Петр Никифорович раза два пытался говорить с физкультурником, но в мягком тоне. «Что у тебя, Паша, со спортом?» — «А что?» — «Да не видно никакой жизни». — «Как же не видно?» — обиженно поджимал губы Пал Палыч. Махнув рукой, Петр Никифорович спешил закончить разговор. Неудобно же было распекать бывшего одноклассника. К тому же зачем ломать копья, когда сам Петр Никифорович собирался переходить на другую работу.
Нет, не боялся Пал Палыч начальника, а просто старался не показываться ему на глаза.
От кого не было физруку покоя, так это от старшего пионервожатого Вадима. («У вас полный развал в работе! Я вот подниму вопрос на собрании».) Да еще и Булочкин из четвертого отряда стал беспокоить Пал Палыча.
«Булочкин-Буханочкин», — подумал со злостью физрук и заскрипел пружинами, переворачиваясь на другой бок.
«Тра-та-та-та-а, та-та…» — ворвались вдруг звуки горна.
«Уже, — с тоской подумал Пал Палыч. — Ведь не спал еще совсем». Он чувствовал себя разбитым. Вставать не хотелось. Поспать бы хоть час, хоть полчаса. Лишь бы никто не пришел, не помешал бы.
Но только он накрыл голову подушкой и вытянулся, как в дверь постучали.
Прижав плотнее подушку, Пал Палыч не отзывался. А может, и стук снится?
Нет. Кто-то упорно барабанил в дверь.
— Кто там? — не выдержал Пал Палыч.
— Я.
— Кто «я»? — соображал спросонок физрук.
— Я, Булочкин… Пал Палыч, карточку сделали?
— Душегуб, — вырвалось у Пал Палыча.
— Что вы сказали? — вежливо спросил Костя.
— Приходи завтра.
Глава вторая ГДЕ ВЗЯТЬ ФИЗРУКА, ИЛИ ВЗГЛЯД НА ЖОРУ КОПЫТИНА С РАЗНЫХ СТОРОН
Заседание завкома подходило к концу. В помещении было душно. Распахнутые окна не помогали: на улице стояла жара под тридцать. Председатель завкома не выдержал: на исходе второго часа его «срочно вызвали по срочному делу». Вел собрание постоянный член завкома Степан Васильевич Чучкин, лысый толстяк, ведавший культмассовой работой. А она, как известно, доверяется людям ответственным и серьезным.
Оставалось решить последний вопрос: кого же послать начальником лагеря на следующую смену. В сущности никакого вопроса не было: все уже знали, что на эту должность выдвинут старший инженер Иван Дмитриевич Терентьев. Нужно было только провести голосование и записать в протоколе.
Вадим сидел довольный. Терентьева он знал. С таким сразу сработаешься: деловой, энергичный. Сменить бы еще Пал Палыча. Вот бы жизнь в «Ромашке» наладили!
За нового начальника Вадим голосовал двумя руками. Когда же Чучкин собрался было закрывать заседание, Вадим попросил слово.
— Я очень рад, что Иван Дмитриевич едет в лагерь, — начал он. — Это внесет необходимые перемены в нашу жизнь.
Какие именно нужны перемены, Вадим не сказал: зачем ему учить начальство? Приедет Терентьев, сам разберется. Поэтому он стал говорить о самом уязвимом — о том, как поставлена в «Ромашке» физкультурная работа.
Вадим не скупился на резкие выражения, Пал Палыча назвал халтурщиком и бездельником и в заключение потребовал, чтобы физрука непременно заменили.
— Терпеть больше нельзя! Пал Палычу не место в пионерском лагере! — Вадим сел, резким движением руки поправил волосы. Он всегда так делал, если волновался.
— Кем вы хотите его заменить? — спросил Чучкин. — У вас есть кто на примете?
Вадим не ожидал такого поворота. Он хотел лишь поставить вопрос о Пал Палыче.
— Подыщем, — проговорил Вадим.
— Поторопитесь, чтобы не прошло лето, пока будете искать.
— В нашем доме, — сказал Терентьев, — живет один парень — отличный спортсмен. И ребятня всегда вокруг него вертится. Он для них то турник сделает, то городошную площадку. По утрам вокруг дома бегает, за ним — целый хвост пацанов. А он им: «Догоняйте, догоняйте!» — кричит. Так и бегают при любой погоде.
— Постойте, — подал голос завгар Федосеев. — Уж не Копытина ли расхваливаете?
— Вы его знаете?
— Жорку-то! Как не знать. В нашем гараже слесарем работает. Вернее, числится.
— Что значит числится? — Чучкин хоть и был человеком добродушным, но во всем требовал порядка. — Как это так?
— А так, что нет его никогда на месте. То соревнования, то тренировки, то сборы. Нашли работничка! Позже всех приходит, раньше всех сматывается. Попробуй не отпусти, начинаются звонки: «Что вы делаете? Сегодня — полуфинал. На Копытина вся надежда. Честь завода вам дорога или нет? Да вы знаете, как он головой играет? А его финты?» И пошло-поехало. За что только деньги ему платят? Баламут. Я бы такому по тридцать вторым числам зарплату выдавал.
— Товарищи, — заговорил Чучкин, — оставим юмор для следующего раза. А сейчас мы должны объективно и принципиально решить: годится ли Копытин на должность физкультурника или нет. Прошу высказывать свои соображения.
