— Это Жорик наш, что ли? — спросил он.
— Где? — Жорик заглянул в листочек и покраснел.
Как можно было опознать Жорика в этом абстрактном безобразии, Лёва так и не понял. То есть где-то на краю его сознания теплилась гордость художника, чьё творение было воспринято именно так, «как хотел сказать автор», но этот автор уже давно пожалел, что вообще хотел что-либо сказать.
— Не-е-е… Это не Жорик… — неуверенно проговорил он.
— Это из биологии, — подхватил Валя, стараясь не смотреть на красного Жорика. — Это инфузория-туфелька съедает бактерию. Помните, мы проходили?
— Непохоже это на инфузорию-туфельку… — прищурился Гена.
— Просто я рисую плохо, — виновато сказал Лёвка.
Жора, кажется, даже облегчённо вздохнул.
— Ну, допустим. А это кто? — Гена поднял листок, на котором был изображён человечек с огромными круглыми кулаками.
— Очевидно же, что краб, — не моргнув глазом, сказал Валя.
— А почему на человека похож?
— Да ладно, где он тут на человека похож? Маленькое туловище, большие клешни…
— А почему они круглые и на кулаки смахивают? — недоверчиво спросил Волочаев.
— Просто я рисую плохо, — ещё тише произнёс Лёвка.
Он знал, что там дальше где-то и листочки со стишками были.
— Вы мне всех сверчков распугали, — сказал Сева. — Можно потише?
— А где там сверчки? — заинтересовалась Алла.
— В зелени, но их не видно. Правда, один сейчас стрекотал.
Внезапно все забыли про карикатуры и двинулись к подоконнику.
— Осторожно, не пугайте его. Если будет тихо, он может опять начать стрекотать, и мы его поймаем.
Гена пожал плечами, отложил картинки и тоже подошёл к окну.
Но сверчок, не привыкший к такому вниманию, передумал стрекотать.
Лёвка метнулся к столу со стенгазетой, чтобы забрать лежащие где-то там листки со стихами, но их уже не было.
— Гляньте, что я ещё тут нашёл! — воскликнул Стас Коробейников.
Лёва похолодел.
— «Открывает Жора рот, ест огромный бутерброд!» — продекламировал Стас.
— Где, что? — Ребята забыли про сверчков и окружили Стаса.
— Да вот же! Это ваши сочинения?
— Да, наши, — сказал Валька. — Но мы не успели дописать. Там должно быть: «Открывает Жора рот, ест огромный бутерброд. Он и с нами поделился. Вот». Жора же классный парень, он добрый.
Лёва заметил, как напрягшийся было Жора улыбнулся.
— А где рифма к слову «поделился»? — строго спросила Алла Перегудина, поправляя очки указующим жестом.
— Ой, наверное, надо ещё строчку придумать… — сказал Валя.
— И слово «вот» какое-то странное, — добавила Лина Красухина.
— Зато оно в рифму к «бутерброду», — заметил Лёва.
— А тут ещё стишок есть! — хитро заявил Коробейников. — Слушайте! «Волочаев как-то раз засветил кому-то в глаз».
— Это про меня, что ли? — нахмурился Гена Волочаев и предупреждающе хрустнул кулаками: — Никому я ничего не засветил. А если засветил, значит, на то были причины. Вы зачем это про меня написали?
Лёва понял, что, если сейчас Генка засветит в глаз ему или Вале, на то есть веские причины.
— Там тоже, кажется, продолжение должно быть, — пробормотал он с пересохшим горлом. — Что там дальше, Валь?
— Ну… я точно не помню, но вроде так: «Волочаев как-то раз засветил кому-то в глаз. Хулигану Беляшу, десятый класс», — сочинил на ходу Валька.
— Не трогал я Беляша, — сказал Гена. — Он же в десятом классе и здоровенный, как холодильник.
— Это поэтическое преувеличение, гипербола… — пробормотал Валя.
— И опять с рифмой проблемы, — фыркнула Алла Перегудина.
— Да нет, там размер хромает, — добавила Лина Красухина. — Не умеешь ты стихи писать, Валя.
— Не умею, — согласился тот. — Я вообще не буду больше стихи писать…
— Нет, ты это… ты не обижайся, — вдруг сказала Алла. — Просто надо тренироваться больше и классиков читать.
Валя помотал головой:
— Точно не буду. И вообще, поэты долго не живут… — и добавил совсем тихо, так, что услышал только Лёвка: — И теперь я, кажется, понял, почему…
Все замолчали, и тут со стороны подоконника раздалось стрекотание. Все снова побежали искать сверчка.
В этот момент в класс вошла Елена Анатольевна.
— А это что ещё за неожиданное собрание? — удивилась она.
— Мы ребятам стенгазету делать помогали, — отчиталась Алла Перегудина.
— И сверчка ловили, — добавил Сева.
— Ну и как?
— Не поймали.
— Почти сделали.
Елена Анатольевна подошла к столу со стенгазетой.
— Так-так… И каким же образом эту стенгазету читать? — спросила она.
— То есть как — каким образом? — переспросила Алла.
— Вы же её во все стороны написали.
И точно, когда все стояли вокруг стола, каждый оформлял кусочек газеты, ориентируясь на свою сторону.
— Можно повесить её на гвоздь за серединку, а потом поворачивать и читать, — сказал Валя.
Елена Анатольевна вздохнула:
— А название вы придумали?
