преисподней, рядом с которой и пристало пылать жертвенному огню очага. В Тибете и сейчас дымоход именуется «вратами Неба». Идея оси мира, устремленной к неподвижной полярной звезде, в высшей степени присуща древнейшим египетским религиозным текстам. А соединяющий миры и разрывающий преграды между ними жертвенный огонь очага был известен уже синантропу. Наша церковная свеча и колеблющийся огонек лампады перед иконой во время домашней молитвы – далекие потомки тех древних жертвенных костров.
Иногда даже жилища превращались после смерти их обитателей в склепы, над которыми возводились жертвенные алтари. Такой склеп IX тысячелетия до Р. Х. обнаружен был в Эйнане. Вот как описывает его Джеймс Мелларт:
«Наиболее интересным в натуфийской культуре является погребение вождя, найденное в Эйнане. Оно относится к среднему строительному горизонту; круглая гробница диаметром 5 м и глубиной 0,8 м, возможно, первоначально была жилищем этого вождя. Гробницу окружал парапет, обмазанный глиной и окрашенный в красный цвет; по краю его выложен круг из камней диаметром 6,5 м. В центре гробницы лежали два полностью сохранившиеся скелета. Они были положены на спину, ноги, отделившиеся после разрушения тела, были перемещены. Один из скелетов, принадлежавший взрослому мужчине, был частично перекрыт камнями и опирался на каменную кладку; лицо было обращено на снежные скалы горы Хермон. У другого скелета, по-видимому женского, сохранился головной убор из раковин денталии. Ранее погребенные здесь останки были сдвинуты (поэтому их черепа оказались смещенными), чтобы освободить место для этих покойников. Затем погребение засыпали землей, а сверху соорудили каменную вымостку, на которой был сложен очаг. Около очага положен еще один череп, и поверх насыпанной земли была сделана еще одна вымостка, круглая, диаметром 2,5 м, окруженная низкой стеной. В центре последней вымостки лежали три больших камня, окруженные маленькими».[245]
Погребального инвентаря нет и в этом сложном заупокойном сооружении, воздвигнутом общинниками для, безусловно, социально значимого лица. Красная охра, обильно встречающаяся и в этом, и в иных натуфийских погребениях, показывает, что древний палеолитический символ крови и жизни сохранял свою актуальность. Череп, найденный у очага первой вымостки, имел два верхних шейных позвонка, то есть он был отделен от тела или живого, или только что умершего человека, что не исключает возможность человеческого жертвоприношения. С другой стороны, три больших камня, возвышавшихся над склепом, очень вероятно, подобно менгирам мегалита (см. лекцию 5), являлись воплощением душ умерших и погребенных тут людей, их вечными, неразрушимыми телами. Поскольку камней три, можно предполагать, что и третий череп принадлежал не жертве, но какому-то позднее умершему родственнику или преемнику погребенного здесь вождя.
Нас не может удивлять особое отношение к черепу усопшего, заметное в этом эйнанском погребении. Культ черепа прослеживается еще с раннего палеолита. Но в неолитических поселениях древний обряд обретает новую значимость.
В Иерихоне начала VII тысячелетия до Р. Х. («докерамический неолит В») было найдено не менее десяти человеческих черепов с прекрасно моделированными гипсом чертами лица и инкрустированными раковинами каури глазами (см. илл). Нашедшая эти черепа Кэтлин Кэньон предположила, что они играли какую-то роль в культе предков. Скорее всего, они были выставлены в домах на специальных полках, зримо отражая единство рода, побеждающее смерть.
Вдоль стен на полках черепа были расставлены и в ранненеолитическом поселении Северной Сирии – Мурейбите. В Телль Рамаде (Южная Сирия) и Бейсамуне (озеро Хуле) черепа были водружены на вылепленные из глины антропоидные фигуры – подставки высотой до четверти метра. На лбу телльрамадских черепов красной охрой нанесены большие пятна. Примечательно, что вместе с черепом в фигуру-подставку были вмонтированы и верхние шейные позвонки. Эти находки объясняют большое число «обезглавленных» захоронений. Видимо, после смерти головы часто отнимались от тел и сохранялись в жилищах живых, в то время как остальное тело предавалось земле.
Из всех частей тела именно голова с наибольшей полнотой выражает личность человека. Поэтому то, что мы обнаруживаем в протонеолите Натуфа и в раннем неолите, – это не безличный культ рода, но внимание к конкретным личностям усопших родственников, без помощи которых обитатели древних Эйнаны и Иерихона не могли надеяться на преодоление смерти, через которую переступили, сохранив жизнь, прародители. Черепа предков, выставляемые на полках в жилищах натуфийцев, скорее всего, выполняли ту же задачу, что и иконы в домах их далеких потомков – православных арабов Сирии, Ливана и Палестины. Они возводили ум молящихся от образов к первообразам. Но на ранненеолитическом Переднем Востоке первообразом каждой из таких икон-черепов был конкретный предок, которого мыслили сильным заступником, защитником и покровителем (то есть героем – в эллинском смысле этого понятия) потомков, еще шествующих юдолью земной жизни, еще не водворившихся в вечных обителях Отца Небесного.