Завгар обиженно наклонил голову, мол, дело ваше, я вас предупреждал, а раз так…
— Я все же убежден, — заговорил Терентьев, — что Жора Копытин — нужный для лагеря человек. Спорт — это его призвание. Пусть он и в детях разовьет любовь к спорту. Пусть заронит в них искры…
— Какие там искры, — не выдержал завгар. — Да он вам целый пожар устроит. Вот попомните мое слово.
Но сломить Терентьева было не так-то просто.
— Зачем же, — сказал он, — брать крайности? В случае чего мы можем повлиять на Копытина, направить его энергию в нужную сторону. Как вы считаете, Вадим?
Вадим не знал, что ответить. Конечно, нужен был новый физрук. Но если этот Копытин и верно «работничек» и баламут? Терентьев, правда, за него горой. Зато Федосееву, наверное, виднее: в его же подчинении Копытин.
— По-моему, — сказал Вадим, — мы делим шкуру неубитого медведя.
— То есть? — пристально взглянул на него Степан Васильевич. — Прошу высказываться точнее, уважаемый товарищ.
— Пожалуйста. Еще неизвестно, захочет ли Копытин ехать в лагерь. Это ведь как-никак не дом отдыха.
— Точно! — поддержал его завгар. — Оттуда на соревнования не убежишь.
— Захочет, — убежденно проговорил Терентьев. — Еще как захочет.
— Если будете отпускать его каждый день, — вставил завгар.
— Товарищи! — председательствующий постучал карандашом по столу. — Давайте не будем гадать: захочет — не захочет. Нужно вызвать Копытина сюда. Побеседуем с ним, посмотрим, что и как. Позвоните в гараж, — сказал он Федосееву.
— Пожалуйста, — завгар недовольно пожал плечами. — Только что звонить попусту?
— Почему попусту? — нахмурился Чучкин.
— Да потому что не сидит он на месте. Заводной малый. Опять где-нибудь соревнуется. Натуральный Фигаро.
— При чем Фигаро? — улыбнулся Терентьев.
— Песню такую слышали: «Фигаро здесь, Фигаро там»?
— Ария, а не песня, — поправил Вадим.
— Какая разница? Главное, такой же он сачок, как этот Фигаро.
— Ладно, — сказал Чучкин и вздохнул, предчувствуя близкий конец заседания, — позвоните все ж таки.
Федосеев подошел к телефону, набрал номер.
— Алло, Копытина мне… Нет? — завгар ухмыльнулся и выразительно посмотрел на собравшихся: что, мол, я говорил. — А где он?.. Ну, я говорю, Федосеев. Не узнаешь, что ли… Что, что?.. — Лицо у завгара стало на мгновение суровым, но тут же опять расплылось в ухмылке. — Так, так. А вы что сказали?.. А они?.. Ладненько, я в завкоме. Держи меня в курсе. — Он повесил трубку.
— Что там еще? — спросил председатель.
Завгар сиял, как новенький автомобиль:
— В милиции он.
— Где?
— В отделении сидит, — еще шире расплылся Федосеев. — Звонили, выясняли: у нас ли работает.
Глава третья КОЕ-ЧТО ОБ ОБЕДЕННЫХ ПЕРЕРЫВАХ, ИЛИ ДВА ПРОИСШЕСТВИЯ В ОДНОМ ТРОЛЛЕЙБУСЕ
Обеденный перерыв — не для обеда. Так считал Жора Копытин.
Возможно, что некоторые могут позволить себе этакую роскошь — просидеть за обедом час. Жора был спортсменом, привык ценить даже секунды, поэтому час был для него целым состоянием.
За обеденный перерыв Жора успевал провернуть ворох дел.
Ноги у него были быстрые, сердце крепкое, а энергии — как у тренера, который только что перешел из одного общества в другое.
Вчера, например, именно в этот час Жора познакомился с Наташей.
Началось, правда, все с того, что он заскочил в пельменную и наскоро умял порцию пельменей со сметаной. Не было ничего удивительного в том, что он перенес эту процедуру с конца обеденного перерыва, как случалось всегда, на начало. Жоре нужно было поесть: он спешил к зубному врачу.
Известно, что поход к дантисту — дело затяжное. Это не стометровку бегать, это, если хотите, марафон, да еще с препятствиями. Одна очередь в коридоре чего стоит.
Раньше Жора этого не знал. Не слышал он ни предостерегающего холодного клацанья зубоврачебных инструментов, ни тех вкрадчивых шелестящих звуков, которыми сопровождается замешивание состава для пломбы.
О врачах он вспоминал лишь перед крупными соревнованиями. Врач мерил давление, слушал сердце и, удовлетворенно хлопнув Жору по мускулистой груди, отпускал. Жора скромно улыбался. О его грудь можно было разбивать бутылку шампанского, как о борт корабля, сходящего со стапелей.
Но вот заболел у Копытина зуб. В обеденный перерыв Жора сунулся было в поликлинику и, ужаснувшись, выбежал назад: народу, как на финальном матче. На следующий день он сделал еще одну попытку — тот же результат. А зубная боль не унималась. Не пробился он к врачу и с третьей попытки.
Нужно было менять тактику. Как настоящий спортсмен, он уважал правила, а среди них приглянулось ему одно: граждане с острой зубной болью проходят вне очереди.
Копытин дождался, когда боль стала острой, и прибежал к врачу. Вне очереди и с чистой совестью.
Вот тут-то Жора и попал в надежные руки, а его зуб получил необходимое дополнение в виде пломбы.
— Два часа не есть, — предупредил доктор.
— Угу, — промычал Жора и побежал к гардеробу, где у него стояла сумка с теннисной ракеткой. До конца обеденного перерыва он еще надеялся заскочить в мастерскую и отдать ракетку в перетяжку.