И все-таки позволил Алану с ним возиться — даже приказал, когда Оливия попыталась его убить. Сдал под опеку, заставил беречь, тем более что сыну это нравилось. Прости меня, Боже.
Только через год с лишним я понял, что натворил. Мы сражались с демоном, вселившимся в мертвое тело. Оливия швыряла в него заклятиями, а я бил кочергой. Мне пришлось чуть ли не размолотить его в куски, и когда я взглянул ему в лицо — пустое, уже тухлое, меня осенило: мой родной сын сейчас наверху укладывает такого же демона спать. Оливия тысячу раз мне твердила, кто он и что он. У нас не было никаких соображений, как спасти ее сына — сына, от которого ничего не осталось. Надежды кончились.
Ко мне в дом проникло зловреднейшее, опаснейшее существо, и при мысли об этом меня обуял панический, невыразимый ужас. Я предавал сына, отрицая грозившую ему смертельную опасность.
Чуть только ходячий труп на ковре, вернее, его останки, перестали шевелиться, я бросил их и побежал наверх. Алан все еще был в детской — перегнувшись через перила кроватки, пел колыбельную, которую пела ему на ночь мать. А в кроватке сидело чудовище, глухое к человеческим словам и чувствам. И почему я тогда не забрал Алана? Надо было увезти его прочь от Оливии и кошмарного существа в колыбели — плюнуть на все и спасать сына.
Мне было невыносимо расстаться с Оливией. Я убеждал себя, что буду осторожен, что буду следить за демоном, что найду способ изгнать его, что Алан еще слишком мал и не поймет меня, что для него это будет потрясением. Я твердил себе, что монстр хитер и не обидит того, кто о нем, беззащитном, заботится. Что ему невыгодно нападать на моего сына. Это демону-то, которые губят людей забавы ради!
Бывали времена, когда подлинный ужас избранной мною жизни наваливался на меня, как груда камней, и я думал, что тоже вот-вот сойду с ума. Однажды Алан — ему почти семь стукнуло — пришел из школы домой сразу после уроков, как всегда (до его прихода мне приходилось держать существо на виду, чтобы Оливия не попыталась опять с ним расправиться).
Обычно сын, войдя, целует его в щеку и говорит: «Привет, Ник. Скучал тут без меня?» Будто он на это способен.
Затем Алан вытаскивает дневник и показывает мне все пятерки и похвалы от учителей — маленькие подарки, которыми он старается приукрасить нашу жизнь. Порой я даже жалею, что он такой хороший. На его фоне все кажется еще ненормальнее, еще хуже.
В тот день я, однако, заметил одну перемену: существо следило за Аланом, когда он ходил по комнате. На нас с Оливией — ноль внимания, пока мы не направляемся к нему. Словно все люди для него — некий передвижной вид мебели. А за Аланом оно следило.
У меня кровь застыла в жилах. Я будто в камень превратился — помню, старался не думать о том, какие темные планы, какие кровавые игры готовит демон для моего сына.
Ночью я поднялся к ним в детскую с зачарованным кинжалом в руке. Утопить монстра не получилось, зато теперь у меня был клинок с самыми крепкими заклятиями Ярмарки.
В комнате горел ночник, и резной абажур отбрасывал на стену узор из весело скачущих зайчиков. Демон лежал в пятне света — ни звука, ни шороха. Он даже спал не как все дети. Хотя и похоже.
Я вспотел, стоя над ним, и рукоятка кинжала в руке стала скользкой. Потом дверь вдруг открылась, и я услышал: «Пап, ты что?»
Алан стоял и смотрел то на меня, то на нож, то на демона. Мой сын так побледнел, что показался мне прозрачным, словно уставший призрак давно почившего ребенка.
— Ник, — позвал он и вбежал в комнату, чуть не споткнувшись спросонья. — Ник, просыпайся!
Демон встает по-иному, в отличие от обычных детей — не бормочет и не трет кулачками глаза. Он моментально переключается на бодрствование, а его черные зрачки тут же оценивают обстановку. Алан с трудом вытащил его из кровати — у Ника было тело трехлетки, крупного для своего возраста. Он пытался выкрутиться — ему, похоже, не нравится, когда его трогают, — но Алан вцепился в него и держал, а сам все смотрел на меня испуганным взглядом.
Я окликнул его.
— Пошли, Ник, — сказал мой сын. Его голос срывался, но он старался не подавать вида. Как будто это могло потревожить демона. — Мне плохой сон приснился. Я боюсь спать один.
Алан приучил его переходить дорогу, держась за руку. Вот и в ту ночь они уходили рука в руке, а у Алана даже пальцы побелели.
Чуть только сын оказался за дверью, я услышал топот его ног — он бежал от меня, волоча существо за собой. Я пошел положить нож, спрятал его и вернулся. Тем временем Алан, как оказалось, выдвинул шкаф и забаррикадировался вместе с демоном.
Поутру я попросил Оливию тихо устранить преграду и зашел в комнату по обломкам шкафа, никого не разбудив.
Алан спал под одеялом на боку, обняв одной рукой чудовище. В другой он сжимал зачарованный нож. Уж не знаю, как он проведал, где я храню оружие, не говоря о том, как стащил, главное — он приготовился защищать эту тварь от… нет, не могу. Мой Алан, мой сынок.
Что сказала бы Мари, узнав, каким он стал?
— Спускайтесь, — окликнул я. — Завтрак почти готов.
