Он замолк. Вдруг стало тихо. Затем Кирилл всхлипнул. Еще раз. Петрову показалось, что он плачет. Он обернулся, посмотрел: Кирилл сидел на диване и вытирал нос салфеткой, но глаза его были сухими. Петров отвернулся. Дрон с черными поблескивающими глазами-объективами плавно отлетел от стекла, как будто не желая мешать напряженному разговору.
Но разговора не получалось.
Петров почувствовал, что уходить не хочется. Здесь, в небольшой изогнутой, льнущей к стеклянной стене гостиной с мягкими коврами, зеленым диваном, желтым торшером, плазмой на стене, жил старинный, чудом сохранившийся уют. Пахло духами хозяина и средством для мытья окон. Хорошо здесь, совсем не камера, а милая квартирка современного молодого человека, даром что в нескольких сантиметрах распылен смертельный даже в микроскопических дозах яд.
– Вы думаете, как бы меня спасти? – вдруг сказал Кирилл грустно.
Но вместо логичного вопроса на вопрос, почему Кирилл так самонадеян, Петров вдруг развернулся и, глядя Кириллу прямо в глаза, сказал:
– Кирилл, ты понимаешь, что все, что ты говоришь, катастрофически устарело?
– Возможно, – сказал Кирилл.
– И даже, собственно… два миллиона человек, которых ты укокошил, уже мало кого интересуют. Или как ты говорил раньше? Не убил, а отключил… – вдруг Петров неприятно засмеялся. – Прямо в момент загрузки в мехтела… Черт! Это уже история!
– Ну хватит, – сказал Кирилл, встал и двинулся к Петрову. – Зачем вы пришли?
Петров обернулся. Посмотрел серьезно.
– Ты угадал, я действительно хочу помочь. И пришел поговорить…
– Ну наконец-то, – Кирилл шагнул ближе.
– В общем, я буду говорить прямо, Кир… Ничего не скрывая. Короче, где-то через месяц подпишут закон, по которому госгибриды старше семидесяти лет будут предлагаться к утилизации, а их личности – или родственникам, или, если у человека таковых нет, будут переводиться на государственные сервера… Старые механические тела ремонтировать дорого, система государственного страхования трещит по швам, искусственную органику, похоже, тоже начали изживать всерьез, фабрики по выращиванию тел не выдерживают конкуренции и стали для бюджета обузой. Получается, ранние гибридные организмы первые под ударом…
– Так, отлично! – вдруг обрадовался Кирилл. – Я предполагал нечто подобное. А чем они объясняют нововведения?
– Тебе грозит утилизация, а ты интересуешься их мотивами. К чему этот вопрос?
– Это вопрос моего выживания…
Кир улыбался, Петров нет. Они стояли друг против друга. За стеклом скопилась стайка охранных дронов. Они зависли, пытаясь фиксировать каждое движение в комнате.
– Твоего выживания? Ты же такой идейный! Я думал, сразу начнешь переживать не за себя, а за сотни миллионов тех, кого Совет хочет лишить физической жизни…
– Вы вообще на чьей стороне? – засмеялся Кирилл.
Петров засмеялся тоже.
– Аркадий Семенович, – Кирилл улыбнулся и подошел еще ближе, – мы с вами сколько знакомы? Полвека, больше? Сколько раз мы встречались за это время? Раз сто, наверное, да? И все это время я говорил вам, что рано или поздно сама концепция переноса личностей в роботизированную среду приведет к пересмотру моральных установок и в итоге к антигуманному обществу… Личности, сознания начнут продавать, обменивать, стирать без суда и следствия… А мехтела и органические болванки и их производство будут регулировать законами, ограничивать, утилизировать… Разве не об этом я говорил все это время? Что околочеловеческие технологии ведут к обесцениванию собственно человека.
– Да-да, я помню… – сказал Петров задумчиво. – Ты спрашивал, чем они объясняют нововведения? Они будут рассказывать народу, насколько я знаю от своих источников в правительстве, о том, что у первых гибридов куча багов, программных ошибок встраивания сознания, ненадежный контакт с телом, ставящий под угрозу психическое состояние… Ну и так далее. Ложь и оправдания. Обычный набор выдумок пропагандистской машины.
Повисла пауза. Кирилл отошел от окна и лег на диван. Теперь он смотрел в потолок.
– А про синдром эмпатической вспышки вы ничего не слышали? – вдруг каким-то слабым, тягучим, нездешним голосом спросил Кирилл.
– Что? Эмпатическая – что?..
Кирилл не ответил. Петров отвернулся к окну, дроны не улетали, только изредка сменяли друг друга, один уходил вниз, другой спускался сверху. Они работали в единой коммуникационной сети, объединяющей изображения с камер всех дронов в одну панорамную трансляцию происходящего внутри тюрьмы.
Кирилл сел на кровати. Петров взглянул на него и поразился – тщедушное тело подростка с тонкими свисающими с дивана ножками, похожими на ленты ручками, бледное даже в оранжевых отсветах лицо… И при этом в печальных глазах узника столько мысли и дерзости… Следователь знал, что с годами сознание адаптирует так называемые органические тела-болванки под привычки и характер «хозяина», но все равно поражался, как с годами человек, который не совсем человек, становится похож на истинного себя – на то, что живет у него в голове.
