Английский ученый Джон Лаббок (лорд Эйвбери) (1834–1913) собрал многочисленные сведения о народах, якобы вовсе лишенных веры во что бы то ни было. Исследователь обычаев жителей Андаманских островов Муат писал, что у них «нет даже самых грубых элементов религиозного верования». Путешественник сэр Самуэль Бейкер, посетивший нилотские племена Судана в начале 1860-х годов, сообщал в своем докладе в Лондонском этнологическом обществе в 1866 г.: «У всех у них без исключения не встречается никакого понятия о высшем существе. У них нет также никакого рода богопочитания или идолопоклонства. Темнота их ума не освещена даже ни одним лучом суеверия, и разум их пребывает в столь же застойном состоянии, как те болота, среди которых эти несчастные обитают».[9]
Однако все эти выводы были опровергнуты более тщательными исследованиями. И ныне мы хорошо знаем и религию андаманцев, и верования суданских нилотов. Уже к концу XIX века у серьезных этнографов не оставалось сомнений в том, что в их время дорелигиозные народы неизвестны науке. «Утверждение, что дикие племена, совершенно чуждые религиозных понятий, были действительно найдены, не опирается на достаточное количество доказательств, которых мы вправе требовать для такого исключительного случая», – отмечал в 1871 году великий английский этнолог Эдвард Бернетт Тайлор.[10] Десятилетия, прошедшие с момента написания этих строк, еще больше убедили ученых в отсутствии в настоящее время дорелигиозных народов.
XX век дал миру науку о древнем, доисторическом человеке – палеоантропологию. И чем дальше уходили ученые в прошлое, тем больше убеждались они, что не только ныне, но и в минувшие эпохи человечество не было безрелигиозным. Крупнейший специалист в области истории религий, английский ученый, священник Эдвин Оливер Джеймс (1888–1970) указывал: «Доступные к настоящему времени данные позволяют с большой долей уверенности утверждать, что в широком смысле слова религия в тех или иных своих проявлениях является столь же древней, как и само человечество».[11] А английский философ и культуролог Кристофер Генри Доусон (1889–1970) писал: «Как бы далеко назад в историю человечества мы ни пошли, мы никогда не сможем найти время или место, где человек не знал бы о душе и о божественной силе, от которой зависит его жизнь».[12]
Всеобщность веры и во времени, и в пространстве большинством ученых считается ныне безусловным научным фактом.
Почему человек верит в Бога?
Всеобщность веры ставит перед нами следующий вопрос. Почему все люди или, по крайней мере, все племена и народы, если и не каждый их представитель, испытывают потребность в религиозном переживании бытия. Ответ на этот вопрос далеко не прост и не однозначен. В разное время различные мыслители несходно отвечали на него.
В Текстах Ковчегов и в Бхагавадгите, как вы помните, высказывалась мысль о том, что вера – это внутреннее качество, и даже более того – сущность человеческого существа. «Человек образован верой». Понятно, что в этом случае вера – неотъемлемая черта человеческой личности, подобно зрению или дыханию. Так же думали и люди греко-римской древности, полагая знание о богах природным, врожденным (греч. – ἔμφυτος) качеством человека.
«Необходимо признать, что боги существуют именно потому, что знания об этом заложены в нас (insitae), или, лучше сказать, являются врожденными (innatae)», – писал Цицерон [О природе богов. I. XVII. 44].[13] «Бог – не имя, но мысль о чем-то неизъяснимом, всажденная в человеческую природу», – указывал грек-христианин Юстин Философ и Мученик (110–166 гг.).[14] А великий эллинский неоплатоник Ямвлих Халкидский (IV век) объяснял: «Врожденное знание о богах сопутствует самой нашей сущности, оно превыше всякого рассуждения и доказательства. Оно изначально соединено с собственной причиной и наличествует вместе с заложенным в душе стремлением к благу. <…> Скорее мы сами объемлемся этой связью, и наполняемся ею, и обладаем в знании о богах тем самым, что мы есть». [О египетских мистериях. 1.3].[15]
Автор «Премудрости Соломоновой», греко-иудейского текста, включенного в Ветхий Завет в качестве одной из дополнительных, неканонических книг, в таких словах благодарит Бога за дарование веры людям: «Волю же Твою кто познал бы, если бы Ты не даровал премудрости и не ниспослал свыше святого Твоего Духа. И так исправились пути живущих на земле и люди научились тому, что угодно Тебе, и спасались премудростью» [Прем. Сол. 9,17–18].
