…» И так дошёл до девяноста.
— А числа «девяносто» тоже нет?
— Да. А он уже привык и пошёл считать дальше: «четырежды двадцать десять, четырежды двадцать одиннадцать…» А там и до сотни недалеко осталось.
— Как же он сотню придумал?
— Не знаю. Может, дети подсказали. Пока он счёт придумывал, дети его подросли и помогать начали. Вот кто-то из них и ляпнул: «Сан!» И первобытный француз сразу же решил, что это «сто». А дальше совсем легко. Прибавляй «сан» и считай всё по новой.
— Ну, прикольная сказка получилась. Только как она мне поможет вспомнить дату Великой французской революции?
— Не знаю. Можно ещё что-нибудь сочинить… про революцию.
— Поздно. Уже пришли.
Класс, по обыкновению, гудел на разные голоса, словно улей. И вдруг все их перекрыл один мощный вопль:
— Ребята, у нас практикантки будут! — радостно заорал Стас Коробейников, ворвавшись в класс.
— Кто? Где?
— На французском! Я видел, там пришли две тётки, Тамара Васильевна сказала, из института какого-то.
— Ух ты!
— Они хотят училками стать, а пока на нас тренироваться будут.
Лёвка вспомнил, что в прошлом году тоже приходили какие-то женщины, сидели на уроках, всё записывали, а потом пытались сами что-то рассказывать и опрашивать учеников. А ещё он вспомнил, как все здорово с их помощью подтянули оценки, потому что спрашивали эти практикантки простые вещи, которые все давно наизусть знали. Он надеялся, что так будет и в этот раз.
На следующем уроке французского они появились. Одна высокая и худая, с тёмным каре, другая приземистая и полная, с густой копной светлых кудрей.
Учительница по французскому Тамара Васильевна представила классу практиканток: первую звали Сабрина Сергеевна, вторую — Гульнара Богдановна.
— Они их специально так подбирали, чтобы мы не перепутали? — тихо спросил Валя.
— Угу.
— Ветров, Иноходцев, не болтать! — тут же одёрнула их Тамара Васильевна. — Кстати, Ветров, ты выучил басню?
— Ага.
— Тогда, может, расскажешь?
Валя с обречённым видом вышел к доске и затянул заунывно:
— Мэтре Корбо сюн ун арбре перше тёне тан сон бэк ун фромаже…
— Молодец. Но над произношением тебе ещё работать и работать. Поэтому пока что четыре. Кто ещё хочет рассказать басню?
Урок шёл своим чередом, практикантки вели себя прилично, сидели на последней парте, иногда шушукались, как обычные школьницы. Лёвка знал басню, но предпочитал не высовываться, ждал, когда спросят. Ведь если не спросят, то это только к лучшему.
Через несколько занятий ученики привыкли к практиканткам и расслабились. Как оказалось, зря.
Наступил день, когда к доске вышла Сабрина Сергеевна (все давно успели забыть, как её зовут) и объявила:
— Сегодня урок у вас проведу я.
Тамара Васильевна одобрительно кивнула со своего места.
Сабрина Сергеевна развернула и магнитом пришпилила к доске большой красочный плакат, изображающий цветок в разрезе, — примерно такой же рисунок был в учебнике по биологии. Класс притих.
— Может, она уроки перепутала? — прошептал Валя.
— И институты заодно, — Лёвка пожал плечами.
Вся группа недоумевающе переглядывалась.
На плакате были подписаны названия элементов цветка — лепесток, тычинка, пестик, цветоложе — всё по-французски.
— Я это вообще не знаю, как читать, — тихо пожаловался Валя.
— Мы такого не проходили, — вслух сказал Стас Коробейников.
— А теперь пройдёте, — весело откликнулась Сабрина Сергеевна.
— Но этого нет в учебнике, — заявила Алла Перегудина.
— Это факультативное задание, — заверила Гульнара Богдановна.
Никто ничего не понял, поэтому решили пока помолчать.
— Я и по-русски это всё не перескажу, — признался Валя.
— Срисуйте, пожалуйста, эту схему в тетрадь, — сказала Сабрина Сергеевна. — К следующему занятию названия надо будет выучить. Тут совсем немного, всего одиннадцать слов. Я покажу, как правильно их произносить. Лепесток — le pétale, тычинка — l’étamine, пыльник — l’anthе՝ re, тычиночная нить — le filet, пестик — le pistil, рыльце пестика — le stigmate, столбик пестика — le stil de pistil, завязь — l’ovaire, цветоножка — le pédoncule, цветоложе — le réceptacle, чашелистник — le sépale.
— Какой ещё педонкюль? — хихикнул Валя.
— Стиль де пестиль не лучше… — согласился Лёвка.
Вся группа начала старательно перерисовывать образец.
— Мало мне было проблем на биологии… — шептал Валя. — Теперь еще здесь она меня догнала своим педонкюлем.
— Я знаю, что эту тему вы уже проходили по ботанике, — пояснила высокая практикантка. — Поэтому вам не придётся учить русские названия.
— Ага, как же… — вздохнул Лёвка.
— Что делать будем? — рассуждал Валя по дороге домой. — Я это ни за что не выучу.
— Да, названия нереальные, — согласился Лёвка. — Тебе ещё повезло, ты недавно басню рассказывал, а у меня вообще оценок нет за последние дни…