— Но ведь наставники после обучения всегда бросают своих учеников, не принимая участия в их дальнейшей судьбе, — осторожно возразила я.
— Да, но не всегда. А тут еще этот Мельников… Он еще во время службы во французской полиции (его тогда звали маркиз Жуль де Мулен, или просто — Жуль Мулен) каким-то образом нашел отдельные документы Девятнадцатого века, относящиеся к Парижскому Кругу и для Григория очень серьезные. Это целая история, рассказывать которую полностью мне не нужно, а вам слушать совершенно бессмысленно.
Великий Мастер подошел к окну и долго смотрел на заснеженный сад. Наконец он продолжил:
— Скажу только, что мы случайно встретились с ним на Елисейских Полях летом тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Это тогда я думал, что случайно. А он давно следил за мной и лишь выискивал подходящий момент и специально подстроил нашу встречу — уже тогда он владел этими опасными документами. Да. Я только что прошел омоложение, и Московский Круг предоставил мне реальную возможность съездить в Париж. В ту пору Парижский Круг разбирался в причинах самоубийства Сегоя — самого древнего из живущих тогда адептов. Никто не мог понять, что побудило этого, как всем казалось, вечного приверженца Науки и Силы свести счеты с жизнью. Он был для всех нас вечен, как скала, как Сена, как сам Париж. Сегой не покончил с жизнью в нормальном понимании, он просто исчез в полном смысле этого слова. По оставленной записке никто ничего не понял, но выходило так, что Сегой ушел сам, добровольно. Самое странное заключалось в том, что Сегой был обладателем значительного числа весьма сильных артефактов, но ни одного из них никто больше не видел. Как вы знаете, первоначально все инструменты настроены на их владельцев, для которых и созданы, а в других руках совершенно бесполезны. Так, например, ваш крест сделан только в этом году, и подчиняется пока только вам. Но по мере перенастройки на новых и новых хозяев энергетические структуры разбалтываются, поэтому древний артефакт с одной стороны, набирает столько информации и хранит в себе такое множество заклятий, что становится весьма полезным и удобным в употреблении. Но с другой стороны, такой артефакт, практически невосприимчив к смене хозяина. Иными словами, за такими вещами всегда шла жестокая охота. Доходило до того, что тот или иной Круг решал даже разрядить наиболее дискредитированный артефакт, превращая его в обычное ювелирное изделие, в бесполезную побрякушку, или банально уничтожить его. Мы тогда постановили, что Сегой в последний момент просто уничтожил почти все свои инструменты. Во владении Сегоя было и это кольцо, которое почему-то не пропало, а оказалось в лавке одного парижского антиквара, тем самым еще больше запутав картину. Да.
Я тогда чрезвычайно заинтересовался этим делом и начал свои собственные поиски. Именно я и обнаружил это кольцо в магазине старинных ювелирных изделий. Но больше ничего интересного я в ту пору не отыскал, а только нажил себе лишних врагов и приобрел дополнительные проблемы.
В Париже в тот год стоял исключительно жаркий июнь, а люди весь день прятались в тени помещений и только с наступлением темноты выползали на улицы. К ночи город оживал. Собственно говоря, тамошняя ночная жизнь всегда отличалась богатством форм и разнообразием содержания, но в то лето на ночной образ существования перешли и те, для кого такое ранее было совсем нехарактерно. Я тогда выходил из нашего Парижского Клуба, где было необыкновенно много лишних людей, и с одним из них я чуть было не подрался. Я легко мог бы его убить, поэтому просто взял и ушел. В дверях я вдруг столкнулся с Муленом — он выглядел так, как будто уже где-то хорошенько набрался. Для адепта, кстати, это сделать не так уж и просто. После обычных приветствий он спросил:
"У вас там что, вышел какой-то ненужный конфликт?"
"Ну, — заметил я, — просто этот тип совсем не умеет пить".
"Он же не такой, как мы, — сухо ответил Жюль Мулен, — а мы могли бы остаться в клубе и опрокинуть еще пару-другую стаканчиков, и какого дьявола вы решили свалить оттуда?"
"Только из соображений корректности, — усмехнулся я. — Он вел себя там довольно-таки глупо, я нашел его чересчур надоедливым и начал злиться. В результате он остался, а я от него отделался. И потом — моцион на свежем воздухе пойдет нам с вами только на пользу, не находите?"
"Свежий воздух? — мой приятель вытер пот. — Какой еще, к черту, свежий воздух? Где тут вы увидели свежий воздух?"
Неспешным шагом, делая незначительные зигзаги, мы с ним пошли по Елисейским полям, освещенным чуть лучше, чем в эпоху Филиппа Лебона. Этот ученый-химик, изобретатель газового освещения, по иронии судьбы был убит прямо там, в темном месте, что вселило элемент черного юмора в то событие. А Мулен был прав: ни малейшего дуновения воздуха — полный штиль. Деревья, под которыми мы проходили, были тихи и недвижимы, будто сценические декорации.
"Пойдем к Сене, — предложил я, — может, хоть там будет хоть чуть-чуть прохладнее".
Виляя между газонами, украшающими подступы к Большому дворцу, мы прошли по направлению к мосту Александра Третьего, помпезному и нелепому памятнику тысяча девятисотого года, у входа на который стоят знаменитые позолоченные фигуры, трубящие в фанфары и одновременно сдерживающие бег быстрых лошадей. Этот мост, такой же величественный и тяжеловесный, как и царь, имя которого он носит, по моим сведениям, уникален тем, что под ним наличествует надпись, строго-настрого воспрещающая выколачивать в этом месте ковры. Я до сих пор так и не узнал, какие именно ковры имеются здесь в виду — Большого или Малого дворца.
