мали разыграть спектакль, чтобы посмеяться надо мною?.. Пока я размышлял об этом, волнения, тревоги и любопытство, что копились в моей голове, достигли критической массы и лавиной устремились в бездну, увлекая меня за собою. Но я вцепился руками в стол и, крепко держась на ногах, взирал на улыбающегося доктора Масаки, будто сквозь пелену.
— Хха! — прыснул он, но, подавившись сигарным дымом, поспешно нацепил пенсне на нос. Лицо его приняло мучительное и вместе с тем веселое выражение. — А-ха-ха-ха-ха… Кхем, кхем. Ну и видок у тебя! Хе-хе-хе… Не рад, что я жив? Гхм, гхм… Кхе-кхе… Приуныл как-то… Ладно, слушай. Сегодня, примерно в час ночи, ты спал, раскинувшись посреди палаты № 7. Потом ты проснулся, удивился, что забыл свое имя, и поднял шумиху.
— Ого… но откуда вы знаете?
— Да как не знать?! Ты страшно кричал. Когда ты завопил, все остальные спали, а я сидел тут и писал завещание. Я услышал шум и пошел проверить. Оказалось, это ты буйствуешь, пытаясь вспомнить свое имя. Я подумал, что ты начинаешь выходить из состояния сомнамбулизма, и спешно поднялся на второй этаж, чтобы дописать завещание, но задремал… А там уж меня разбудило солнышко… Только я ничего не соображал, пока не пришел в чувство благодаря новомодной сирене на машине доктора Вакабаяси… Забавный он товарищ. Кто-то, видно, заприметил, что ты очнулся, и доложил ему. Тот смекнул, что к чему, и примчался сюда… Я лично наблюдал из своего укрытия, как Вакабаяси подстриг, помыл и нарядил тебя в форму, а затем отвел к красавице из шестой палаты. Признайся, удивился, небось, когда узнал, что это твоя невеста?
— Что?.. Эта девушка… Она душевно больна?..
— Да, да! Редкий и ценный для науки случай психического расстройства. В роковую ночь перед роковой свадьбой ее роковой жених прямо у нее на глазах продемонстрировал неожиданный припадок сомнамбулизма. Так проявилась извращенная психология. Этот припадок послужил триггером, и девушка впала в состояние схожей природы, в результате которого с ней случилась мнимая смерть. Однако, благодаря своим удивительным способностям, Вакабаяси вернул ее к жизни. Теперь она обожает императора Сюань-цзуна и Ян-гуйфэй[110], которые умерли тысячу лет назад, постоянно извиняется перед несуществующей сестрой, иногда воображает, будто держит на руках ребенка, и говорит ему, что тот будет японцем. Хотя недавно, казалось бы, она пришла в себя…
— Но… как зовут эту девушку?
— Что? Спрашиваешь, как зовут? Да ты и так знаешь… Это ж известная Комати[111] из Мэйнохамы, Моёко Курэ.
— То есть я… Итиро Курэ?!
Но доктор Масаки не отвечал. По-прежнему держа сигару в зубах, он сверлил меня черными глазами.
В мгновение ока вся кровь в моем теле прилила к сердцу и тут же отхлынула. По лбу потекли капельки пота, губы затрепетали. Я еще крепче схватился за стол. Казалось, тело вот-вот растворится в воздухе и только глаза останутся смотреть на доктора Масаки… Моя душа, словно вызволенная из мертвой оболочки, понеслась по бескрайнему времени и пространству… Я затрясся от ужаса, предчувствуя, что вот-вот мне откроется прошлое, где я — Итиро Курэ. Сердце и легкие захлестнула набежавшая откуда-то издалека волна, рев которой отозвался в ушах.
И все же… как ни стучало сердце, как ни задыхались легкие, в душе почему-то не пробуждалось ни единого воспоминания Итиро Курэ. Все это время я твердил про себя «Итиро Курэ», но не испытывал приятного ощущения при звуке собственного имени. Как ни пытался воскресить прошлое, я снова и снова оказывался в тупике, возвращаясь к громкому удару часов среди ночи. И что бы другие там ни говорили, какие бы доказательства ни предъявляли, я не мог уверенно сказать, что являюсь Итиро Курэ.
