[417] Позднейшие исследования подтвердили это утверждение.
Но религиеведы продолжали высказывать совершенно произвольные суждения о сущности тотема. Например, Эмиль Дюркгейм полагал, что тотем играет чисто социальную роль, как форма познания племенем себя самого. «Бог клана, тотемический принцип, есть, таким образом, не что иное, как сам клан, персонифицированный и представленный воображению под осязаемой формой животного или растения-тотема», – писал он.[418] Британский религиевед А. Р. Рэдклифф-Браун развил эти положения Дюркгейма и доказывал, что тотемизм – это частная форма общего для человеческого общества закона, согласно которому любой объект или событие, которые оказывают важное воздействие на материальное или духовное благополучие общества, имеют тенденцию становиться объектом ритуального поклонения. Поэтому люди, выживание которых зависит от охоты и собирательства, испытывают ритуалистическое отношение к наиболее нужным для них животным и растениям.[419]
Зигмунд Фрейд, обобщив громадный этнографический материал и соединив его со случаями из своей собственной психиатрической практики, убеждал своих читателей, что тотемом становился отец, убитый сыновьями ради овладения его женами и сожранный ими, после того как каннибалы раскаялись в содеянном.[420]
В 1960-е годы к проблеме тотемизма обратился Клод Леви-Стросс. В монографиях «Тотемизм сегодня» и «Сознание дикаря» он настаивал на том, что тотемизм – это искусственное построение этнографов XIX – XX столетий. На самом деле тотемизм, указывал он, не более чем способ называния различных социальных реальностей.[421]
Одновременно, в 1960–1970-е годы, главным образом на австралийском материале, были предприняты новые систематические исследования Р. М. Берндтом, К. П. Моунтфордтом, А. П. Элкиным, Т. Г. Х. Стрехлоу, В. Е. Х. Станнером, Е. А. Вормсом. Эти ученые выявили очень своеобразную систему представлений о творении мира и человека, в которой важнейшую роль играют сущности, именовавшиеся антропологами тотемами.
Время и бытие начались тогда, когда из вечности возникли, вышли многочисленные существа, которые довольно условно именуются австралийцами предками. Коренные народы Австралии используют понятие «выход из вечности» (на языке аранда – альтжиранда нгамбакала), понятие и для нас нелегко сознаваемое. Действительно, при изучении религиозных представлений «примитивных племен» обращает на себя внимание далеко не примитивная глубина, делающая их умозрения сопоставимыми с шедеврами богословской мысли высококультурных народов. Скорее современный белый человек, живущий исключительно интересами телесного комфорта и сиюминутной приятности, покажется дикарем австралийцу, глубоко переживающему тайну своего бытия.
До того момента как сверхъестественные существа вышли из вечности, земля была «безвидна и пуста», не было ни солнца, ни звезд, ни воды, ни гор. Существа имели различный облик – некоторые напоминали определенные породы животных, другие во всем были подобны людям. Но, независимо от внешности, все они являлись сознательными и могущественными существами как женского, так и мужского пола. Некоторые из них, хотя и не имея облика растений, были связаны с ними, создали их и питались ими. Другие создали животных «своих» пород, третьи создали леса, реки, вывели на небо светила.
Люди, подобно земле, лежали единой нерасчлененной массой, находясь в эмбриональном состоянии. Эту массу людских зародышей «предки» тщательно разделили, вырастили, и так появились первые люди. Таким образом, люди не являются потомками вышедших из вечности сверхъестественных существ, но скорее их созданиями. Когда мир был обустроен, предки вернулись в инобытие, вышли из сформированного ими пространства. За время своей жизни в мире они совершили различные деяния, частью героические, частью – глубоко безнравственные, типа инцеста и людоедства. Среди австралийцев преданий о деятельности предков «во время о́но» бесчисленное множество. Существа эти оказались подверженными страданиям и болезням, но не смерти. Даже те из них, кто был убит, превратились в скалы и иные священные объекты, в которых они продолжают свое существование. Уход «предков» из мира совпадает с вхождением в мир смерти, которая появилась случайно, из-за каких-то неправильных действий людей и «предков».
Те места, где «предки» вышли из небытия, и те, где они вновь ушли в него, особо почитаются австралийцами как священные. Священны также те объекты (скалы, родники), в которые превратились тела предков. «В сравнительно хорошо обводненной части Австралии практически каждый элемент пейзажа связан с каким-либо преданием или священной песней, – указывает Т. Г. Х. Стрехлоу. – Австралийская мифология повсюду соединяется с природным ландшафтом».[422] Считается, что, хотя «предки» ушли в инобытие, некоторый духовный след их пребывания в мире сохраняется. Особенно явен он там, где они вошли в мир и где покинули его. Именно поэтому места такие священны. Вход в них непосвященных и вне особых ритуальных моментов карается смертью.
