XX веков – Вл. Соловьева, С. Н. Булгакова, II. Л. Бердяева, П. А. Флоренского и др. называют религиозными философами. Это в естественных науках наряду с физикой и химией могут существовать физическая химия и химическая физика, а в области миро– и жизнепонимания есть лишь две названные выше религии. Никакой религиозной философии нет и быть не может. Названные мыслители искали обратный путь от культуры и философии, некогда отделившихся от церковного культа, снова к культу. Каждый из них был православен в той мере, в какой преодолел влияние антихристианских религий и философии. На мой взгляд, православному человеку так же неудобно обсуждать с атеистами (с их богоборческой позицией) вопросы о соотношении духа и материи или о сущности пространства и времени, как и участвовать в богослужении и таинствах католиков, протестантов или кришнаитов (или как взрослому неудобно всерьез играть с детьми в изготовлении песочных пирожков). Если же названные вопросы обсуждать с точки зрения мира, которым управляет Бог, то это будет богословие творения, богословие мироздания, если угодно – прикладное богословие, но только не философия, даже и религиозная. Философия – это эрзац богословия, нужный лишь тем, кому по их безбожию недоступно неподдельное учение об Истине (Христос есть путь и истина и жизнь).
Цель земной жизни верующего – стяжание Духа Святого, соединение с Богом, исполнение Его воли и своего долга, уподобление Ему, достижение спасения после смерти, что требует нравственного усовершенствования в направлении приближения к Божественному идеалу. Мораль верующего основывается на заповедях Божиих, то есть на Абсолюте.
Неверующий, не признающий невидимого мира, в познании и преобразовании материального мира опирается лишь на данные человеческого опыта и объединение их в философские системы по законам логики. Никаких чудес он не признает. Абсолютной основы для цели жизни и морали у него быть не может. Цель жизни у него определяется либо материальными обстоятельствами (жизненные блага, власть, комфорт), либо произвольным образом (слава, наслаждение или, наконец, право на самоубийство, как у Кириллова в «Бесах» Достоевского). Мораль основывается на праве сильного или на своего рода «договоре», заключаемом между людьми в целях выживания.
Прежде чем вести хозяйство, изменять общественные отношения, определять политику и развивать культуру, надо определиться в главном вопросе – о смысле жизни и целях страны, народа, а этот вопрос относится к сфере религии. Вот почему вопрос о путях выхода нашей страны из нынешнего кризиса не может быть решен на экономической, социальной или политической основе, а имеет лишь религиозное решение. Естественно, что оно будет разным для верующих и неверующих. С религиозной точки зрения, провал планов коммунистического строительства был неизбежен не только потому, что при этом руководствовались ложной теорией, но и прежде всего потому, что это строительство было безблагодатным, не освященным благословением Божиим.
Однако бескомпромиссность в вопросе миро– и жизнепонимания вовсе не означает необходимости противостояния верующих и неверующих (по крайней мере, той их части, что руководствуется интересами народа) в повседневной жизни и творчестве. Более того, учение Христа требует от православных не допускать такого противостояния.
Православный обязан любить всех людей, в каждом видеть образ Божий. Христос учил, что Отец наш Небесный посылает дождь и солнечный свет всем – верующим и неверующим. Ненависть к человеку вообще должна быть изгнана из нашего бытия. Христос пришел в этот мир, чтобы спасти всех, и прежде всего – призвать грешников к покаянию. Апостол Павел призывает христиан, насколько это от них зависит, быть в мире со всеми людьми. Христиане должны доказывать истинность своей веры не в богословских спорах (хотя и они бывают необходимы) и уж тем более не насилием (в чем, видимо, был грех исторической Русской Православной Церкви, совместно со светской властью преследовавшей староверов), а любовью к людям, твердой верой и жизнью в соответствии с ее заповедями, добрыми делами, совершаемыми бескорыстно – ради Христа. Тогда и посторонние нашей вере люди, согласно Евангелию, видя добрую жизнь христиан, прославят Отца нашего Небесного.
Это важно учитывать именно в наши дни. Особенность России в том, что эта страна, культура и вся жизнь которой целую тысячу лет основывались на православии, в XX веке стала авангардом мировой атеистической революции, Как бы ни оценивать степень участия в революции посторонних для русского народа сил, нельзя уйти от того факта, что множество русских людей оставило православие и подчинилось атеистической идеологии, соблазнившись идеей безбожного Земного царства добра, справедливости и изобилия, а миллионы еще и ныне убеждены в правильности учения марксизма-ленинизма. С другой стороны, в России, несмотря на страшные в прошлом репрессии и преследования, всегда сохранялась прослойка твердо верующих православных, для которых коммунистическая идеология была и останется антихристианской. Между этими двумя полюсами можно встретить самые разнообразные оттенки мировоззрения. А страна у всех у нас одна, находится она в труднейшем положении и нуждается в помощи всех ее верных сынов и дочерей, независимо от их мировоззрения и веры. Есть у страны – это надо прямо признать – и внешние враги, зарящиеся на наши пространства и ресурсы. Есть и элементы внутри страны, служащие опорой внешним недоброжелателям, – лобби и агентура транснациональных корпораций и убежденные приверженцы западных капиталистических порядков. Как же могут сосуществовать эти столь разные силы?