С чувством некоторого облегчения я сделал глубокий вдох — постепенно ко мне вернулось ощущение собственного тела. Волна, объявшая сердце и легкие, начала отступать. Наконец я уселся, ощущая, как под мышками стекает холодный пот.
Доктор Масаки снова невозмутимо затянулся прямо перед моим лицом и выпустил струю лилового дыма.
— Ну что, вспомнил прошлое?
Я молча помотал головой, затем достал из кармана свежий платок и вытер пот со лба, чтобы успокоиться… Однако вокруг было так много всего непонятного, что я боялся даже пошевелиться.
— Кхе-кхем! — внезапно раздался громкий кашель доктора Масаки, и я чуть не подпрыгнул в кресле. — Раз ничего не вспомнил, я продолжу, а ты спокойно послушай. Договорились? Ты — жертва хитрой уловки! Мой коллега, доктор Кётаро Вакабаяси, хочет, чтобы ты признал себя Итиро Курэ. Добившись желаемого, он подстроит нашу с тобой встречу. И все ради того, чтобы ты сказал, будто я самый жестокий и ужасный злодей в этом мире!
— Вы?!
— Да. Сейчас вникни, а потом спокойненько все обдумаешь и попытаешься вспомнить то, что узнал с сегодняшнего утра… Сам увидишь, тут все как дважды два…
Доктор Масаки снова откашлялся, приняв серьезный вид. Он откинулся в кресле и выпустил несколько струек дыма, затем повернулся к календарю, который висел у печки.
— Ладно, скажу сразу: сегодня двадцатое октября 1926 года. Понял? Еще раз повторяю: сегодня двадцатое октября 1926 года… Как и написано в завещании, это день, следующий за девятнадцатым октября, когда Итиро Курэ внезапно пришел в «Клинику свободного лечения» и стоя наблюдал, как Гисаку Хатимаки орудует мотыгой. Посмотри на календарь: October 19. Это вчерашняя дата. Накануне я был так занят, что позабыл оторвать листочек. Это доказывает, что я сидел здесь всю ночь над завещанием… Понятно тебе? А теперь посмотри на электрические часы над моей головой. Они показывают 10:13. Точь-в-точь как на моих наручных часах! Значит, с сегодняшнего утра, когда я дописал завещание и задремал, прошло едва ли пять часов… И если ты присовокупишь это обстоятельство к тому факту, что чернила в конце завещания еще свежие, то поймешь, что ничего странного тут нет. Согласен? Заруби себе это на носу, если не хочешь опять оказаться в ловушке.
— Но… доктор Вакабаяси сегодня…
— Не смей! — рявкнул доктор Масаки и так энергично погрозил мне кулаком, словно готов был одним махом начисто выбить всякие заблуждения из моей головы. — Не смей! Верь мне и моим словам. Не покупайся на брехню Вакабаяси. Он допустил огромную ошибку. Стоило ему зайти сюда, как он учуял запах документов, которые я сжег в печке, а потом увидел на столе завещание и сразу же придумал этот фокус!
— Но… сегодня же двадцатое ноября, месяц после вашей смерти?
— Забудь! Все это выдумки и россказни, понял?
Отчетливо проговаривая каждое слово, он выплевывал на пол приставшие к языку табачные крошки. А затем, опершись локтями о стол, помахал желтым от никотина указательным пальцем прямо перед моим носом и членораздельно сказал:
— Слушай сюда: это я говорю тебе правду! Вакабаяси наболтал, что я умер месяц назад, но тот немыслимый вздор лишь уловка, чтобы ты не испереживался вконец. Понятно? Если бы, читая завещание, ты пришел к выводу, что я написал его несколько часов назад, а затем исчез, ты бы подумал, что я собираюсь покончить с собой, и поднял шум. Тогда бы Вакабаяси не смог стоять столбом. Тут уж дружеский долг или долг декана, неважно… Волей-неволей он бросил бы все дела и помчался меня искать, чтобы предотвратить самоубийство. Но тогда он бы упустил уникальный, неповторимый шанс самолично воскресить твою память! Да… Пойми уж, для Вакабаяси вернуть тебе память — главное дело жизни, и этим утром как раз представилась такая возможность.