Ту ночь мы с тех пор ни разу не обсуждали. Алан делает вид, будто ничего не было, обнимает меня без колебаний, по-прежнему носит домой хорошие отметки и грамоты вместо подарков — в общем, ведет себя так, словно ни секунды меня не подозревал и не боялся.
Порой мне самому становится страшно — до чего хорошо он умеет притворяться».
Мэй бросила читать. Она задыхалась, как если бы пробежала километр. Ее горло судорожно сжалось — не иначе как с целью лишить ее голоса.
— Еще один человеческий повод держаться за руки, — отстраненно проронил Ник. — Чтобы перейти улицу. Видишь? Так что мне это не впервой.
— Извини, ошиблась, — сдавленно ответила Мэй.
За Аланом Ник действительно следил — она заметила это, когда перестала видеть в нем только чертовски симпатичного хулигана. Заметила и сказала себе, что он так же боится за своего брата, как она — за Джеми.
— Ты чего так вцепилась? — спросил Ник. — Меня утешить?
Мэй уронила взгляд на их соединенные руки. Через секунду она поняла, что не чувствует пальцев — до того их свело от напряжения.
— Наверное, — тихо отозвалась она.
— Зря, — бросил Ник ледяным тоном. — С какой стати это должно помочь?
— Не знаю.
— Может, оставишь меня в покое? — бросил он. — Дурацкая была идея!
Мэй отдернула руку и стала ее разминать, возвращая гибкость затекшим пальцам. Ник скатился с кровати и подобрал с пола меч, а потом взялся убирать с подоконника набор для полировки.
Мэй подумала о семилетнем мальчике Алане, который забаррикадировал дверь комнаты из страха перед отцом.
— У Алана все хорошо, — сказала она. — Он в безопасности.
— Еще бы, — заметил Ник, глядя в окно и вращая локтями, как перед дракой. — Отца больше нет, Ма умерла. Все те, кого он считал семьей, либо умерли, либо порвали с ним. Будь у меня на него планы, я мог бы исполнить их прямо сейчас. Теперь он — мой. Чудовище добилось своего.
Мэй вздохнула.
— Не говори о себе в третьем лице — ты же не маньяк-рецидивист. К тому же у Алана есть мы с Джеми.
Ник спрятал меч в ножны и повернулся к ней. Солнечный свет совсем не смягчил его лица, только подчеркнул беспокойный, зловещий блеск в глазах.
— Ага, — Ник вдруг хищно оживился. — Он сегодня что-то слишком довольный. Ночью было весело, да?
«Николас Райвз собственной персоной», — с горечью подумала Мэй. Единственный, кто превратит свидание в смертельную угрозу.
— Весело, — процедила она. Это уже перебор!
— Насколько весело?
— Не твое дело!
— Ого! — он усмехнулся. — Вот, значит, насколько. Теперь ясно, с чего Алан такой довольный.
— Ему пришлось… — начала она и осеклась, старательно избегая его взгляда. — На Ярмарке много чего случилось, знаешь ли.
— Вы целовались?
Ее взгляд невольно метнулся из угла комнаты к лицу Ника, с губ едва не сорвался рассерженный выкрик.
— Да, — ответила Мэй после паузы вместо того, чтобы отчитать его за бестактный вопрос. Судя по виду, Ник никак не отреагировал на известие. — Это ничего не меняет, — продолжила она, словно шагая по скользким камням. — В смысле, мы не начали встречаться или еще чего. Да что я оправдываюсь — он и с Лианнан в обнимку чувствовал себя неплохо!
Это не осталось без ответа.
Ник метнулся к Мэй через всю комнату, а она вскочила с кровати и заслонилась от него рукой, хотя и понимала, что этот яростный натиск ничем не остановишь. Однако рядом с ней Ник вдруг застыл и напрягся, словно налетел на невидимый барьер.
— Что?! — рявкнул он.
— Алан поцеловал Лианнан, — пояснила Мэй как можно беспечнее, чтобы удержать Ника на краю, с которого тот чуть не сорвался.
— Алан поцеловал Лианнан… — глухо повторил Ник.
Мэй задала себе запоздалый вопрос об отношениях между ним и Лианнан. Они ведь и раньше были знакомы. Если верить Анзу, у них было что-то вроде тройного союза, а Алан когда-то упоминал, что Лианнан видит в Нике свою утерянную любовь.
Может, Ник тоже по ней скучал? Они как-никак одного племени…
— Ты что, ревнуешь?
Он молча развернулся и бросился к двери. Мэй — за ним. Ник несся так быстро, что уже скрылся из виду, не успела Мэй выбежать из спальни, — только впереди что-то грохнуло, как если бы он перепрыгнул через перила второго этажа. Она все равно не бросила погоню, а срезала через кухню и оказалась во дворе, чтобы преградить Нику путь. Если это можно было так назвать.
От краев неба сбегались, затмевая солнце, серые тучи, в помрачневшем зените уже вспыхивали рваные строчки молний. Грома не было — одна тишина, пока Ник не подал голос.
— Лианнан! — вскричал он. — Выходи, покажись мне на глаза!
По земле прочь от него поползли трещины, словно он был в эпицентре землетрясения: сами собой возникали дуги и линии, да так скоро, что клубы пыли чуть не закрыли его от Мэй. Уже через полминуты весь задний двор дома превратился в огромный круг вызова, а из каждой расщелины вздымалось и било пламя. Мэй не смела двинуться с места. Колдовской огонь полыхал так, что весь круг светился, сиял на фоне забора, колыхался в воздухе и коптил небо. Стоит соседям выглянуть в окно, подумала Мэй, посыплются вопросы и завоют пожарные сирены.