Главное сегодня – не допустить в стране братоубийственной войны (которая, если разразится, будет иметь для всех нас гибельные последствия). А для этого важно избежать открытой конфронтации верующих, с одной стороны, и марксистов-ленинцев, отрицающих капитализм. Да, логически православие и безбожный марксизм несоединимы, но исторически они смешались в жизни одного народа, и надо исходить из этой реальности, о чем сказал П. В. Палиевский в своем докладе на торжественном заседании в Большом театре, посвященном юбилею М. А. Шолохова. Сегодня надо поставить во главу угла цель спасения страны, общую для верующих и неверующих. Православные видят путь к достижению этой цели, прежде всего, в духовном возрождении народа и в преображении, одухотворении на этой основе всей жизни России. Православие дает необходимую для этого мировоззренческую основу. Истиной православия поступиться невозможно, это учение остается неизменным до конца света, лишь раскрывая со временем все новые свои грани. Как говорил большой русский философ Л. Карсавин, «в христианском учении нам дана абсолютная истина. Она дана нам в выражении, которое не может быть ни дополнено, ни улучшено, ни изменено. Мы обладаем знанием последним и законченным, но несовершенны в самом обладании» («Наше наследие». 1990. № 3. С. 76). Что же касается атеистической философии, то ей, очевидно, придется искать новые подходы, чтобы учесть, как говорил советский философ Г. С. Батищев, «объективную диалектику Вселенной». Как она решит эту задачу – покажет ближайшее будущее.
Однако в условиях, когда большинство населения страны, а тем более – всей планеты, не обращается к Христу, безблагодатное экономическое развитие ведет к самоубийственному расхищению природных ресурсов и обострению экологической обстановки.
Власти и средства массовой информации стремятся внушить нам, будто в стране есть только две общественные и политические силы, противостоящие одна другой, – так называемая командно-административная система, идеологией которой свыше 70 лет был марксизм-ленинизм, и радикалы-демократы, призывающие установить у нас капиталистический строй по образцу Запада. Однако в действительности обе эти силы – лишь два крыла одного лагеря западной техноцентрической цивилизации, абсолютно чуждой нашему народу, которые руководствуются двумя разновидностями западной идеологии. Они борются между собой, но только за больший кусок общественного пирога, а отнюдь не за счастье (и даже не за выживание) народа, и как только народ начинает проявлять самостоятельность, немедленно объединяются ради сохранения своих привилегий. Однако неправда, будто выбор возможен только между двумя этими силами.
Есть третья сила, выражающая подлинные, глубинные интересы народа, – это патриотическое движение, отстаивающее самобытный путь развития России на основе духовно-нравственных ценностей и отечественных традиций. Эта сила отвергает навязанные нам западные философские системы и возвращается к миро– и жизнепониманию, которое было присуще России на протяжении тысячелетия. И эта третья сила, подлинно народная, призвана стать первой по величине и значению.
1991 г.
Эту работу, написанную более 20 лет назад, я сегодня изложил бы несколько по-другому. В частности, уделил бы больше внимания современному пониманию православия и христианства вообще, а также таким категориям, как свобода, равенство, правда, справедливость, призвание человека. Но главный вывод о том, что человечество, руководствующееся бездуховной идеологией покорения природы и людей, целых народов, зашло в тупик, не только оставил бы в силе, но и усилил бы. Трагедия Чернобыля и особенно Фукусимы ведут к такому радиоактивному заражению планеты, которое, возможно, уже сделало уничтожение жизни на Земле только вопросом времени. А на дне Балтийского моря со времен Второй мировой войны лежат контейнеры с тысячами тонн сильнейших боевых отравляющих веществ, и никому до этого нет дела. И правительства всех великих держав, не сознавая степени хотя бы только этих двух проявлений опасности для человечества, готовятся к новой войне, хотя, возможно, род людской до нее и не доживет. «Человек разумный» оказался неразумным, слишком эгоистичным и самонадеянным, не достойным своего космического призвания.