– Может, сделать вам кофе, а, гражданин начальник? – широко улыбнулся Кирилл.
– А давай! – подмигнул, правда как-то нервно, Петров.
Он уселся за небольшим столиком в крохотном закутке в углу гостиной, прижался спиной к стене, закинул ногу на ногу и едва не обжег губы раскаленным кофе с плавающими в нем частичками зерен грубого помола. Кирилл пристроился напротив.
– Кирилл, там идет большая война. Крупнейших корпораций, с их заводами, лабораториями и технологиями, они делят между собой базовые программные среды для цифровых личностей, методы встраивания и трансплантации, производства мехтел, инкубаторы биоболванок… Сражения не прекращаются ни на секунду, в войне участвуют триллионные капиталы, армии политиков, юристов, пиарщиков…
Кирилл попытался отпить кофе и тоже едва не обжегся.
– Понятно, понятно… Войны за технологии переноса личности. Это я тоже предвидел. Человек отнимает у природы контроль над материальным ресурсом своего существования, и сразу начинается битва…
– А полтора года назад произошла, можно сказать, революция.
– Когда корпорации, обслуживающие госконтракты, сменили операционную систему? – хмыкнул Кирилл.
– Ну да, и заодно тип программного носителя.
– Я слышал об этом. В тех газетах, что нам выдают, читал… Ну и что? Мозги исходника иначе обсчитываются, другим алгоритмом, и вшиваются в немного другой, иной конфигурации, чип-носитель, и что? Выросло быстродействие, надежность? Что изменилось принципиально? Кроме корпорации-поставщика, которая делает чипы и прошивки? – Кирилл на мгновение затих, прикрыл глаза. – Мы станем банальными жертвами очередного витка войны. Ведь так?
Кирилл был прав. Петрову нечего было ответить. Он хотел спасти Кирилла, но не понимал, как это сделать. Предупредить – предупредил. Но Кирилл здесь, в тюрьме. Это все равно что предупредить о пожаре зверя в зоопарке, а клетку не отпереть. Но что он может сделать?
– Ладно, не переживай. Все нормально. Спасибо, что зашел. Я думал, ты давно меня забыл, – вдруг угадал ход мыслей и снова перешел на «ты» Кирилл. Он смотрел на него исподлобья, с какой-то печальной иронией во взгляде.
– Я скоро пойду… – сказал Петров.
– Самое смешное, Аркадий Семеныч, что рациональное зерно в их действиях есть… Первые версии гибридов несовершенны, мягко говоря…
– И что в тебе не так? – улыбнулся Петров. – Отлично же себя чувствуешь! Столько лет. Впрочем…
Петров задумался.
– Что ты хотел сказать? – спросил Кирилл.
– О себе ты знаешь больше, чем я, а я… знаю гораздо меньше, чем специалисты правительственных лабораторий…
– С чего ты взял?
– Как тебе сказать… Предполагаю. Они постоянно говорят об опасности бунта, об угрозе организованных действий со стороны гибридов первых поколений… Ходят слухи о таинственных организациях, в которые вы якобы объединяетесь… Говорят даже о некой подпольной сети, по типу интернета, который был в двадцать первом веке…
Петров замялся. Кирилл сидел склонив голову, уставившись на свою костистую бледную руку, лежащую на столе.
– В общем, что-то с ними, как выяснилось, не так… Может, зря ты оставил в живых еще два миллиона экземпляров? – И Петров нарочито громко рассмеялся, пытаясь разрядить тягостную атмосферу.
Но Кирилл недовольно на него посмотрел, и полковник осекся, скомкал смех.
– Кстати. Вот же ирония. Что, если, уничтожив больше половины всех первых экземпляров, я спас государство от переворота? – сказал Кирилл и заговорил громче: – Предотвратил бунт, уничтожив в зародыше, так сказать, незаконную организацию первых гибридов, а? – Глаза Кирилла засверкали нездоровым блеском. – Что, если так? А? Что, если? А ты – знаешь? Петров! Ты уверен, что хоть что-то знаешь? А что ты знаешь о синдроме эмпатической вспышки? Я спрашивал… А знаешь ты, каково это – убить столько человек? Знаешь? Таких же, как я! А? – последние слова трясущийся Кирилл выкрикивал.
– Стоп, – твердо сказал следователь, встал, подошел и накрыл ладонью руку Кирилла. – Хватит. Успокойся. Я пришел предупредить. Просто подумай, что можно сделать. Чем помочь… Тебе. А мне… А мне пора.
Бледное лицо полковника Петрова озарил слабый раствор света зеленой лампы, и он прошел через шлюз. Охранник Иван кивнул и махнул громадной лапой на прощание, крикнув что-то неуместное вроде «Приходите еще! Всегда рады вам!».
Оставив позади нулевой пост, следователь подошел к шлюзу-суперэллипсу и посмотрел вверх – где-то там, на седьмом этаже, должны набрать семнадцатизначный код.
На черном экране небольшого ноутбука в тяжелом металлическом корпусе вдруг появился текст. Под эмблему с хищной птицей вверху экрана упал один абзац, второй, третий… В начале каждого значилось большими буквами: «[ДЛЯ ОТЧЕТА]».
– Пришло? – после пятого сообщения спросил красивый женский голос. Он шел из незаметного динамика на широкой стенной панели, испещренной датчиками, тумблерами и разнокалиберными экранами.