Выскользнув из объятий, Дока откачнулся, с отвращением посмотрел на дрыгавшую ногами тетку, на заросшую черным волосом безразмерную половую щель, дальше переходившую в два разделенных глубоким оврагом трясущихся студнем окорока. Затем перевел взгляд на распахнутое пальто, из–под которого виднелись сползшие на ботинки брюки. И застыл с открытым ртом. Полы пальто, рубашка и брюки оказались густо измазанными белыми выделениями. Наверное, товарищ тоже сумел опростаться, но признаваться в этом не пожелал, решив показать свою мужскую силу.
— Ну, ты молодец, — тот уже стоял рядом, похлопывая Доку ладонью по спине. — Сколько ее ни трахал, доводить до хаты так и не получалось.
— Она довела себя сама, — вытаскивая носовой платок, брезгливо взялся оттирать одежду партнер. — Родненькая, блин… Знал бы, десятой дорогой обошел.
Перед самым Новым годом Доке от бывшей жены неожиданно пришло письмо. Они не переписывались, лишь вначале обменялись адресами. Прочитав послание, он забросил его в тумбочку. Возвращаться на родину не хотелось, на новом месте перспектива выйти в люди была все–таки основательнее. Он чувствовал, что с каждодневными пьянками пока в силах справиться самостоятельно, главное, на рабочем месте его ценили, обещая в скором времени перевести начальником смены. Как в институте, так и на заводе, он с прилежностью вникал в тонкости производства, выводя в передовые коллектив бригады. К тому же, участие в художественной самодеятельности делало его заметным человеком, прибавляя баллов по графе общественная работа. В общежитии он стал полноправным авторитетом, ребята объявили его королем. Чего не хватало, так это охочей до секса постоянной партнерши. Как ни выкручивался Дока, по жизни двойные стандарты рушили все планы на этот счет. На работе надо было держать себя в руках, в общежитии не давали спокойно осмотреться друзья.
Наступил Новый год, который он, отказавшись от предоставленного администрацией небольшого отпуска, решил провести со ставшим родным коллективом. После концерта в цеху, руководитель музыкально–инструментального ансамбля объявил, что на встречу Нового года они приглашены в женское общежитие при заводе. У Доки было достаточно знакомых девушек, приехавших на предприятие из Западной Украины и проживавших там же. Они часто смеялись над ним, предлагая правильно произнести фразу: на полыци лыжить пивполяныци. Как он ни старался, западянки все равно покатывались со смеху над его москальским акцентом. Все они не отказывали в дружбе, ставя одно условие — рукам волю не давать.
Концерт начался не в актовом зале общежития, а прямо на лестничной площадке, в коридоре. Дока терзал гитару как заправский лабух, он обладал исключительным чувством ритма. Ребят из ансамбля облепили молоденькие девушки, звонкими голосами они подхватывали мелодию, которую задавали музыканты, и доводили ее до конца самостоятельно. Оставалось только подыгрывать. Одна из подружек, давно набивавшаяся в друзья, в этот день особенно плотно прижималась к Доке. Когда подоспело время садиться за накрытые столы, она опять оказалась рядом. В этот раз Дока разрешил себе отвязаться по полной программе. Вместе с подружкой он опрокидывал одну рюмку водки за другой. Затем все выходили в коридор, пели, плясали, смеялись, обнимались, и снова возвращались к уставленному спиртным с закусками столу. Дока видел, что является центром внимания, можно было приглашать любую девушку, ни одна не отказала бы в близости. Но поначалу прибившаяся подружка не спускала с него зорких глаз. Скоро он почувствовал, что перебрал лишнего, голова стала покруживаться, пальцы захватывать не те струны. Никто не обращал на фальшивую игру внимания, лишь бы любимые всеми лабухи присутствовали на празднике. В конце концов ему пришлось передать гитару более трезвому парню и включиться в общее веселье. В какой–то момент он с подружкой оказался зажатым в темном углу просторного коридора. Ощутил вдруг, как приникла к нему она разгоряченным телом, как подставляет пылающие щеки и сама жадно ловит его губы. Голова закружилась еще больше, ноги стали ватными. Вместо сексуального возбуждения изнутри поднялась мутная волна тошноты. Борясь с нею, Дока вяло отвечал на страстные поцелуи. Девушка вжималась, мяла и тискала его, а ему нечем было дышать. Наконец, он оторвался от стены, устремился по коридору в поисках туалета, или хотя бы мусорной урны. Подружка не отставала ни на шаг, наоборот, сама показала дверь в туалетную комнату. Когда отблевался и вышел, снова прильнула всей ладной деревенской фигуркой, не обращая внимания на потеки рвоты на его рубашке. Не в первые Дока подумал о том, что пьянка и секс несовместимы, сколько случаев было упущено из–за обычного неумения держать себя в руках, сосчитать не представлялось возможным.