Обновленчество в Русской Православной Церкви
Огневые двадцатые
В истории России XX века немного найдется таких насыщенных творческими исканиями периодов, как в 20-е годы. Если же иметь в виду и известное (причем отнюдь не поверхностное) сходство в положении страны тогда и сейчас, то я вряд ли ошибусь, если скажу, что именно изучение опыта тех лет может дать немало ценного для выявления путей ее дальнейшего развития и для выработки той общенациональной идеи, о которой сейчас так много говорят и пишут. Нам сейчас трудно даже представить обстановку необыкновенного духовного и творческого подъема того времени. Но можно попытаться понять ее: старый мир разрушен, как казалось (и как пелось в революционном гимне), до основания, попытки внутренней контрреволюции и иностранных интервентов вернуть страну в прошлое отбиты; контуры нового, желаемого мира четко еще не определены. Так что, действительно, «твори, выдумывай, пробуй», а творить, выдумывать и пробовать вышли те слои народа, которые от высот культуры и творчества были отстранены веками. Энергия их хлестала через край, и она устремилась на полный, глобальный и даже космический пересмотр всех сторон отвергнутого строя жизни и его идеологии. Конечно, при этом не обошлось без перехлестов, без полета мысли в отрыве от реальности. Да и время было суровое, за смелость поиска могло достаться и критических оплеух (и не только). Но в целом тогда было выдвинуто великое множество идей, от фантастических до гениально-созидательных. И большинство их в силу исторических обстоятельств оказались впоследствии не просто забытыми, но и, можно сказать, «репрессированными», и до наших дней более не востребованными, хотя и то, что стало известно миру, послужило мощным толчком для развития мировой (в основном, увы, зарубежной) культуры XX века. Мне по роду прежних профессиональных занятий (а затем уже – в силу пробудившегося интереса) довелось просмотреть журналы по ряду специальностей со времени их возобновления (или основания) после Октябрьской революции и до конца 20-х годов. Пришлось проштудировать также и иные периодические издания общественно-политического характера за то же время. И я был поражен широтой прошедших тогда дискуссий по проблемам экономики, транспорта, архитектуры, градостроительства, расселения населения, культуры, даже естественных наук и пр., а главное – разнообразием высказывавшихся тогда идей. Поэтому я всерьез воспринимаю высказанное несколько лет назад мнение одного авторитетного японского специалиста, что если бы японцам можно было соединить свои технические достижения с богатством идей, выдвинутых в РСФСР (СССР) в 20-е годы, они сделали бы свою страну безусловным мировым лидером. Но мы, русские, ленивы и нелюбопытны, как отмечал еще Пушкин, причем лень и отсутствие любопытства проявляются у нас прежде всего именно в отношении к собственному культурному наследию.
Ну, это так, к слову. А совсем недавно я узнал, что весьма широкие и содержательные дискуссии в 20-е годы прошли также и в Православной Российской Церкви (как она официально тогда называлась), причем обсуждению и пересмотру подверглись самые глубинные основы церковной жизни. Наиболее заметными явлениями в этой области стали эволюция взглядов Святейшего Патриарха Московского и Всея России Тихона и сменившего его Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, с одной стороны, и движения «обновленцев» – с другой, причем это движение не было единым, в нем выделялись несколько групп, по-разному представлявших себе пути преобразования Церкви. Наиболее громко заявили о себе группы «Живая Церковь» и «Церковное возрождение», а также «Древле-апостольский союз» и «Свободная трудовая Церковь», не считая более мелких образований вроде «Кружка ревнителей церковного обновления» и пр.
О положении и взглядах Патриарха Тихона и митрополита Сергия я поговорю позднее, тем более, что на этот счет сказано и написано уже немало, причем подчас с прямо противоположных позиций. А вот обновленцы оказались впоследствии настолько скомпрометированы, что об их идеях или не вспоминают вовсе, или же преподносят их в столь окарикатуренном виде, что заранее отбивают всякую охоту познакомиться с ними поближе. Даже в одной совсем недавно появившейся газетной статье на церковную тему их упрямо именуют «обнагленцами», как их «припечатали» некоторые верующие в те крутые времена. В наши дни новый повод вспомнить о них в самом отрицательном смысле представился в связи с обсуждением попыток установить новые порядки в церковной общине московского священника Георгия Кочеткова и ряда других священнослужителей, которых консервативно настроенная часть духовенства называет «неообновленцами».
Для большинства пишущих и читающих наших соотечественников единственным приобретением после 1985 года стала возможность относительно свободно хотя бы устно высказывать свои взгляды. (Обратиться к общественности через средства массовой информации могут по-прежнему немногие.) И, пожалуй, пока и эта возможность снова не отпала, есть смысл непредвзято посмотреть на деятельность обновленцев и попытаться отделить в них идеи, правильно отразившие нужды реформирования Церкви, от того, что действительно заслуживало осуждения. Начну с некоторых выступлений деятелей группы «Живая Церковь».
Ультиматум
В самом начале процитирую малоизвестный документ, отразивший один из самых драматических моментов в жизни Церкви в первые послеоктябрьские годы (дело происходит в 1922 году).
Временное самоустранение св. Патриарха Тихона от управления
«12 мая группа духовенства в составе протоиерея Введенского, священников Красницкого, Калиновского, Белкова и псаломщика Стадника направилась в Троицкое подворье к св. патриарху Тихону и имела с ним продолжительную беседу. Указав на только что закончившийся процесс Московского Губревтрибунала, коим по делу о сопротивлении изъятию ценностей вынесены 11 смертных приговоров, группа духовенства моральную ответственность за эту кровь возложила на патриарха, распространившего по церквам свое послание-прокламацию от 28 февраля. По мнению группы духовенства, это послание на местах явилось сигналом для новой вспышки руководимой церковной иерархией гражданской войны Церкви против Советской власти.