Многие мыслители первых веков христианства воодушевлялись идеей постоянного присутствия божественной искры в мире. Искру эту, начиная с философа Юстина, именовали «семенным словом» (λογος σπερματικός), поскольку как бы семена истины самим Богом были всеяны в сердца людей, и они давали всходы, когда человек орошал свое сердце любовью к Богу и людям. «Все, что когда-либо сказано и открыто хорошего между философами и законодателями, – все это сделано соответственно мере нахождения и созерцания Слова (Божьего)» [Юстин Философ, 2 Апология, 10].[16]
Христианские писатели, жившие еще в то время, когда большая часть их соотечественников оставалась вне церкви, пребывая или в язычестве или следуя той или иной философской традиции, не уставали подчеркивать, что все доброе и в мыслях, и в делах каждого человека происходит от Бога. «Нога твоя не споткнется, если все доброе ты будешь относить к Божественному провидению, будет ли добро то эллинское или наше (христианское), – пишет видный христианский мыслитель Климент Александрийский (150–215) и продолжает: – виновником всякого добра состоит Бог» [Строматы. I, 5]. Когда человек находит в себе силы оторвать глаза от земли, когда он ощущает свое призвание к вечности, то это не его заслуга. Ведь животные, которым биологически подобен человек, не думают ни о вечности, ни о Боге. Переживание Абсолютного – одна из своеобразнейших отличительных черт человеческого рода, если не вообще важнейшая родовая особенность человека, полагали христианские мыслители. Древние греки объясняли само происхождение слова «человек» – άνθρωπος от ὁ ἄνω ἀθρῶν – смотрящий вверх, горе́, то есть на небо. Христианская этимология славянского слова «человѣкъ» подобна древнегреческой и даже еще яснее: «Чело, обращенное к вѣчности».
«Все божественное, явленное нам, познается только путем сопричастности. А каково оно в своем начале и основании – это выше ума, выше всякой сущности и познания», – указывал глубокомысленный автор, писавший под именем христианского епископа Афин I века Дионисия [О божественных именах. 2.7],[17] подчеркивая мысль, что «семена Слова Божьего» – это природа Абсолютного, присутствующая в нас. Только потому, что в человеке есть по естеству нечто божественное, он переживает Бога, может и, как правило, жаждет верить в Него, быть с Ним.
Именно поэтому для христианина было бы удивительно обнаружить народ без веры в Бога. Но убеждение в том, что искра божественного, образ Божий естественно присущ любому человеку, заставляло серьезных христиан внимательно присматриваться ко всему доброму и в других религиях, в иных учениях об Абсолюте. «Когда язычники, не имеющие закона, – объяснял апостол Павел христианам города Рима, – по природе законное делают, то… они показывают, что дело закона у них написано в сердцах» [Рим. 2, 14–15]. «Следы богоприсутствия обнаруживаются и в языческих религиях», – отмечал ученейший христианин из Александрии священник Ориген (185–253). Он предостерегал своих единоверцев от разрушения статуй языческих богов, «ибо они, бесспорно, есть попытка отразить священное» [Против Цельса. 5.10; 4.92]. «У древних язычников был поиск Бога с жаждой и алчбой, – писал другой учитель древней Церкви епископ Григорий (329–390), которому христианская традиция дала почетное прозвище Богослов. – Во всей истории человечества видна рука Божия, ведущая человека к Истине» [P. G. 36. 160–161].[18]
Конечно, среди христиан всегда находились приверженцы и точки зрения, отрицающей положительный смысл за иными религиями и, соответственно, естественную сопричастность человека Богу. Временами таких христиан оказывалось даже большинство, особенно в те века, когда опыт живого общения с носителями иных религий почти прекращался. В мусульманине, иудее, язычнике такие христиане отказывались видеть сопричастную Богу личность, подобную собственной. Тем же грешили порой и приверженцы других религий. Это приводило к взаимным жестокостям, нетерпимости, геноциду. Но древнее учение о «семенном Слове» никогда не забывалось полностью, и до сих пор оно определяет в христианстве отношение к религиозности человека, объясняет тайну веры.
Современное христианство и множественность религий
Католическая Церковь так определила свое отношение к множественности религий на II Ватиканском соборе: «Все люди составляют одну семью и имеют одну природу и происхождение, ибо Бог произвел весь род человеческий обитать по всему лицу земли. Едина и их конечная цель: Бог. Его промышление, Его благодеяния и Его стремление спасти простираются на всех людей».[19]
Православное богословие обнаружило проблему множественности религий уже в XIX веке. «С середины XIX века и до наших дней… на первый план стал выдвигаться вопрос о соотношении Христианства и других религий, то есть вопрос о месте Христианства в истории», – отмечал в 1950-е гг. известный историк русской философии протоиерей Василий Зеньковский.