– Дрянь! – выплюнул он. – А ведь я хотел по-хорошему.
Внезапно он хватил Катю когтями по запястью. Она отчаянно закричала. Крестик, отлетев, уже в воздухе налился оранжевым светом и шлепнулся на пол кляксой расплавленного металла.
Раскинув руки, тварь ринулась на девочку, но та, увернувшись в последний момент, рыбкой нырнула под кровать.
«Ненаш» заревел от смеха. Его ноги загрохотали прямо у Кати перед лицом.
Ка-бум! Ка-бум!
Галя не чувствовала больше ни рук, ни ног. Даже боль в ранах, в распухшем лице, в кровоточащем лоне казалась чужой, далекой.
В ванной хлестала вода – Марк промывал укус, напевая что-то приятным своим баритоном.
Время от времени она проваливалась в полузабытье, перед глазами проносились какие-то образы, неясные, обрывочные…
Свинцовое, глухое отчаяние.
Она не знала, сколько пролежала так. Полчаса? Час? Нет, конечно, всего несколько минут, а казалось, что целую вечность.
Ее привели в себя шаркающие шаги. Из последних сил Галя вывернула шею.
– Вы! – выдохнула она.
Лицо свекрови было суровым, непроницаемым, лишь губы слегка подрагивали. Во взгляде застыла бесконечная тоска.
– Прости, – сказала она, погладив Галю по голове.
На секунду в измученной душе женщины вспыхнула надежда. Но сразу угасла. Как она раньше не догадалась?..
– Будьте вы прокляты… – прошептала она. – Это все вы…
– Прости, – повторила Софья. – Ты мне была почти как дочь. И Катеньку я любила. Но он мой сын, понимаешь? – В ее руке тускло блеснул пистолет Дубовика. – Это все, что я могу для тебя сделать.
– Катя… – прошептала Галя. – Катеньку… не отдавайте ему…
Софью затрясло. Рука ходила ходуном, не давая прицелиться.
Если бы эта дуреха знала, кому они на самом деле отдали Катеньку! А впрочем… Разве адская тварь хуже ее сына? Теперь, при виде жалкого, истерзанного существа на пропитанном мочой и кровью матрасе, Софья в этом сильно сомневалась. Она совершила ошибку, жестокую, чудовищную ошибку. Быть может, еще не поздно убить его и сорвать сделку. Потому что, если Марк и хуже любого из «ненаших», его, в отличие от них, все-таки могут взять пули. «Ненаш» не сможет забрать ее внучку, если сделка будет сорвана.
Но «ненаши» этого не простят.
Если убить Марка, они выместят злобу на ней.
К чертям любовь. К чертям жалость. Что угодно, лишь бы не самой к чертям.
И потом, наверняка уже поздно.
Она уперла ствол во взъерошенный затылок невестки.
– Мама? – сказал за спиной Марк, и ледяным лучом вонзилась под ребра острая боль.
Софья охнула. Рука с пистолетом взметнулась вверх, пуля высекла из стены брызги цементной крошки. Не издав больше ни звука, старуха осела на пол.
– Знаешь, – тихо произнес Марк, – она этого заслуживала. Она продала «им» нашу девочку. А я согласился! Не хотел, но согласился, потому что умирал, потому что мне было больно и страшно, потому что «они» уже ждали меня! Это ты довела меня до этого своим блядством! Это ты привлекла «их» к ней! Котеночек… – Вцепившись зубами в кулак с такой силой, что из прокушенных пальцев снова побежала кровь, он глухо завыл.
Софья тихо стонала на полу.
Марк медленно опустил руку. Теперь лицо его стало совершенно спокойным.
– Ты за это ответишь, Галчонок, – сказал он и улыбнулся той самой улыбкой, которая когда-то заставила наивную детдомовскую девчонку позабыть обо всем на свете. – За все ответишь. Для начала я вырежу тебе манду.
Галя забилась на кровати, натягивая путы.
– Помогите! – закричала она в исступлении. – Кто-нибудь, помогите!
– Не надо, Галчонок. Побереги горлышко. Никто тебе не помо…
Четыре пули попали ему в спину. Пятая пробила затылок. Выронив нож, Марк рухнул на кровать поперек обнаженного тела жены и забился в судорогах, снова вминая ее в матрас.
Она хрипела под его весом.
Неожиданно тяжесть исчезла. Вывернув голову, Галя увидела, как Софья, обхватив Марка за плечи, стягивает его с кровати. Мать и сын повалились на пол.
– Вот и все… – прохрипела Софья и с трудом поднялась, сжимая в руке нож. Правая сторона ее платья потемнела от крови.
Галя слабо захныкала. Но Софья лишь в несколько движений перерезала веревки на ее руках, после чего принялась освобождать ноги.
– Вставай! – закричала она, покончив с этим. – Чего разлеглась, дура! Вставай! Беги!
Но Галя не могла ни встать, ни бежать – ноги и руки, будто набитые стеклянным крошевом, отказывались подчиняться. Тогда Софья безжалостно схватила ее за волосы и с неожиданной силой стащила на пол. Галя вскрикнула. Взгляд ее упал на распростертое тело Марка.
Что-то страшное происходило с ним: на мертвом лице одно за другим распускались лиловые кляксы кровоподтеков, шея безобразно растянулась… Он выглядел, как труп висельника, пролежавший в могиле несколько дней. От разлагающегося тела поднималось волнами удушливое зловоние.