Священником Красницким в беседе было указано, что с именем патриарха вообще связано вовлечение Церкви в контрреволюционную политику, конкретно выразившееся, между прочим:
а) в демонстративном анафематствовании патриархом большевиков 19 января 1918 г.;
б) выпуске патриархом послания от 15 (28) февраля, призывавшего к сокрытию в потайных местах церковного имущества, к набатным звонам и организации мирян в целях сопротивления Советской власти (это послание, по словам священника Красницкого, на местах вызвало 1414 кровавых процессов);
в) в посылке патриархом Николаю Романову в Екатеринбург через епископа Гермогена благословения и просфоры;
г) рукоположении в священный сан и в приближении к высшим иерархическим должностям целого ряда лиц, определенно выявивших себя в качестве приверженцев старого, монархического строя;
д) в превращении Церкви вообще в политическую организацию, прикрывающую своей ризой и впустившую в свои приходские советы те безответственные элементы, кои хотят именем Церкви и под флагом Церкви свергнуть Советскую власть.
Указав на то, что под водительством патриарха Тихона Церковь переживает состояние полнейшей анархии, что всей своей контрреволюционной политикой и, в частности, борьбой против изъятия ценностей она подорвала свой авторитет и всякое влияние на широкие массы, группа духовенства требовала от патриарха немедленного созыва, для устроения Церкви, поместного собора и полного отстранения до соборного решения от управления Церковью.
В результате беседы, после некоторого раздумья, патриарх написал резолюцию о передаче своей власти до поместного собора одному из высших иерархов».
Чего же добивались обновленцы?
Чтобы понять сущность обновленческого движения, лучше всего начать с их собственных программных документов, один из которых так и назывался: «Что нужно Церкви?» В нем говорилось:
«Церковное море взволновано. Корабль церковный готов опрокинуться. Это заставило матросов подойти к капитану и указать ему крайнюю опасность положения. Патриарх, по личному своему усмотрению, отказался, до собора, от власти и решил передать ее одному из высших иерархов, который, стоя во главе Высшего Временного Церковного Управления, должен подвести Церковь к тому собору, который разрешит назревшие мучительные противоречия.
Это будет второй Всероссийский церковный собор. Напомним читателям обстоятельства, при которых собирался и протекал первый собор.
Во времена самодержавия структура Церкви была явно устроена антиканонически… «Добрый офицер», говоря словами петровского регламента, обер-прокурор часто вел себя так, что его шпоры цеплялись за края ряс епископов – апостольских преемников. Цезарепапизм характеризовал дореволюционный строй Церкви. В Церкви всегда находились ее члены, указывавшие на ненормальность такого положения.
Известна деятельность 32 священников, открыто высказывавшихся за необходимость собора и за замену антиканонического синодального строя более каноническим. Но до революции 1917 года все эти мечты оказывались только прекрасными мечтами, а некоторые «мечтатели» жестоко пострадали за свою смелость (епископ Антонин, священник Григорий Петров и др.).
Февральская революция 1917 года дала Церкви возможности начать осуществлять свои мечты. Усиленная предсоборная деятельность. В мае – в Москве Всероссийский съезд духовенства и мирян. На этом съезде еще сильны обновительные тенденции. На нем присутствовали, между прочим, представители «Союза демократического духовенства и мирян».
Дело в том, что только после низвержения самодержавия оппозиционные элементы в Церкви могли сплотиться и представить некоторое органическое единство… Однако сторонников таких течений было сравнительно немного, вот почему и на открывшемся в августе 1917 года первом соборе церковная оппозиция оказалась в меньшинстве.
Собор занялся разрешением множества вопросов. Некоторые он решил, а иные только наметил. Остановимся на двух из них, наиболее злободневных и в наши дни: это вопрос о церковном управлении и вопрос об отношении к государству. Первый вопрос разрешили в смысле восстановления патриаршества. Избран патриарх Тихон (одиннадцатый русский патриарх)… Вопрос о восстановлении патриаршества был весьма спорным. Уже на предсоборном совещании вопрос этот разрешался отрицательно. И на самом соборе была немалая группа – против восстановления патриаршества, как института эпохи, уже отдаленной от подлинного христианства – первохристианства… Патриаршество есть тот же папизм, столь далекий от самого существа православия, папизм, логически не продуманный и не проведенный до конца.
Далеко неизвестно, как прошло бы на соборе дело о восстановлении церковного самодержавия (патриаршества), если бы не подоспели громы октябрьского переворота. Под рев пушек в Москве наскоро избрали патриарха – и на этом собор фактически кончает свою работу…
На соборе признается необходимость союза Церкви и государства, намечаются грани их взаимоотношений. Это отражается на всех постановлениях собора, касающихся внешнего мира. На них (в частности на приходском уставе) отражается бывший во время собора политический и социально-экономический строй дооктябрьского периода.