Вот и сейчас он осознавал, что девушка заведена, ее не следует уговаривать, а нужно брать голыми руками и тащить в какой укромный уголок. Он бы давно и с удовольствием это сделал, если бы не новые спазмы категорически отвергавшего спиртное не в меру желудка. Прислонившись к прохладной стене, позволил подружке все, что ей хотелось в данный момент. Но девушке этого оказалось мало, схватив за рукав рубашки, она увлекла его за собой вниз по лестнице, в длинном коридоре завернула за угол, устремилась к одной из дверей с намалеванными белой краской большими цифрами вверху. От быстрого бега у Доки вновь начались приступы рвоты. Рассуждать было некогда, к тому же, туалета поблизости не оказалось, и он срыгнул прямо на кучу мусора в углу. Она и в этот раз терпеливо засуетилась рядом, поддерживая ему голову, вытирая платком рот. А когда он распрямился, снова потащила к заветной двери. Наверное, в комнате она жила, потому что в кармане платья оказался ключ. Открыв замок, вошла в темное пространство, не выпуская из пальцев его рубашки, другой рукой включила свет. И сникла сразу, резко и безнадежно, словно наткнулась на непреодолимое препятствие. Немного протрезвевший Дока приподнял тяжелую голову, осмотрелся вокруг. С обоих сторон большого чистого помещения выстроились по три в ряд шесть аккуратно заправленных белоснежными простынями с белее снега наволочками на небольших подушках железных койки. На одной из них, свесив ноги в ботинках на пол, негромко похрапывал молодой парень. Как и Дока, он, скорее всего, был пьяным в умат, потому что безвольно разбросанные кисти рук тоже болтались в воздухе. Потоптавшись на месте, Дока решительно выключил свет, привлек подружку к себе. Ощутил, как из собственного рта пахнуло запахом рвоты, а в глазах заплясали разноцветные круги. Он устоял, поводив губами по пышной копне волос, настойчиво подтолкнул девушку к одной из кроватей. Вся какая–то опустошенная, она не сопротивлялась, вяло чиркая туфлями по полу. Лежа на кровати позволила обнажить груди, поцеловать соски, погладить ладонью между ног. Дальше продвигать руку не следовало, она оборвала попытки нащупать резинку от трусов решительно, словно за резинкой этой находилась ее душа.
Сколько они пролежали вместе, Дока не помнил, как пропустил тот момент, когда отключился напрочь. Очнулся от яркого в широких прозрачных занавесках света, когда день полностью вошел в свои права. Девушки рядом не было, не похрапывал и незнакомый парень на кровати рядом. Зато на тумбочке стоял стакан вина и тарелка с нарезанной колбасой с кусочком черного хлеба. Он не опохмелялся, но сейчас заставил себя приподняться, отхлебнуть несколько глотков. Почувствовал, как спазмы скомкали желудок, заставив его подкинуть к горлу остатки пищи. Усилием воли он задавил потуги к рвоте, а минут через десять сделал еще пару глотков. Теперь вино прошло в желудок без протеста, по взопревшему телу неторопливо разбежались первые волны тепла, в груди рассасывался тугой клубок неприятных ощущений. Скоро вся плоть отмякла, сделалась послушной. Дока помнил все до мельчайших подробностей, и от этого несоответствия, заставляющего прошедшее переживать заново, хотелось уткнуться в подушку и затрястись в глубоких рыданиях. Какой раз упускалась возможность переспать с красивой девушкой, в который случай он не сумел обрести любовницу. Он вспоминал друзей, у которых все получалось с первого раза — и наслаждаться сексом с молоденькими девчонками, и находить среди них жену полностью под себя. Его же вечно подводили непредвиденные обстоятельства. То из–за стыдливости, от внутреннего напряжения, член не вовремя откажет, то организм примется самоочищаться от спиртного, то пропускающие даже бродячих собак вахтеры в общежитии отвяжутся на него как на не родного.
Немного позже, когда Дока поднялся наверх и присоединился ко всем встречающим за столом Новый год, он увидел девушку. Она сидела рядом с каким–то парнем. Но вчерашняя подружка его уже не узнала.
Глава двенадцатая
Солнце медленно опустилось в залив Северного моря, ярче засверкали разноцетные огоньки вокруг выгнутых крыш китайских ресторанчиков на воде, побежали световые дорожки по снастям старинного парусника на самый верх высоченной мачты с корзиной на ней вперед смотрящего. Похолодало. Зябко передернув плечами, молодая женщина сняла со спинки стула теплую вязанную кофту, накинула на плечи. Ее собеседник протянул руку к выключателю на стене, под потолком просторной лоджии вспыхнула плоская люстра ввиде какого–то цветка. Затем приподнялся, налил женщине вермута в бокал, наполнил хорошим вином свой до краев, отхлебнув пару глотков, щелчком выбил из пачки дорогую сигарету. Из серебряной зажигалки из зеленой яшмы вырвалось ровное пламя.
— Спасибо, — охватывая бокал пальцами, с легкой улыбкой на бледноватом лице поблагодарила женщина. — Ты всегда был настоящим английским сэром.
Занятый своими мыслями, мужчина ответил молчаливым кивком головы. Немного помедлив, его собеседница пригубила вино, посмаковав под языком, снова прильнула к хрустальному краю играющей всеми цветами радуги тонкой посудины. Бриллиантовое колье солидарно отозвалось драгоценной россыпью искр, за ним эстафету подхватил серебряный браслет на запястье, сережки в ушах. Мелодию камней увенчала заколка в светлых волосах. Скоро вся женщина словно оделась в живую радугу цветов. Мужчина завороженно распахнул большие карие глаза, он будто впервые увидел спутницу в ином ракурсе. Но это чудо длилось всего лишь миг. Собеседница поставила бокал на белоснежную скатерть и метелица искр растворилась в свежем воздухе. Теперь лишь отдельные зеленовато–синевато–красные росчерки отскакивали от украшений, окружая их обладательницу завесой таинственности.