– На что вылупилась? – кричала Софья. – Вставай… – Она снова рванула Галю за волосы и застонала, схватившись за раненый бок.
По всем углам всколыхнулся вдруг шелестящий шепот.
С громким треском длинные пальцы насквозь пробили постель и панцирную сетку. Острые когти располосовали кожу между лопаток. Катя отчаянно закричала – и в тот же миг кровать отлетела в сторону.
Катя перекатилась на спину, тут же отозвавшуюся саднящей болью, и увидела нависшее сверху чудовище в клочьях похоронного костюма. От сходства с папой, да и вообще с человеком, не осталось и следа. Выпученные глаза с черными точками зрачков дико вращались на бугристой, изрытой оспинами морде. Брызжущая слюной пасть ощерилась двумя рядами клыков. Длинный хвост извивался, будто плеть, захлестывая кривые косматые ноги с раздвоенными копытами-бритвами.
– Моя! – проревел бес, протягивая к жертве корявые лапы.
Она зажмурилась и ждала боли.
Ничего не происходило.
Она открыла глаза.
В комнате никого не было. Лишь змеились в воздухе пряди темного дыма.
Словно из ниоткуда, возникали со всех сторон неясные тени. Шепот нарастал, переходил в гул, гул – в рев. Стекла завибрировали и вдруг все одновременно разлетелись вдребезги.
Рев рассыпался жуткой многоголосицей. Тени становились плотнее, обретали формы. Безобразные, причудливые формы, человеческие и звериные одновременно. Со всех сторон тянулись косматые руки с острыми когтями и вырисовывались, рассыпая шипящие искры, лица, искаженные черные рыла, звериные и человеческие одновременно.
– Убей меня! – прохрипела Софья, протягивая Гале пистолет рукоятью вперед. – Я не могу сама! Убей, и все закончится!
– Не… могу… – выдавила Галя.
Разум отказывался принимать происходящее. Обхватив руками голову, она крепко зажмурилась, в надежде, что морок исчезнет. Но вокруг все так же визжали, свистели и выли, все так же гремели копыта. Софья зашлась криком. Галя открыла глаза – и увиденный ужас привел ее в чувство.
Толпа безобразных рогатых существ с гиканьем разрывала Софью на части. Одни выламывали ей руки, другие терзали когтями грудь и живот, третьи выдирали пучками седые волосы вместе с кровоточащими кусками скальпа. Чуть поодаль две твари, визжа в дикарском восторге, вращали голову Дубовика; кожа на перекрученной шее лопнула и свисала лохмотьями, трещали позвонки.
Еще не менее дюжины чудищ остервенело, словно вымещая бессильную злобу, дробили копытами тело Марка. Его глаза вытекли, череп лопнул, расплескав по паркету разлагающиеся мозги.
Почему-то на Галю никто не обращал внимания.
Пистолет лежал на полу.
Галя подползла к нему, схватила за скользкую рукоять, лихорадочно подсчитывая в уме оставшиеся патроны. Дубовик выстрелил один раз, Софья… кажется, шесть. Сколько зарядов в «макарове»? Дубовик как-то рассказывал в застольной беседе… В лучшем случае, осталось еще шесть, а она совсем не умеет стрелять, никогда не держала в руках оружия…
Она привстала на колени, дрожащими руками подняла пистолет, направила туда, откуда доносились крики, и нажала на спусковой крючок.
«Макаров» хлопнул не меньше шести раз, прежде чем захлебнуться щелчками. Пули прошили бесовскую ораву, не причинив тварям никакого вреда. Но как минимум одна, очевидно, достигла цели, потому что крики Софьи резко оборвались и поднялся вой, полный злобы и разочарования. Галя опять зажмурилась и повалилась на бок.
Вой постепенно стих, и когда она снова открыла глаза, то обнаружила, что осталась одна в окружении троих мертвецов. Дубовик и Марк выглядели так, словно их пропустили через молотилку. Софья вытянулась на боку посреди комнаты, уставившись в никуда единственным уцелевшим глазом.
Гроза заканчивалась. Шум дождя за окном становился все тише, капли дробно барабанили по усыпанному битым стеклом подоконнику. Рассеивая смрад крови, пота, разложения и горящей смолы, в комнату проник свежий запах озона. Темный дым таял под потолком.
– …в смерти Марка Софья винила меня и из мести сговорилась с Дубовиком. Они заложили в гроб самодельную взрывчатку. Через несколько дней Софья пришла на кладбище и взорвала могилу, убив при этом нечаянного свидетеля. Изуродованный труп Марка она в безумии притащила на нашу квартиру. Угрожая повесить взрыв на меня, Дубовик заманил меня туда же, где привязал к кровати, после чего стал насиловать и пытать. Когда он отвязал меня, появилась Софья, зарезала его и хотела застрелить меня. Я смогла отнять пистолет, начала отстреливаться, несколько раз случайно попав в труп Марка и ранив Софью. Выбралась во двор. Меня отвезли в больницу. Из последних сил Софья активировала второе взрывное устройство, поэтому все трупы так обезображены. Боже, какая чушь!
– Я эту чушь всю ночь сочинял, – обиделся Ильин. – И в ваших же, Галина Батьковна, интересах выучить ее назубок и повторить перед следствием без запинки, потому что если вы будете твердить про чертей… Вам-то что, вы в дурдоме будете прохлаждаться, а мне отчет сдавать. Знаете, как не любит начальство такие истории?