Уже по одному этому само собой назревает необходимость полного пересмотра указанных соборных решений. Собор наметил такие важные вопросы, как вопросы богослужебного порядка. Но эти вопросы, как и многие другие, на соборе были только поставлены, намечены, но не разрешены. Эти вопросы с особой остротой встают только теперь перед грядущим собором. Сейчас у нас два церковных кризиса.
1. Кризис власти. Патриарх Тихон сложил с себя власть…
Сейчас появилась возможность ликвидации самого института патриаршества, носящего на себе влияние государственного монархизма, института, едва ли принесшего, в целом, благо для развития и упрочения в жизни подлинно христианских начал.
Мыслимо создание коллегиального аппарата (малый собор), который, соответствуя новозаветному духу соборности, с гораздо большим успехом проведет в жизнь то, что берется проводить единолично патриарший институт. Впрочем, не предрешаем.
Мыслим и такой патриарший строй, при котором возможно избежать тех тягостных ошибок, наличие которых и подвело нас ко второму собору.
2. Отношение к существующему политико-экономическому строю.
Церковь пребывает на земле. Члены Церкви в то же самое время являются и членами государства. Поэтому вопрос о взаимоотношениях Церкви и государства является одним из важнейших вопросов церковности. В наши дни, дни напряженной политико-экономической борьбы распавшегося на два лагеря человечества, это вопрос совершенно исключительной важности.
Церковь отделена в России от государства. Церковь принципиально до сих пор не признавала в существе своем столь благого Церкви положения. Отделение Церкви от государства должно быть Церковью признано определенно и безоговорочно. Раз и навсегда. В непризнании Церковью этого факта кроется источник тех политических (контрреволюционных фактически) настроений, уклонов, а иногда – как это в вопросе с изъятием ценностей – и дел. Если Церковь признает для себя за величайшее благо раздельное существование с государством, ей будет безразличен тот или иной политический строй.
Долгий союз с монархией наложил неизгладимый отпечаток на психику и идеологию церковных людей. Должен быть приложен максимум усилий к тому, чтобы это вредное с чисто церковной и опасное с государственной точек зрения положение было уничтожено в корне. Церковь должна совершенно ясно и до конца осознать: «Церковь Моя не от мира сего». Во имя высочайших принципов Церковь отрекается от земного политиканства. Это не значит, что она отрекается от земли и превращается в паразитическую организацию. Церковь есть союз людей, верующих в Божественность своего Учителя и по этой вере осуществляющих деятельную любовь ко всеми миру ко всем людям, близким и далеким, своим и чужим, друзьям и врагам. Именно поэтому Церковь не может остаться равнодушной зрительницей происходящей борьбы с социально-экономической неправдой, с социально-экономическим неравенством, с фактом существования в христианском мире капитализма. Если сама Церковь, оставаясь Церковью, не может применять методов насилия для устранения нравственного зла (каковые функции берет на себя государство, принудительно проводящее в жизнь те или иные нравственные принципы), то она должна религиозно-морально осудить принцип неравенства и в социально-экономическом вопросе, осудить до конца и бесповоротно эксплуатацию человека человеком. Это делали до сих пор, по голосу своей совести, отдельные члены Церкви, но еще никогда, во всей мировой истории, этого Церковь не сделала, как таковая.
Собор, если он примет, санкционирует и возвестит миру указанное выше слово нравственной правды, будет иметь воистину вселенское, мировое значение. Впервые ясно и определенно от имени христианства будет брошено миру, в эпоху мировой экономической борьбы, подлинное и авторитетное слово правды по этому мучительнейшему и острейшему вопросу современности.
Стоит перед собором и великое множество других задач. Одно несомненно: грядущий канонический (вопреки всем уже раздающимся голосам) собор должен сыграть совершенно исключительную роль не только в истории русского христианства, но и христианства всемирного. Более того, крах собора (идейный – неприятие вышеизложенных положений) будет страшным подрывом самой ценности христианства… во всех уголках земного шара. Здесь могут сыграть свою негативную роль консерватизм, присущий вообще церковности, политическое озлобление некоторых церковных кругов.
Но Владыка жизни – Христос, во имя Которого совершается великое дело обновления Церкви, Его невесты, даст те благодатные силы, при наличии которых трудное становится легким, неразрешимое – разрешимым, а греза о чистом христианстве, христианстве без примесей человеческих наслоений, станет очевидным для каждого фактом».
