Все это кажется невероятным, но как иначе объяснить немыслимые факты, которые происходят прямо сейчас?
Несомненно, в ходе эксперимента доктор Вакабаяси повторил прежние манипуляции в заданном порядке, а затем привел меня сюда. Уверен, теперь, как и месяц назад, он сидит где-то и подмечает все, что я сделал в припадке сомнамбулизма…
А что, если доктор Вакабаяси соврал, сказав, что сегодня 20 ноября 1926 года?! Тогда получается, что я давным-давно, с настоящего «20 октября 1926 года», бесконечно повторяю все эти действия?.. И все они протоколируются?..
Ох… Доктор Вакабаяси — олицетворение самого страшного, что есть в науке! Он проводит и психический эксперимент, и исследование в области судебной медицины… Он и злодей-ученый, и великий детектив.
Доктор Масаки, судьба рода Курэ, власти префектуры Фукуока, доброе имя университета Кюсю… Все и всё в руках доктора Вакабаяси! И это чудовище сохраняет бесстрастную мину!
Волна невыразимого страха прокатилась по моему телу, кожа покрылась мурашками, зубы застучали. Вся комната вдруг превратилась в огромный разинутый рот доктора Вакабаяси. Я зажмурился. Мысли мелькали, будто лопасти вентилятора…
Но если… Если все так, стало быть, Итиро Курэ — это я?..
Ох… я — Итиро Курэ.
Мой отец — доктор Масаки…
Моя мать — Тисэко…
А эта прекрасная безумная девушка Моёко… Моёко моя… Ох…
Я проклял своих родителей, проклял свою любовь и в приступе безумия, сам того не осознавая, погубил нескольких незнакомцев. Я холодный и безжалостный психический больной, готовый предать огласке грехи своего покойного отца.
— Ах! Папа! Мама! — вскрикнул я, не слыша своего голоса, но ответило мне лишь насмешливое эхо.
Стиснув зубы, я повернулся к мигающей лампе и оглядел кабинет — мертвый и тихий, как после глубокого вздоха. Сознание было предельно ясным… Балансируя на грани между грезой и сном, я медленно побрел по полу, который словно наклонился к приоткрытой двери. Снаружи на ней висел белый лист со словами «Вход воспрещен».
«Нельзя сдаваться! Нужно додумать до конца», — рассуждал я, бродя по коридору при свете луны, который лился через окна.
Оказавшись у одной из двух лестниц, ведущих в коридор первого этажа, я выпрямился, словно палка, и пошел вниз — «топ, топ, топ». Я слушал звук собственных шагов и не останавливался. Наконец, когда мне показалось, что лестница закончилась, я вдруг поскользнулся и ноги мои оторвались от поверхности. Совершив кувырок, я упал на пол…
Не помню, как поднимался и шел, но вскоре я обнаружил, что стою как статуя — случайно или нет — перед дверью палаты № 7.
Я изо всех сил пытался что-то вспомнить, но тщетно. Открыв дверь, я зашел внутрь и прямо в обуви повалился на постель, которую не застилали с утра. Дверь захлопнулась, и по комнате пронеслась странная вибрация и звук.
В это же время за толстой бетонной стеной, из палаты № 6, послышались высокие прерывистые всхлипывания.
— Братец, братец, братец!.. Я хочу увидеться с тобой! Ты вернулся! Я слышала, дверь хлопнула… Я хочу увидеться с братцем… Нет… я не сумасшедшая… я твоя сестра… сестра, сестра… Братец, братец… ответь же! Это я! Я, я, я!
Да, все это — сон эмбриона.
Я лежал на кровати, широко распахнув глаза.
Все это — сон эмбриона. Крики… черная крыша… свет из окон… Даже не так. Все, что случилось сегодня…
Я в материнской утробе и корчусь от боли, видя этот кошмар. А когда появлюсь на свет, я принесу смерть и проклятие всем этим людям… Но никто, никто об этом не знает… Одна моя мать ощущает страшные толчки…
За бетонной стеной, где я лежал, послышались крики.
— Братец, братец, братец! Братец Итиро! Это я, вспомни! Это Моёко! Ну же, ответь!
Вслед за тем последовали болезненные удары, превратившиеся в печальные клики, и что-то зашуршало.
Я лежал как мертвый, затаив дыхание, и только глаза мои были широко открыты…
«Бо-о-ом» — послышался бой часов в конце коридора. Всхлипы в соседней комнате затихли.
«Бо-о-ом»…
Всхлипы раздались вновь, еще протяжнее, еще сильнее, чем раньше. Веки мои распахнулись еще шире.
«Бо-о-ом»…
Перед глазами возникло потное, напоминающее череп лицо доктора Масаки в пенсне. Только я узнал его, как, подмигнув, оно с бессильной улыбкой растворилось.
«Бо-о-ом»…
Передо мной появилась Тисэко. Прикусив до крови нижнюю губу, она со страдальческим видом висела на шнурке. Волосы ее были растрепаны. Она посмотрела на меня немигающим взором, будто желая что-то сказать, затем глаза ее закрылись, и она грустно заплакала. Она делалась все бледнее, вдруг глаза ее снова распахнулись, а затем печально закатились.