Мы тогда облокотились о парапет моста невдалеке от одной из громадных центральных скульптур с серо-зеленой спиной, исцарапанной непристойными надписями. Сена с обманчивым журчаньем вяло текла внизу, далеко под нами, не производя ничего похожего на прохладу. Вдали, на мосту Инвалидов, зеленые и красные огни светофоров зигзагообразно отражались в черной ряби реки. Вращающийся маяк на Эйфелевой башне через правильные интервалы пронзал своим лучом парижское небо. Да. Кажется, я первым тогда нарушил затянувшееся молчание, и между нами вышел примерно такой диалог:
"Не пойму, — сказал я, — зачем мне нужно было влезать во все это дерьмо?"
"Я тоже, — Мулен встряхнулся, как бы сбрасывая с себя оцепенение. — Э! А о чем, собственно, речь?"
"Расскажите мне, если можно, о Сегое, — сказал я вместо ответа. — Что вы знаете о его смерти?"
"Сегой? А, действительно!.. Но, как я понимаю, дело закончено, это был добровольный уход, на который имеет право любой адепт. Вам-то теперь что до этого?"
"Не ваша забота. Расскажите про Сегоя, и все".
"Зачем? Это утомительно, а любой парижский адепт сообщит вам больше, чем я смогу рассказать".
"Все уже заняты до утра. С Сегоем перед смертью ничего примечательного не случалось?"
"Насколько мне известно, нет. Но он же был скрытен до крайности, я могу просто ничего не знать".
"Никаких несчастных случаев? — давил я. — Никаких слухов?"
"Несчастье? С ним? Это невозможно. Он ведь был стар, как мир, опытен, как дьявол, и знал такое, что нам всем вместе взятым и за тысячу лет не освоить. Он просчитывал каждый шаг на сто ходов вперед. Почему именно несчастный случай?"
Как потом выяснилось Мулен тогда пунктуально припрятал эту гипотезу где-то в недрах своего головного мозга, помотал черепушкой, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получилось, но пробудило у него зевоту. Затем он сомкнул челюсти и тут же снова расцепил их:
"По-моему, это был не несчастный случай, а нормальное самоубийство… а не выпить ли нам? — И, показывая на реку, произнес: — Вся эта жидкость возбуждает во мне сильную жажду".
Потом он дважды икнул, плюнул в Сену и начал напевать модную в ту пору песенку.
"Бросим все это, — сказал я, отстраняясь от парапета. — Пошли, посидим лучше в "Бешеной кобыле".
"Наконец-то у вас хоть одна неглупая идея сегодня, — сказал Мулен, — идем".
В "Бешеной кобыле", наблюдая восхищенным взором за красивой чернокожей стриптизершей, вяло раздевающейся под сонную музыку, я вновь принялся думать о Сегое и мысленно рассуждать, стоит ли делиться своими раздумьями с Муленом. После раздумий и зрелых размышлений решил, что не стоит. Я тогда решил, что вообразил себе невесть что и просто скверно во всем разобрался, а интерес Мулена носит случайный характер… Но, как показали последующие события, моей оплошности не было, и я оказался прав в своих подозрениях.
Я молча слушала, заинтригованная новой информацией.
— Намного позже, уже в Москве, я подарил кольцо Григорию. Я был многим ему обязан, а он тогда пребывал не в лучшей своей форме — впадал в меланхолию, тоску, депрессировал. Да вы и сами все прекрасно знаете, ведь читали его досье. От моего подарка он тогда был просто в восторге, а я — спокоен, что столь сильный артефакт попадет в надежные руки. Я за себя не всегда могу поручиться, а Григорий прекрасно управлялся с вещами подобного рода. Вообще-то именно его, а не меня, должны были избрать Великим Мастером. Но судьба… Да. Ну вот, а после очередного омоложения Мулен перебрался в Москву и стал именоваться Мельниковым. Он завладел информацией, еще по Парижу, которая могла быть истолкована как нарушение Договора мной и Григорием. Несмотря на то, что у нас у всех были тогда совсем другие имена — в документах фигурировали французы — он как-то все понял. Детали уже не важны, главное то, что никакие наши действия на Мельникова влияния не оказывали, мы попали в полную от него зависимость. А я предать Григория не мог. Странно, да? Я с самого начала был против принятия Мельникова в Круг. Но молодые настояли. Потом он начал нас шантажировать. Постепенно он стал контролировать всю работу Московского Круга, постоянно вмешивался в наши дела и проводил нужные ему решения. А когда он велел принять постановление относительно Ирины, я, как мне тогда казалось, все понял, но поделать уже ничего не смог. Я тогда ошибочно подумал, что Ирина — дочь Мельникова. Круг большинством проголосовал "за", и эту девчонку приняли. Она была всецело в руках Мельникова, и он вертел ею как хотел. Никто не знал, что они состоят в интимных отношениях, это удалось выяснить только вам. Да. Вот тут-то все и прояснилось, встало на свои места. Последним штрихом явилось найденное вами кольцо. Мы его прозевали, поскольку в протоколах фигурировал "перстень из серого металла под старину" и "старинный кинжал". А все было наоборот. Мы искали именно этот кинжал, такой действительно