Решение о созыве Поместного Собора
Вскоре страна узнала, что Поместный Собор Православной Российской Церкви созывается в Москве, в храме Христа Спасителя, в Фомино Воскресенье, 15 апреля (нового стиля) 1923 года. Собор имеет своей основной задачей преобразование ПРЦ соответственно новым условиям жизни России. Он должен освободить ПРЦ от материальной и идейной зависимости от объединения мирового капитала и его представителей в России и обеспечить ей действительную возможность служить нравственному пробуждению русского общества. На нем должен быть проведен принцип: руководить Церковью должны те ее члены, которые живут от своего производительного труда. Собор призван пересмотреть все стороны жизни Церкви – ее веро– и нравоучение, богослужение, церковно-приходское управление с целью устранения тех наслоений, которые внесены в жизнь церковную периодом подчинения и союза Церкви с капиталистическим государством и выявления сохраненных ею сокровищ Апостольского преемства в жизни церковной. На соборе будут представлены священнослужители и миряне, причем монахи станут участвовать в его работе на равных с другими основаниях, без каких-либо из прежних их привилегий.
Решение о созыве собора было принято Высшим Церковным Управлением под председательством митрополита Антонина (главы группы «Церковное Возрождение»). Подписали решение также члены ВЦУ митрополит Киевский Тихон, архиепископ Нижегородский Иоанн, епископ Курский Никон, священники В. Красницкий, А. Введенский и др.
Группа «Живая Церковь» откликнулась на это решение призывом: «Пора собираться». В нем говорилось: группа зовет верующих вместе с нею идти вослед за Вифлеемской звездой к осуществлению в жизни братства, равенства, свободы, правды и любви, возвещенных нам Христом.
«Теперь, когда Его Божественный Лик, светящийся в Евангелии, сильно затемнен, принижен и искажен в обыденном, грубом сознании носителей Его имени, как и светлый образ Его Церкви, души, стремящиеся ко Христу и житию по Его заветам, с чистым сердцем углубляясь в Евангелие, по внутреннему голосу совести должны искать путей Христовых в жизни, чтобы не блуждать без света и дороги среди гробов повапленных… В одиночку они не могут с успехом идти к достижению своей цели – к воплощению в жизни великих заветов Христовых. Поэтому первой и неотложной задачей в этом деле является собирание живых религиозных сил, «да все едино будут». Все наличные религиозные силы, раскиданные всюду, должны войти во взаимодействие и взаимообщение, должны почувствовать себя участниками единого общего дела Христова. Выражением такого единения и должен быть собор русской Церкви, цель которого – уврачевание язв нашей религиозной жизни. И никто не может сказать: «Это не наше дело». Дело Церкви – общее дело всех ее членов. Мы должны принять в нем самое живое участие; равнодушие к нему – тяжкий грех против Христова Тела – Церкви, против Главы ее – Христа…
В древней Церкви, когда соборы были обычным явлением и нормой церковной жизни, предсоборные периоды ознаменовывались чрезвычайным подъемом духа, горением сердец о деле Божием. От крупных церковно-административных центров это настроение расходилось «по местам», к периферии; там, на маленьких съездах, определялись богословские и церковно-бытовые нормы, намечался круг соборных вопросов, выдвигались духовно одаренные люди, которые затем оказывались энергичными деятелями на соборе. До Первого Вселенского Собора состоялись в 318 и 321 годах соборы в Александрии. То же было в Кесарии и Никомидии. Поэтому в 325 году в Никее члены собора, за исключением немногих единиц, оказались единодушно сплоченной массой, с определенным направлением. Предсоборная подготовка выдвинула и такого борца за православие, как александрийский архидиакон Афанасий. Такая же подготовка наблюдается и в истории других вселенских и поместных соборов. Богословские мнения и решения вырабатывались на «местах», приобретали здесь устойчивость, находили своих выразителей и защитников.
В подобной подготовке к собору лежит залог пробуждения религиозной жизни в переживаемое Церковью тяжелое время. Пусть же пастыри на «местах»… зовут на подвиг христианского делания, к строительству христианской общественности… Должны быть вскрыты гнойники нашей церковной действительности, обдуманы меры к нашему религиозному оживлению и обновлению…»
Провинция отвечает столице
Группа «Живая Церковь» и другие обновленческие организации действовали не только в Москве и Петрограде, но и в провинции. Мне кажется интересным опыт обновленцев в Казанской епархии, несколько документов которых я процитирую. Вот их декларация начала 1922 года:
«Религия есть часть жизни, у одних людей более существенная, у других незначительная. У нас религия всегда находилась в жалком положении. В народе была набожность, но не религия. Все отношения к Богу ограничивались выполнением обрядов и обычаев, но душа человеческая оставалась в стороне.
Та самая черта иудейства, которую обличил Господь Иисус Христос, остается в силе и среди православных христиан. Дух рабства и наемничества заглушает в них сыновство. Православные христиане или боятся Бога, как грозного царя, или стараются войти с Ним в сделку, как с купцом, но не спешат к Нему с любовью и радостью, как к нежному любящему Отцу.
Вследствие такого понимания отношений к Божеству совершенно пренебрегается и основа наших отношений к людям – любовь.
