Занудно гудели толстые мухи. Они врывались метеорами в окно, залетали в какой-нибудь угол, на мгновение замирали, а затем с еще большей энергией начинали носиться по комнате. И жара их не берет! А вот инструктора по физкультуре она доняла основательно. Правда, первый день Жора ее не замечал. Он увлекся новым делом, носился по лагерю, писал и расклеивал объявления. Выступал по радио.
Призывам Жора пытался иной раз придать стихотворную форму: «Занимайся физкультурой — разовьешь мускулатуру!» или «Коль подружишься с мячом, все болезни нипочем».
Вадим останавливался возле Жориных творений, скептически пожимал плечами.
Но Терентьев поддерживал физрука и, к ужасу поварихи тети Фени, распорядился, чтобы футбольное поле освободили от грядок. Жора воспрянул духом, а повариха затаила против Копытина недоброе чувство. «То ли дело, — говорила она, — Пал Палыч. Жил себе человек спокойно, вреда от него не видели, знай лишь котлеты нахваливал. Даром что филателист был. А приехал этот бегун — огород ему не понравился»… Иначе как «бегун» Копытина она не называла. «Да, что он нам, — успокаивала она себя, — как прибёг, так и убежит. Надолго ли хватит».
Но Жоре от этого было ни тепло, ни холодно. Некогда ему было сражаться с тетей Феней: все его мысли теперь были заняты пионерами. Над ними, по мнению Копытина, стояло слишком много начальства: вожатые, воспитатели, врач, он — инструктор по физкультуре, затем Вадим и, наконец, Терентьев. Жоре становилось грустно, он проникался жалостью к мальчикам и девочкам, обреченным даже в летнюю пору жить под таким пристальным надзором взрослых.
Он решил сделать все, что от него зависит, чтобы облегчить участь ребят. Уж он-то поможет им раскрыть свои способности и таланты, поверить в свои силы. И все это будет на добровольных началах, без какого-либо давления. Вот тогда они найдут себя в спорте или, по крайней мере, спорт для себя. Разве не для этого он сюда прибыл?
На следующее после приезда утро Жора отправился в радиоузел, чтобы созвать всех на зарядку. Радиоузел оказался на замке, и ему пришлось минут десять тормошить крепко спящего кладовщика Сергея (он же был радистом), пока до того не дошло, что от него требуется.
— Ты, парень, конечно, крепкий. Но порядки свои устанавливать, людей будить спозаранку не советую, — ворчал Сергей, натягивая штаны. — Выспаться не дал. Мне-то что? Я потом отосплюсь. А пионеров зачем хочешь поднимать? Небось не слышал, что дети растут по утрам?
— Слушай, Сергей, уже полвосьмого, а ты мне байки рассказываешь.
— Да какие байки? Наука доказала. Журналы надо читать, — Сергей наставительно похлопал по номеру «Недели», лежащему на табуретке. — Здесь все узнаешь. А что зарядка? Пройденный этап. Пережиток прошлого. В жизни своей не занимался зарядкой. Потому и вырос.
И Сергей, чуть приподнявшись на цыпочки, коснулся ладонями потолка, до которого Жора достал бы, разве лишь употребив всю свою прыгучесть.
Сергей все делал не спеша, с расстановкой. Открыв радиоузел, он несколько минут искал ключ от тумбочки с пластинками. Жора, основательно порывшись, нашел заигранную пластинку. И вот утреннюю тишину лагеря вспороло бравурное громыхание гитар. Однако пластинку заело, и Жоре пришлось срочно выйти в эфир.
— Доброе утро, дорогие друзья! Прошу всех на футбольное поле. Через пять минут будем проводить утреннюю зарядку.
Дав указание Сергею покрутить несколько бодрых песен до начала гимнастики, Жора кубарем скатился вниз и побежал на футбольное поле.
Ждать пришлось долго. Наконец появился первый физкультурник. Был он весьма упитан, рыж и веснушчат.
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе утро. А где остальные?
Мальчик пожал плечами:
— Не знаю. Спят еще, наверное. Хотя нет. Вон Борька и Тигран Саркисович с Веткой идут.
Жора оглянулся и увидел, что со стороны забора идут трое из числа тех пятерых, которых он вчера Повстречал на поляне.
— А где же у них ветка? И как зовут третьего? — спросил он.
— Так его и зовут Веткой. А еще его Длинным зовут. Сергей Иванович говорит, что Ветка спал много в детстве, потому и стал длинным. А я вот и в детстве много спал и сейчас сплю, и ничего не получается.
— Это какой же Сергей Иванович? Не радист ли?
— Может, он и радист, но вообще-то мы к нему ходим картошку перебирать. Он тоже длинный.
— Какую картошку?
— На складе.
«Значит, он. Вот это агитация! Причем наглядная».
— Он дядька хороший, только медленно все делает. Ребята говорят, у него даже все пластинки на замедленной скорости вертятся. А меня зовут Костя, — неожиданно закончил пояснения рыжий парнишка.
— Георгий Николаевич, — представился Жора, протянув руку Косте. — Я-то думал, что Тигран Саркисович в центре.
— Что вы, — категорически отверг подобную возможность Костя. — Он же с бровями сплошняком, и волосы дыбом. Вон какой грозный. Потому так и прозвали. Но он совсем не такой.
— А как же его на самом деле зовут?
Костя удивленно посмотрел на Жору и захлопал пушистыми ресницами:
— Да его так на самом деле и зовут.