«Бо-о-ом»…
Сино Асада, из разбитого затылка которой вытекала черная жидкость, потупилась передо мной…
«Бо-о-ом»…
Окровавленное лицо Яёко с бессильно закатившимися глазами…
«Бо-о-ом»… «Бо-о-ом»… «Бо-о-ом»… «Бо-о-ом»… «Бо-о-ом»…
Стриженная ежиком голова с разрубленной щекой… девочка с косичками и разбитой переносицей… бородатое лицо, со лба которого свисал лоскут кожи…
Я закрыл лицо руками, спрыгнул с кровати и помчался прямо вперед. Мой лоб столкнулся с чем-то твердым, перед глазами вспыхнул свет, но вскоре стало темно. И вдруг из этой темноты выплыло лицо, которое было не отличить от моего, — те же растрепанные волосы и впалые, блестящие глаза. Оно посмотрело на меня и, разинув огромный алый рот, громко расхохоталось.
— Ах! У Циньсю… — не успел воскликнуть я, как оно исчезло, будто растворилось во тьме.
«Бо-о-ом»…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Одна из японских городских легенд гласит о проклятии, связанном с «Догрой Магрой»: любой, дочитавший эту книгу до конца, испытает душевное помешательство или попросту сойдет с ума. Иногда, впрочем, легенда принимает немного другую форму: якобы, дойдя до последней страницы, читатель будет обречен вернуться к началу и читать до бесконечности, уподобившись тем самым главному герою, который (возможно) попал во временную петлю. Быть может, истоком этой зловещей легенды послужило высказывание автора, Юмэно Кюсаку, который как-то раз заявил, что эту книгу можно читать пять раз и с каждым прочтением испытывать новые чувства.
За те без малого девяносто лет, что миновали с выхода «Догры Магры» в свет, многие японские читатели пытались проверить на себе правдивость этой легенды. Но как бы там ни было на самом деле, подобные слухи отлично демонстрируют репутацию «Догры Магры» как книги сложной, проклятой, таинственной и, мягко говоря, нехорошей. Однако это лишь привлекает к ней все новых и новых читателей. «Догра Магра» стабильно входит в ежемесячные топы книг популярной японской интернет-библиотеки «Аодзора» наряду с произведениями таких классиков, как Рюноскэ Акутагава, Дадзай Осаму и Нацумэ Сосэки. По роману пишут научные работы и защищают диссертации, рисуют мангу и ставят пьесы. Отсылки к звучному названию и запутанному сюжету можно найти как в популярной японской культуре, так и в андеграундных произведениях. Из неожиданных примеров — одноименный бар в Осаке и платье, украшенное цитатами из романа. Словом, такая неувядающая популярность свидетельствует о том, что «Догра Магра» — не классика из школьной программы и не бестселлер прошлых лет, а книга в полном смысле слова культовая, обладающая армией фанатов и почитателей.
Но невозможно говорить о произведении, не упоминая его автора. Юмэно Кюсаку (1889–1936) — писатель, снискавший, пожалуй, не меньшую популярность, чем его главный труд.
Он появился на свет 4 января 1889 года в городе Фукуока на острове Кюсю и при рождении получил имя Наоки Сугияма. Отец мальчика, Сигэмару Сугияма (1865–1935), личностью был незаурядной. Политик и промышленник, чье имя связано с ультраправой организацией «Гэнъёся» («Общество черного океана»), он проводил время в разъездах между Фукуокой, Токио и Гонконгом. Мать Наоки, которую звали Хотори, не сумела поладить со свекрами, и вскоре после рождения сына Сугияма-старший развелся с женой. В результате разрыва ребенок был отправлен к бабушке с дедушкой по отцовской линии, благодаря которым маленький Наоки познакомился с классической китайской литературой и театром но. Кроме того, он увлекался произведениями Киплинга, Жюль Верна, Эдгара По и читал детективные романы. В круг его интересов входили также теннис и музыка.
В 1908 году Наоки Сугияма окончил престижную фукуокскую школу Сююкан и подал заявление о вступлении в императорскую гвардию в качестве вольноопределяющегося. После службы в Токио Наоки Сугияма стал готовиться к поступлению в университет Кэйо на филологический факультет, куда был зачислен в 1911 году. Одновременно с учебой в университете он продолжал служить в армии. Однако два года спустя отец заставил Наоки бросить университет и службу и вернуться домой в Фукуоку, чтобы управлять семейной фермой. Впрочем, из этого ничего не вышло, а сложные взаимоотношения с мачехой привели к тому, что Наоки уехал в Токио, где некоторое время жил в трущобах и бродяжничал. Затем, в 1915 году, он сменил имя на Тайдо (другой вариант чтения — Ясумити) и сделался буддийским монахом.
Монашество, впрочем, тоже продлилось недолго: в 1917 году будущий автор вернулся к мирской жизни и приехал на отцовскую ферму в Фукуоке. Там он начал писать рассказы и эссе в журнал «Кокубяку» («Черное и белое»). В следующем году он женился на девушке по имени Кура Канэда и на протяжении нескольких лет занимался журналистикой: писал заметки, репортажи из Токио, сказки для газеты «Кюсю ниппо» («Ежедневник Кюсю»). Выходили они под разными псевдонимами, например: Кадзяку Рампэй, Хоэн Сандзин, Цутихара Косаку, Кагуцути Мидори…
Но главный псевдоним — Юмэно Кюсаку — появится позже, в мае 1926 года, под ним Сугияма отправит на конкурс токийского журнала «Синсэйнэн» рассказ под названием «Зловещий барабан» («Аякаси-но цудзуми»). В переводе с диалекта, бытующего на Кюсю, «юмэ-но кюсаку» — это «мечтатель» или «фантазер». Так называл сына Сугияма-старший, небольшой любитель изящной словесности. Рассказ «Зловещий барабан» завоевал второе место и был опубликован в октябрьском номере журнала «Синсэйнэн».