— Сверчок! — воскликнул Сева.
— Что ж, неплохое название…
— В смысле я его поймал, — Сева показал крошечное насекомое, зажатое между пальцами. — Но там должно быть ещё несколько штук.
— Пусть будет «Сверчок», — сказал Лёва, и все согласились.
Газету всё-таки пришлось разрезать, а куски повернуть и наклеить в правильном направлении на новый лист ватмана. Получилось даже неплохо, хоть и похоже на лоскутное одеяло.
— Мы ведь и не написали ничего, ребята всё за нас сделали, — сказал Лёвка, когда они с Валей уже шли домой.
— По-моему, если бы не мы, этой газеты вообще не было бы.
— То есть?
— Ну, если бы нас класснуха после уроков не оставила.
— А оставила она нас из-за паука, который вообще не наш, а Ильина.
— Угу. Надо было газету «Паук» назвать — было бы правильнее.
Глава 7. Новогоднее закулисье
В конце второй четверти в школе царило особенное настроение. Конечно, ведь всего через несколько дней наступал Новый год. Все коридоры были украшены разноцветными гирляндами, на окнах красовались бумажные снежинки, и даже большой фикус в «зелёном уголке» был увешан яркими шариками. Первоклашки носились по коридорам, радостно рассказывая друг другу, что попросили в подарок у Деда Мороза.
Лёва Иноходцев и Валя Ветров сидели на банкетке возле «зелёного уголка», стараясь не замечать окружающего шума и гомона. Они обсуждали свои проблемы, которые — так уж сложилось — перевешивали все предполагаемые радости новогоднего праздника. Всё-таки пятый класс — это вам не первый, всё намного серьёзнее.
— Если я сегодня не сдам стих, по лит-ре в четверти выйдет двойка… — сокрушался Валька.
— Не, Василиса Павловна не поставит, — утешал приятеля Лёва.
— Вот она как раз и поставит. Я ей ещё прошлый стих не рассказал…
— Да не может она тебе в четверти двояк вывести, это уж как-то совсем жёстко…
— А вдруг? Потом маме ещё позвонит… Она меня уже предупреждала…
— Да, плохи дела… Так ты выучи и расскажи ей!
— Когда?! Вчера до десяти вечера математику решал, позавчера во французском увяз…
— Прямо сейчас возьми и выучи!
— Смеёшься, да? В таком шуме не то что стих, я даже одно слово не запомню… И потом, разве можно за одну перемену стих выучить?
— Слушай, давай так… У нас сейчас окружающий мир, потом физ-ра…
— А потом — литература!
— Тогда давай после окружающего где-нибудь спрячемся, пропустим физ-ру, никто и не заметит, а ты за это время стих выучишь…
— Прогуляем физ-ру?!
— А что такого? У нас всё равно по ней пятёрки выходят. Даже если узнают, оценку испортить не должны…
— А где ты собрался прятаться? На чердаке? Или в подвале?
— Посмотрим…
На следующей переменке мальчики целенаправленно пошли искать убежище, где можно было бы отсидеться вместо урока, и заметили приоткрытую дверь актового зала. Не сговариваясь, они двинулись к ней и уже через секунду оказались за кулисами позади сцены. В зале горел свет, но никого не было. Мальчики нашли за кулисами небольшую скамейку, загороженную прислонённым к стене большим холстом с нарисованной на нём избушкой. Холст был натянут на деревянную раму, сколоченную по форме домика с остроконечной крышей. Усевшись на скамейку за «избушкой», ребята обнаружили, что холст с рисунком просвечивает (почти как марля, только толстая) и они прекрасно видят всё вокруг, но при этом их самих заметить нельзя. Друзья даже выходили из-за холста по очереди, чтобы убедиться в этом.
— Ну всё, хватит играть, давай учи! — сказал Лёва.
Валя вздохнул и открыл учебник. В сумраке закулисья текст было едва видно.
— Белеет парус одинокий… в тумане моря голубом… — начал Валя. — Только видно плохо…
— Видно плохо, потому что в тумане. А ещё потому, что стихи дома учить надо. Ну, чего тут сложного? — спросил Лёва.
— Ладно, не можешь помочь — не мешай. Что ищет он в краю далёком? Что кинул он в краю родном?
— И я же ещё мешаю? А кто вообще нашёл это классное место?..
— Кто-кто, уж не ты. Мы вместе это место нашли!
Прозвенел звонок на урок. В актовом зале стояла тишина, и Валя легко выучил стихотворение, но спешить было некуда, а болтаться по коридорам до перемены опасно.
Вдруг ребята услышали чьи-то голоса, топот ног, шелест одежды, и закулисное пространство так быстро наполнилось людьми, что мальчикам ничего не оставалось, как замереть за своей «избушкой» и дышать через раз, чтобы их не обнаружили.
Через полупрозрачный холст они следили за происходящим. А вокруг кого только не было: и Баба-яга в овчинном полушубке с клюкой, и большой полосатый кот в очках, и тут же, рядом, Леший в шапке-пеньке и с зелёной бородой. Вокруг них носилась стайка маленьких девочек, одетых во что-то белое и пушистое.
— А ну цыц! — рявкнула Баба-яга. — А то съем всех!
Детки присмирели и скучковались в сторонке.
— Ну, мы попали… — еле слышно произнёс Валя.
Лёва только палец к губам приложил — тихо, мол.