Наше веропонимание и вероучение отражаются на нашем мироощущении и на всем жизненном строе. Поэтому необходимо освещение вопросов веры на основании Священного Писания в церковно-исторической и современной перспективе…
Задача – не только в разрушении существующих непорядков, но и в созидании обновленного строя церковной жизни в духе евангельского и апостольского учения. Мы не отвергаем в принципе и канонических постановлений, но будем применять к ним правило: суббота для человека, а не человек для субботы.
Основной взгляд на христианство как на Богосыновство людей дает окраску всему христианскому мироощущению как религии постоянной радости, мира и любви, пасхальности а не страстного настроения.
Христос победил мир, и потому христианин может быть всегда бодр, смел и радостен, несмотря ни на какие невзгоды и бедствия.
Как летнее солнце греет и светит, так Христос обвевает Своей любовью каждого верующего…»
Новое епархиальное управление
Казанская группа «Живой Церкви» так понимала смысл проводившейся в Церкви реформы управления:
«В недавнем прошлом Российская Церковь управлялась коллегиально вверху и единолично в епархиях. Всей Церковью правил Синод, а епархиями распоряжались единолично архиереи, которые действовали через единоличных же начальников-благочинных. Консистория врезывалась в систему управления каким-то придатком, очень тяжелым, но не органическим.
С начавшимися веяниями демократизации вообще струя коллегиальности проникла и в духовное ведомство, сначала в виде выборных благочиннических советов, а потом даже самих духовных консисторий. Но в ту же пору созрела мысль об организации единоличного главы Церкви; коллегиальность выплывала из низов, от низшего клира и мирян, а единоличность от верхов, от первосвященников и некоторых книжников, последнее течение на соборе 1917 года пересилило, благодаря некоторым мерам правящего класса иерархии, то есть монашества, с архиереями в главе. Внутри Церкви в продолжение двух последних столетий боролись непрерывно два течения – монашеское и мирское, а белое духовенство колотилось, словно чурбашка в мельничном каузе.
Монашество было нужно правительству, но его аппетиты ширились чрезмерно, и потому правители-монахи сдерживались светскими чиновниками. Белое же духовенство держалось в черном теле.
В административном отношении согласованности не было: каузная чурбашка временами стукалась о края досок и шумела.
В настоящее время сделана попытка проведения коллегиальности сверху донизу во всем церковном управлении.
В религиозно-нравственном отношении архиерей остается владыкой, и упрямцы напрасно силятся обвинять обновленцев в нарушении канонов, только от мирского командования епископы избавляются.
Во главе каждой епархии стоит епархиальное управление, состоящее из председателя-епископа, четырех членов в сане священника, одного представителя низшего клира и одного от мирян. Количество членов управления может быть по надобности увеличено. В качестве непременного члена сюда входит уполномоченный Высшего Церковного управления в сане священника. Уполномоченный отвечает за все поступки епархиального духовенства, а потому он имеет право входить во все дела епархиального управления не только с решающим голосом, но и с правом приостановки решений епархиального управления в случаях необходимости.
В каждом уездном городе формируется управление по образцу епархиального, в составе двух членов-священников и одного мирянина или низшего клирика. Для уезда назначается епархиальным управлением уездный уполномоченный священник.
Епархиальное управление находится в подчинении Высшему Церковному Управлению, состоящему из председателя в сане епископа, пресвитеров, клириков и мирян.
Из представленной схемы видно, что новое церковное управление сходно с прежним управлением церковных школ, во главе которого стоял синодальный училищный совет, его органами были епархиальные училищные советы, а исполнителями решений последних были уездные отделения советов. Уполномоченными по школьному делу были имперский, епархиальный и уездные наблюдатели школ.
Система коллегиальности как там, так и теперь проведена всецело, и новая организация не представляет собой ломки церковного управления, а лишь его упорядочение, и потому страшиться его излишне.
В приходе священник, по новому положению, должен быть пастырем и руководителем, а не наймитом, которого прихожане по своему желанию могли выгнать, но не желали кормить».
Между двух огней
Группа «Живая Церковь» и другие обновленческие организации оказались в оппозиции к избранному на соборе 1917 года руководству Церкви, но отнюдь не пользовалась поддержкой атеистической пропаганды, о чем наглядно свидетельствует документ группы, озаглавленный «Живая Церковь» и богоборческий атеизм». В нем говорилось:
«Виновник тяжелого положения нашей Церкви – правившая партия ученых монахов. Со всей силой русского революционного темперамента наша группа ударила по долголетним угнетателям церковного народа – монахам, архиереям и поддерживавшей их городской и сельской буржуазии. Мы брали церковную власть в свои руки».
Но обновленцев огорчали антицерковные шествия комсомольцев, не делавших различия между старой и новой церковной организацией.