В тех культурах, где головы предков все же не сохранялись в жилищах, их, возможно, заменяли грубо моделированные портретные камни, на которых человеческое лицо иногда схематизировалось до крестообразного символа. Камни эти очень напоминают расписные гальки мезолитической культуры Азили (Италия, Швейцария), также связанные, по всей вероятности, с культом предков.
Сравнивая азилийские гальки с этнографическим материалом наших дней, Дж. Марингер усмотрел сходство между ними и чурингами коренных обитателей Австралии.[246] Каменные и деревянные чуринги с рисунками, обвязками и насечками считаются австралийцами вместилищами душ умерших предков. Ф. Сарасин обнаружил большое число таких «чурингообразных» расписных камушков в швейцарской пещере Бирсек. Все они были тщательно расколоты на части. Скорее всего, это враги, захватившие родовое святилище, пытались покончить с силой предков, разбивая их «вечные» каменные тела. И если бирсекские гальки – это действительно воплощенные души предков, то тогда находка Ф. Сарасина говорит об огромном значении почитания предков в века перехода к неолиту. Сила предков, их способность защитить своих потомков полагалась столь значительной, что ее «нейтрализации» врагами племени уделялось особое внимание.
Голова-крест из ранненеолитической Палестины (Эйнана. IX тысячелетие до Р. Х.)
Видимо, с культом предков связаны и сравнительно немногочисленные находки статуэток в слоях протонеолита и докерамического неолита. Из Айн-Сахри происходит купленная аббатом Анри Брелем у бедуинов крупная галька, обработанная в виде обнимающейся пары (ныне в Британском музее). Скорее всего, древний мастер пытался изобразить соитие, которое и ныне любят совершать на Переднем Востоке в подобной сахрийской сидячей позиции. Похожая находка была сделана и в Нахал-Орене.[247] Изображения в высшей степени целомудренны. Не возбуждая никаких эротических желаний, они привлекали внимание к важнейшему моменту родовой жизни – зарождению нового поколения. Соитие, должно быть, переживалось в ту эпоху как великое священнодействие – творение жизни.
В более поздней (VI тысячелетие) скульптурной группе из Чатал Хюйюка (Малая Азия) на пластине зеленовато-серого вулканического камня с большим мастерством изображена в левой половине аналогичная сахрийской сцена соития, а на правой – мать, прижимающая к себе маленького ребенка. Очень возможно, что с утратами сохранившаяся от VII тысячелетия глиняная скульптурная группа из Палестины (Айн Гхазаль) воспроизводила тот же образ. Зачатие и рождение потомков, должно быть, сознавалось одним из священных моментов родового бытия, уничтожающих над родом власть времени и смерти.
Такое внимание к предкам, родоначальникам, продолжающим помогать живым в их и временных, земных, и в вечных, небесных, нуждах, такое чувство взаимозависимости поколений не могло не отразиться и в организации жизни. Могилы предков, священные реликвии рода, нужно было максимально приблизить к живым, сделать частью мира живых. Потомки должны были зачинаться и рождаться буквально «на костях» праотцов. Не случайно захоронения часто находят под теми глинобитными скамьями неолитических домов, на которых сидели и спали живые.[248] Кочевой образ жизни, характерный для палеолита, вступал в столкновение с новыми религиозными ценностями. Если могилы предков должны быть как можно ближе к дому, тогда или дом должен быть недвижим, или кости переноситься с места на место. Но почитание родящей стихии земли требовало стационарных погребений – зародыш новой жизни, погребенное тело, не мог по мере необходимости изыматься из утробы. И поэтому единственное, что оставалось человеку протонеолита, – это осесть на землю.
Новый строй жизни был труден и непривычен, но тот духовный переворот, который произошел в сознании людей около 12 тысяч лет назад, требовал выбора: или пренебречь родом, общностью с предками ради более сытой и удобной привычной бродячей жизни, или связать себя навсегда с могилами предков нерасторжимыми узами единства земли. Некоторые группы людей в Европе, на Переднем Востоке, в Индокитае, на Тихоокеанском побережье Южной Америки сделали выбор в пользу рода. Они-то и положили начало цивилизациям нового каменного века.
Удивительно, но на большом отдалении от передневосточного центра перехода к неолиту происходят почти одновременные и имеющие массу общего с натуфийской культурой процессы. Сравнительно недавно в Восточной Сербии, ниже Железных Ворот, была открыта своеобразная протонеолитическая культура начала VIII тысячелетия до Р. Х. – Лепеньски Вир. Доместикации еще не было, и главным источником пищи являлись здесь обширные пруды и дунайские старицы, изобильные хорошей рыбой. Но не пруды заставили древних обитателей Приданубья «сесть на землю». Хорошая рыбалка позволяла перейти к оседлости, но не могла сама по себе заставить сделать этот серьезный шаг. Раскопки в Лепеньском Вире обнаруживают истинные причины изменения всего строя быта. Из 147 построек поселения около пятидесяти имели внутри себя святилища – прямоугольные алтари, окруженные блоками камня, вцементированными в пол. Алтари имели круглое или овальное место для жертвоприношений, окруженное несколькими скульптурами из крупной гальки. Скульптурки эти, с подчеркнутыми мужскими и женскими половыми признаками, скорее всего, обозначают предков. Для предков же сделаны треугольные отверстия в полу прямо против алтаря, очерченные охряными камушками или нижними человеческими челюстями.