Мне очень хочется подойти и понюхать чучело — оно уже не должно пахнуть, там же вроде все высохло — но я держу в памяти разделочный нож и отвечаю издалека:
— Какая вонь, подумаешь, немного формальдегида. Не выветрится, так принюхаетесь. Вы же не в спальне собираетесь его ставить?
Начальство отвечает странным смешком. Что это значит? Все-таки в спальне?
Какого «цензура». Я. Связался. С этим. Маньяком.
— Проветривайте почаще, — профессионал во мне все-таки побеждает. — Только без сквозняков, вдруг там еще не все засохло.
— Ладно, ладно, — бурчит руководство. — Проветрим, не Мавзолей. Кстати, вот твои деньги.
Дорогое начальство протягивает мне сложенную вдвое бумажку, но я не спешу ее брать. Для этого нужно отойти от стола и обойти чучело Ленина.
А у начальника одна рука за спиной. И кто знает, что в ней появилось, пока я разглядывал вождя мирового пролетариата.
— Я уж подумал, что вы забыли, — говорю я, пытаясь прикинуть, что делать.
Конечно, я всегда могу напасть первым. Схватить разделочный нож и ударить. Но до начальника три шага, и что-то я сомневаюсь, что он будет стоять и ждать.
Дорогой наниматель однозначно попытался пристрелить меня первым.
Да, именно пристрелить, потому, что в той жизни меня расстреляли, а незабвенное руководство повернуто на таких вещах. Наверно, оно не напало только из-за того, что боится повредить Ленина — чучело вождя мирового пролетариата у нас как раз на линии огня.
Пожалуй, мне следовало подумать об этом вчера.
Только вчера все было нормально. Руководство орало по телефону и живописно рассказывало, что будет, если я опять сдвину сроки.
А сегодня начальник почему-то стал ласковым, как ягненок.
Если бы я только подумал об этом вчера…
— Чего ты стесняешься?! — не выдерживает руководство. — Решил работать бесплатно? Придурок!
Ласковое начальство исчезает в мгновение ока. Вместо него появляется хорошо знакомый мне психопат — и это слегка успокаивает.
Вот только руку он по-прежнему держит за спиной.
— И что? Я могу быть свободен?.. — недоверчиво уточняю я.
Перемещаю вес на правую ногу и незаметно пододвигаюсь к ножу. Главное — не подать виду. И не отводить глаз.
Сейчас.
Сей…
Начальник ловит мой взгляд и закатывает глаза:
— Мда. Вижу, что ты не трудоголик. Извини, но поработать еще придется. Во-первых, это чудесное чучело, — он смотрит на Ленина и чуть ли не облизывается от удовольствия, — нужно доставить в одно место, я тут записал куда. Машину пригонят, с тебя упаковка. Во-вторых, у нас недобитый Дзержинский, его выписали из больницы, и он мешается. И, в-третьих, вот еще цели.
Начальник вытаскивает вторую руку из-за спины и демонстрирует несколько сложенных вдвое тетрадных листов. Исписанных инструкциями с двух сторон! Зараза! Он ведь специально держал руку за спиной, посмеяться хотел!
А я…
А я перетрусил на пустом месте!
— Цели, да? Я должен был заподозрить, что вы опять меня загрузите.
Уныло беру список, пробегаюсь глазами и начинаю неудержимо материться от стресса.
Начальство разглядывает меня с садистской ухмылкой.
— А ты что думал? В сказку попал? — вопрошает оно с нескрываемым удовольствием.
— Я думал, вы пристрелите меня, да и дело с концом, — жалобно говорю я.
— Конечно, а кто тогда будет работать?! Маньяк, конечно, из тебя пока выходит посредственный…
И он начинает бубнить, припоминая мне сначала давнюю историю с Троцким, а потом эпизод с неудавшимся инфарктом для Дзержинского. Вот тут уж я точно не виноват, потому что дозировку рассчитывал не я. Бутылочки с минеральной водой, которую наливали высоким гостям на съезде, мне привезли запечатанными.
Пропускаю нотации мимо ушей и снова разворачиваю список целей:
— А чего тут опять Евгений Петров, а? Вы же его вроде вычеркнули? После того, как ваш нежный поэт не смог добраться до него в Ташкенте?
— А ты когда-нибудь перестанешь ныть?! — вспыхивает начальство.
— Да просто я мог убить его еще на той неделе! — не выдерживаю я. — Вот правда!
Мое дорогое руководство закатывает глаза и неожиданно мирно объясняет:
— Ладно, ладно. Я изначально не очень хотел включать его в список целей, потому, что, ты можешь заметить, мы по политикам работаем. Не по писателям. А лишняя смерть это следы, понимаешь? С Ташкентом не получилось, и я решил пока оставить Петрова в покое. Но недавно до меня дошли слухи, что он шастает по Минсмерти и общался там с нашей недобитой мадам Штайнберг. Я знаю, что к этой суке просто так не подъедешь. Я думаю, его попросил наш фашист. Она же в долгу перед этим Петровым.
— Чего-то я не понял насчет долгов, — признаюсь я.
Единственное, что я могу подтвердить, так это то, что на прошлой неделе Ганс угощал Ильфа с Петровым кофе. Я это лично видел и доложил. Но почему Ганс решил, что Петров сможет разговорить эту сушеную жабу? Что там у них за долги?..