Я молчал.
— Однако Вакабаяси просек, что я нахожусь поблизости и все слышу, и сказал, что сегодня двадцатое ноября, то есть со дня моей кончины прошел месяц. Желая успокоить тебя, Вакабаяси нагородил всякой чепухи, что совсем не к лицу судебному медику. Он надеялся спокойно завершить этот эксперимент и вернуть тебе память Итиро Курэ. Если бы такое произошло, в его руках оказались бы все козыри. По мнению Вакабаяси, как только ты поймешь, что являешься Итиро Курэ, ему не составит труда убедить тебя и в том, что я — смертельный враг вашей семьи. Вдобавок — и это на руку Вакабаяси — я психиатр, способный загипнотизировать ничего не подозревающего юношу и понудить того задушить свою мать и невесту! Идеальный подозреваемый! Ведь я и впрямь единственный, кому такое под силу. Теперь понимаешь?
Отвечать я не стал.
— Но даже если эксперимент пойдет не по плану и, прочитав документы, ты ничего не вспомнишь, остается последнее средство! Вакабаяси незаметно исчезнет и дождется нашей встречи. Он знает: рано или поздно я приду сюда. И тогда посмотрим, вспомнишь ли ты… Если вдруг ты пройдешь этот его экзамен, то в конце концов я попадусь на собственную удочку… С его стороны это блестящий трюк! Первоклассное, изобретение Вакабаяси. Согласен?
Я промолчал.
— Он всегда был мастером на хитрые штучки. И пусть ты подозреваемый, который ни в чем не виноват, но если уж попал к нему в лапы, в голове у тебя все запутается и ты впадешь в неописуемое психическое состояние. В итоге ты вообще перестанешь что-либо понимать, смиришься с тем, что бежать некуда, и как на духу признаешься в том, о чем понятия не имеешь. По сравнению с этим новомодный американский допрос с пытками и пресловутая третья степень дознания — детские шалости! В его арсенале всевозможные методы — от первой степени дознания до сотой! К тому же чередует он их как вздумается, вот что невыносимо… И сейчас происходит то же самое. По версии Вакабаяси, я будто бы убил профессора Сайто, чтобы занять его место. А когда мой эксперимент провалился, решил покончить с собой. Сегодня, подслушивая ваш разговор, я понял: Вакабаяси пытается внушить тебе, что я — исчадие ада и твой главный враг, а ты — тот самый Итиро Курэ. Но только представь, какая это пытка! Я вынужден беспомощно наблюдать, как всю мою работу, все мои труды, ради которых я столько раз рисковал собой, уводят прямо у меня из-под носа! Он, этот Вакабаяси, ставит меня перед выбором: молча покончить с собой или выйти и признаться в убийстве! С ним всегда так! И ничего ты этому не противопоставишь. Каким бы запутанным ни было дело, он непременно отыщет преступника, который выпрыгнет из ниоткуда, как черт из табакерки. Поэтому в газетах его и прозвали распутывателем загадок, но на самом деле он мастер таких трюков… Однако… Однако в этот раз все пошло не по плану. Эксперименты, которые он проводил с самого утра, не заладились. И ты не продемонстрировал нужных реакций, и его коронная техника допросов потерпела фиаско. Поэтому бояться его не стоит. Наш непревзойденный судебный медик перенапрягся. Вероятно, оттого, что его соперник не кто-нибудь, а я! Поэтому он с самого утра немного нервничает. Быть может, это его беспрецедентное поражение. Ха-ха…