«…богоборцы и отступники, которых мы, наши отцы и деды оттолкнули от Церкви, не сумели разбудить религиозного чувства как у них, так и у их отцов и матерей», – вот как понимали новый мир обновленцы. Участники шествий считали обновленцев эгоистами, видели в деятельности «Живой Церкви» не церковное обновление, до которого атеистам не было никакого дела, а поповский бунт. Эти богоборцы, требовавшие от живоцерковников идеальной высоты пастырского подвига и самопожертвования, пастырской доблести и геройства, – они нанесли обновленцам удар. Как же относиться к этому атеистическому миру?
«Тяжелая болезнь народной души – антирелигиозные процессии. И мы должны откликнуться на этот отчаянный призыв. Мы должны пойти к нашим тяжело, смертельно больным детям, мы должны показать им, что мы сердцем действительно чувствуем справедливость Великой Социальной Революции – этого отчаянного вопля о правде, о лучшей доле человека-труженика на земле» (как Христос обратился к Фоме).
«Не в выражении советской верноподданности, а в революционном преобразовании пастырских сердец, в героическом преобразовании самого духовенства, во внутреннем перевороте его взглядов и настроений – вот в чем спасение Церкви и ее дела в человечестве».
Чуть-чуть об итогах
Каковы же итоги деятельности обновленцев в 20-е годы? Здесь можно отметить несколько важных положений.
Во-первых, обновленческое движение не следует рассматривать, как это пока часто случается, целиком как порождение Советской власти и ее карательных органов. Его корни уходят далеко в прошлое. Призывы к обновлению Церкви раздавались еще до революции, в этом направлении работали и священнослужители, и русская православная интеллигенция. Просто в обстановке общего революционного подъема и в церковной среде не могли не проявиться давно уже наметившиеся тенденции к обновлению, причем теперь они заявили о себе громко и открыто. Это, конечно, не исключает сотрудничества тех или иных обновленцев с новой властью, их участия в разыгрывании церковной карты. Есть документы, свидетельствующие о финансовой поддержке властью обновленческого движения и пр., но в то же время надо отметить, что издания «живоцерковников» выходили крайне нерегулярно, как объяснялось, из-за отсутствия средств, и прекращались по той же причине.
Во-вторых, хотя официальное руководство ПРЦ всячески отмежевывалось от деятельности обновленцев, их критика строя жизни Церкви, сложившегося в дореволюционной России и сохранявшегося в первые послеоктябрьские годы, оказала влияние на эволюцию взглядов своего рода «советской церкви».
В-третьих, обновленцы испытывали давление как со стороны консервативно настроенной части Церкви, так и со стороны атеистической пропаганды, поддерживаемой государством, и не нашли того пути между Сциллой обрядоверия и Харибдой атеизма, а такой «третий путь» так нужен был в то трудное для Церкви время.
В-четвертых, первые документы обновленческого движения свидетельствуют о том, что оно слабо представляло себе глубину необходимых преобразований в Церкви и сосредоточило главное свое внимание на захвате церковной власти; оказавшись на высоте в части критики отжившего, оно не смогло столь же действенно поработать в направлении созидания. Устарелому, но по-своему цельному миропониманию консерваторов нужно было противопоставить новое, но тоже цельное миропонимание, основанное на более глубоком понимании сущности христианства. Этого обновленцам сделать не удалось.
В-пятых, правильно взяв курс на признание Советской власти как власти от Бога, обновленцы сделали чрезмерный упор на социальной стороне христианства, которое в их представлении стало выглядеть чуть ли не как одно из ответвлений учения о социалистической революции, что было серьезной теоретической и богословской ошибкой.
Сила обновленцев была в том, что они признавали справедливость народного порыва к ликвидации эксплуатации человека человеком и к устранению вопиющего социального, имущественного и правового неравенства, бывшего в царской России. А их слабость заключалась в отходе от ряда норм церковной жизни, которые в итоге многовекового опыта уже вошли в ум и сердце церковного народа. Патриарх Тихон вследствие своего отрицательного отношения к социальным переменам давал обновленцам шанс овладеть умонастроением массы верующих, которые приняли Советскую власть, но зато на его стороне было каноническое церковное право.
Спор этих двух противостоящих лагерей закончился, когда патриарх Тихон заявил, что он Советской власти не враг, и пояснил, почему пришел к такому выводу: он убедился, что «Советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая». Прежние же его выступления против этой власти он объяснял как воздействием среды, в которой был воспитан, так и влиянием тех лиц в его окружении, которые были врагами Советской власти. Патриарх покаялся в этих своих поступках и выразил свою скорбь о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики. А в своем завещании, подписанном в день кончины, патриарх определил свою позицию совершенно однозначно:
«Мы призываем всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа, слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти, в ее трудах для общенародного блага» (цит. по: Троицкий СВ. О неправде карловацкого раскола. Париж, 1960. С. 17—18, 22).
После этого обновленцы лишились главного своего козыря. Когда же патриарший местоблюститель митрополит Сергий в 1927 году подписал декларацию, в которой говорилось, что радости и горести Родины – это радости и горести Церкви (там же, с. 41), обновленческое движение лишилось последних своих оснований и бесславно сошло с исторической арены.