В этих местах люди совершают ритуалы, воспроизводящие те, что совершали «предки» «во время о́но», и которые привели к возникновению этого мира и всего, что наполняет его. Песни, которые при этом поются, воспроизводят мелодии, данные «предками», слова их – повести о деяниях «предков» и содержат «подлинные творческие глаголы, которыми был создан этот мир».[423] Ритуалы эти связаны не столько с этой временной жизнью австралийцев, сколько с инобытием.
Каждый человек, по представлениям большинства племен Австралии, имеет кроме естественной человеческой души еще и душу «предка», вошедшую в него в материнской утробе. Вхождение этой души обусловлено специальными обрядами, и она-то делает человека членом определенного тотемного клана. Все члены такого клана как бы одно целое, ибо они имеют единую тотемную «душу». Потому в таком клане невозможны браки между «родственниками». Среди этнографов даже существовало представление, что австралийцы вовсе не видят связи между соитием и рождением, считая, что беременность наступает от «тотема». Сейчас ясно, что столь наивными австралийцы не являются. Но они убеждены, что человек – это соединение двух душ: человеческой – от отца и матери – и тотемной – от предка. Знак «предка», в котором обитает тотемная душа, австралиец часто носит с собой. Это, на языке аранда, чуринга – раскрашенный камень, украшенная резьбой дощечка, раковина. В ней – жизнь человека. После смерти телесная душа какое-то время пребывает рядом с телом, а потом растворяется в лучах солнца, тотемная же возвращается к «предку», давшему ее.
Запреты на разглашение тайных отношений с «предком» столь строги, что антропологи до сих пор не могут точно воспроизвести механизм соединения индивидуальной души человека с духом «предка» в вечности. То ли это растворение и утрата личности, то ли сохранение. То ли личность австралийца на онтологических глубинах вообще не индивидуализирована, и он ощущает себя лишь эмпирическим проявлением «тотема». Есть ряд точек зрения по этому вопросу, и все они не до конца достоверны. Хотя австралийцы и сейчас живут бок о бок с нами, на наши расспросы ответов они предпочитают не давать.
Впрочем, даже то немногое, что мы знаем, позволяет сделать некоторые заключения. Мир обустроен (но не создан!), и человек приведен в свое нынешнее состояние (но опять же – не создан!) некоторыми существами, безмерно превосходящими человека силой, обладающими свободной волей, которую они равно успешно употребляют и на доброе, и на плохое. Именно эти существа органически связаны с человеком через «тотемную душу», и именно к ним стремится уйти человек в страшный миг смерти. Иногда исследователи конца XIX – начала XX века ошибочно принимали тотем племени за Бога-Творца, ибо аборигены рассказывали немногим прошедшим посвящение белым, что такое-то великое существо создало нас, оно – «наш отец». Теперь ясно, что таких «создателей» австралийцы знают множество. Это не Бог-Творец, но духи, созданные Им, исшедшие из Его Божественной вечности.
Подобно нанайцам и орочам, о которых речь шла чуть раньше, австралийцы живут в действительности в мире духов. Духи эти, как и люди, обладают свободной волей, склоняются и к добру, и ко злу. Но если нижнеамурские народы не задаются вопросом о творении мира и о своем отношении к его устроителю, то австралийцы делают это с замечательной последовательностью. Нанаец сознает мир духов как данность, с которой нужно научиться жить «по-хорошему». Австралиец ощущает себя частью мира духов, он и его родители заботятся о том, чтобы с первых моментов существования в нем пребывала «тотемная душа предка», иначе говоря, тот демон, который «опекает» этот клан, семью, род. Именно для подобных верований, быть может, справедливо определение Джозефа Кэмпбелла, которое он излишне широко распространяет на все неписьменные народы: «Архаический человек вообще не являлся человеком в современном, индивидуалистическом смысле слова, но он был воплощением переживаемого обществом (socially determined) архетипа».[424]
Ощущая в себе небесное семя, Дух Бога-Творца, древний человек устремлял свои упования к небу, связывал свою победу над смертью с воссоединением с Небесным Отцом, образом которого так часто было жизнедательное солнце или бездонное сияющее небо. Австралиец мыслит иначе. Он носит в себе духа рода, с этим духом утверждает он свое единство в таинствах, с ним же он соединяется и посмертно, обретая в такой форме искомую всеми людьми победу над смертью. Примечательно, что, хотя австралийцы и признают наличие небесных божеств, они мало интересуются ими, полагая, что и сами небожители вполне равнодушны к судьбам земли и ее обитателей, да и не имеют никакой власти над ними. Исключением являются племена Восточной Австралии, среди которых не распространен обряд обрезания. Они придают большое значение почитанию небесных божеств. Большинство же аборигенов, практикуя обрезание и проливая кровь из своих гениталий на землю, подчеркивают тем самым свое духовное родство именно с духами земли и преисподней.