— Не бери в голову, — отмахивается руководство. — В общем, риск есть, и Петров снова в списке. Последний раз, обещаю!
Ага, знаю я его обещания. Наслушался уже. «Включи того, выключи этого»! Спасибо, что он хотя бы по выполненной работе не передумывает.
— Листай дальше, там еще этот гнусный очкастый еврей, — уточняет инструкции руководство. — Я тут подумал насчет него и решил, что он не приоритетная цель. Можешь убить его, если подвернется, но специально не гоняйся. Главное Петров.
Я тут же вспоминаю, что в случае с Ильей Ильфом мне придется изображать смерть от туберкулеза. Нет, дорогой начальник, я постараюсь сделать так, чтобы этот тип мне не «подворачивался».
— Не вижу энтузиазма. Ты что, отмазку придумываешь?! Я же еще в тот раз говорил…
— Помню, помню, газ или что-то сыпучее в легкие. Еще можно заставить его вдохнуть пары кислоты, — торопливо говорю я.
Только вопрос, как это все добывать, остается за скобками. Похоже, начальник считает, что у меня есть подпольная фабрика.
Пытаюсь успокоить начальство тем, что если мне не удастся добраться до Ильфа, он все равно будет страдать из-за смерти Петрова.
— Как будто меня волнуют страдания пархатых жидов, — отмахивается руководство. — Говорю же, подвернется, отлично, не подвернется, хрен с ним. Ты лучше над третьим вопросом подумай, вот.
Я снова разворачиваю бумажку с третьей целью и перечитываю инструкции.
Так, ладно. Туберкулез это ерунда.
У нас тут проблема посложнее:
— Так это… так тут, — я развожу руками и пытаюсь описать объем работ. — Оно… оно по тройному тарифу будет идти!.. А цианид? Где я возьму цианид?!
Нет, он все же думает, что у меня есть завод!..
— Отставить нытье! — рявкает мое невоздержанное начальство. — Работай, бездельник, цианид я пришлю завтра с ребятами! Приедут за чучелом и передадут! И деньги свои подбери, сарай хоть покрасишь!.. Совсем разленился!.. Сюда даже трупы приносить стыдно!..
Дорогой руководитель продолжает бушевать, стараясь, очевидно, компенсировать дикими воплями час относительно спокойной беседы. Глубоко вздыхаю и представляю процесс снятия скальпа.
— Ты понял?! — грозно вопрошает работодатель, и я робко киваю. — Машина приедет за Лениным ближе к вечеру. Давай, работай. А, и еще последний пункт в списке. Бальзамировщик Ленина. Чуть не забыл сказать, по приоритету он первый.
Сверяюсь со списком.
— Владимир Воробьев?
— Он самый. Надо немного сбить нашего фрица со следа, пусть думает, что напал на важного свидетеля, и его тут же убрали.
Заказчик громко хлопает дверью, и я уползаю пить валерианку.
Ладно, зато денежки есть. Пересчитываю «гонорар» и не могу избавиться от мысли, что одну бумажку с нулями это психопат все же зажал. Может, забыл, а, может, это я в подсчетах ошибся.
Так, может и вправду сарай покрасить? Вот Ленина увезут и займусь. Заодно и подумаю, как добраться до моих целей. Психопат, как он есть. Главное, от такого количества трупов самому в маньяка не превратиться.
А, впрочем, с чего бы. Я же простой исполнитель и ничего от себя не придумываю. Сказано, выпотрошить Ленина — иду потрошить.
Я нежно смотрю на чучело в кресле — ну, надо бы насмотреться, а то его скоро должны забрать.
Наверно, я буду скучать.
17.08.1942.
Москва, Главное Управление уголовного розыска НКВД СССР.
Ганс Густав Адольф Гросс.
— Товарищ Ганс, вас к телефону! — донеслось из соседнего кабинета. — Реутово на проводе!
— Иду, иду, — проворчал я, вставая с насиженного места и массируя виски. Телефон у нас один на три кабинета: мы с Васильченко делим аппарат с ребятами из убойного отдела под руководством товарища Брусникина, и это совсем не добавляет конфиденциальности моим переговорам. — Вот только не говорите, что там кого-то убили, и мне придется ехать туда, — я бросил взгляд на часы, — вместо обеда.
Начальник убойного отдела Брусникин, который все еще держал трубку, поднял на меня глаза и сказал:
— Владимир Воробьев. Ганс, вы сегодня пророк.
Я мрачно усмехнулся в усы: с такой жуткой головной болью стать пессимистичным пророком было несложно.
Хорошего настроения не добавляло и то, что с утра мне не удалось выпить кофе — все, что осталось в банке, рассыпал Васильченко. Я пришел как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как помощник, варварски орудуя кисточкой для снятия отпечатков пальцев, сметает гранулы кофе с пола на бумажку и пересыпает обратно в банку. И банка, и кисточка тут же отправились в мусорное ведро, а Васильченко получил очередную выволочку.
И вот все шло к тому, что пообедать тоже не выйдет — придется ехать в Реутово на труп Владимира Воробьева, того самого, который бальзамировал Ленина.
Я протиснулся между письменным столом Брусникина и стеной и взял трубку. На том конце провода был реутовский участковый, с которым мы с Васильченко свели знакомство две недели назад, когда собирали характеристику на Воробьева. Его простое имя почему-то постоянно вылетало у меня из головы. Алексей?.. Александр?…