Тем временем прибыло спортивное пополнение. Впереди на полшага шел вразвалочку Ветка. По бокам — Борька и Тигран Саркисович, как пристяжные в упряжке, мотали головами в стороны.
— Мы пришли заряжаться, товарищ физрук, — сказал Ветка, приблизившись. — Стройся!
Слева от Ветки стали по росту его дружки, а крайним пристроился Костя Булочкин.
Впятером они проделали весь комплекс упражнений. И только после этого потянулись на футбольное поле остальные. Жоре пришлось начинать все сначала.
Несколько огорченный, но отнюдь не обескураженный, Копытин засел за объявления. Он верил в силу рекламы. Старательно вывел он двумя цветами — красным и синим: «Внимание! В лагере начинают работать секции: легкоатлетическая, футбольная, волейбольная…» Подумав, приписал: «…и плавания. Запись перед ужином в столовой». Объявление он повесил на двери в столовую, а сам уселся на лавочку неподалеку и решил понаблюдать.
Мало кто обращал внимание на сине-красный призыв. По нему лишь скользили взглядом и шли дальше. А две девочки просто-напросто осмеяли его.
— Смотри-ка, объявление! Новость-то какая. Чем, Бережкова, займешься? Футболом?
— Я, пожалуй, займусь ужином.
И обе залились столь звонким смехом, что у Жоры заломило в ушах.
Ну и ну!
Он обитал уже третий день в лагере, а работа не двигалась. Не записывались в кружки. На зарядку шли как из-под палки. Прямо заговор какой-то. Вадим и остальные вожатые со стороны поглядывают, не вмешиваются. Небось думают: эх, братец Копытин…
Да за то ли дело он взялся? Сидел бы сейчас в гараже. Спокойно. Уютно. Бензинчиком попахивает. Все родное, близкое. Васька Спиридонов что-нибудь загибает… А тут эти пионеры! Попробуй их увлечь, чем тебе надо.
Так-то они чем-то интересуются. Вчера вечером, например, во время футбола в телевизорную ребят понабивалось — не втиснешься. А как они оживленно обсуждали игру! Особенно толково говорил худенький симпатичный мальчик, голубоглазый, русоголовый, с большими оттопыренными ушами.
Жора, стоя в дверях, прислушался к разговору. Мальчик знал составы команд, результаты других матчей, помнил о прошлогодних победах и поражениях. С ним кто-то спорил, кто-то иронизировал, но мальчик не смущался, не кипятился, не кричал. Копытину он понравился.
Однако утром на зарядке этого энтузиаста (как мысленно назвал его Жора) не оказалось. Вот тебе и знаток футбола!
«А не пора ли подавать в отставку?» — такая горькая мысль, появившись раз, то и дело возвращалась в Жорину голову. «В отставку, в отставку…»
И он уже порывался было пойти к Терентьеву, но каждый раз его удерживала весьма веская причина: что же он скажет Наташе? А тому же Ваське Спиридонову? Получается, звенел звонком — приезжайте, приезжайте, а чуть что — захлебнулся, умолк, сбежал. Ваське что, он ведь так и может ляпнуть: «Дезертир ты, гражданин Копытин».
Жора стиснул зубы, нахмурился. Да нет, сдаваться он не собирался. Это все жара виновата. От нее такие бредовые мысли. Что-то нужно придумать. Подход к ребятам нужен. Только какой? Жора попытался сосредоточиться. Нет. Идеи не рождались.
Чертова жара!
Надо бы освежиться. Он соскочил с кровати, натянул джинсы, на цыпочках спустился с лестницы (тихий час все-таки!) и трусцой побежал к речке. Однако добежав до забора, он круто развернулся и понесся обратно. Виной тому был вчерашний разговор в библиотеке, о котором Жора совсем забыл, а увидев дыру в заборе, вспомнил.
Вчера Копытин решил заглянуть в библиотеку, где хозяйничала Ольга Георгиевна, женщина немолодая уже, но большая модница — ходила она в брюках-клеш, подметая лагерные дорожки. Вообще- то Ольга Георгиевна числилась в лагере аккордеонисткой, но аккордеон ее сломался и был уже третью неделю в починке, и она, чтобы не есть даром пионерский хлеб, решила навести порядок в библиотеке: хаос там был страшенный. Ольга Георгиевна всегда была рада любому посетителю. А Жоре, кажется, обрадовалась особенно. Оторвавшись от картотеки, она заулыбалась, и даже седина в ее черных, собранных в пучок волосах приветливо заблестела.
— Просим, просим, Георгий Николаевич, а я вот новые книжки о вашем любимом спорте получила. Посмотрите?
Ольга Георгиевна прошла в глубь комнатки и, вернувшись с кипой книжек, водрузила их на столе перед Жорой.
Жора уселся на табурет, жалобно пискнувший под ним, и стал перелистывать литературу. Впрочем, он сейчас почти ничего не соображал. Копытина обуревали сомнения и терзания, из омута которых вдруг извлек его мелодичный голос библиотекарши.
— Хотите, я кое-что расскажу про ваших ребятишек? Я, конечно, не сплетница и ребят люблю, просто хочется с вами поделиться кое-какими наблюдениями. Вадим — тот уж очень важный. Изображает из себя этакую скалу, монолит мудрости и воли. Не подступишься.
— А я, значит, не монолит? Спасибо и на этом. Вы правы, я больше на устрицу похож — снаружи вроде бы и крепок, а внутри кисель.