Доказательство любви — страница 38 из 59

Но не презрение плотника, выказываемое им по мере сборки роскошного ложа, заботило ее больше всего. Дженни размышляла о том, что всего лишь несколько дней назад она сама с негодованием воротила нос при виде содержанок. Тех несчастных женщин, у которых не осталось выбора, кроме как продавать свое тело и склоняться перед мужскими прихотями ради поддержания своего существования. Такая жизнь означала полную зависимость и подчинение без малейшей надежды на уважение. Она уже однажды испытала это на себе, и с тех пор старалась держаться от этого занятия как можно дальше.

Неужели она стала ей, вовсе не желая того?

Плотник забрал ее старую ветхую раму и матрас. Который на самом деле был вовсе не такой продавленный. Совсем не такой, особенно если знать, как на нем ложиться. Несколько минут спустя прогромыхала другая телега. На этот раз с матрасом, обтянутым таким тонким и прочным полотнищем, равных которому Дженни еще никогда не встречала.

Было бы кощунством даже подумать, что он может оказаться продавленным.

За ним последовали тонкие, на лебяжьем пуху, одеяла и совершеннейшие из простыней.

Кровать оказалась значительно больше ее предыдущей мебели. Откровенно говоря, она была слишком большая для того пространства, куда ее удалось втиснуть.

Точно так же в ее жизнь протиснулось и слишком много лорда Блейкли. Он вошел в ее комнату с карандашом и альбомом для записей и полностью перевернул ее размеренный уклад жизни. Взглянул на нее с молчаливой усмешкой. А ведь в ее жизни было совсем не предусмотрено места для его осуждающей морали. И вот к чему все это привело – она лишилась дохода, лишилась клиентов, и теперь лишилась еще и доступа к своему банковскому счету.

Будь она проклята, если позволит ему похитить ее независимость. Она превратится тогда в жалкое создание, не способное действовать, парализованное страхом потерять своего покровителя.

Дженни пнула ногой чемодан, который безуспешно пыталась затащить в единственный угол, оставшийся свободным после того, как в ее комнате появилась эта новая кровать.

– Идиотский лорд Блейкли, – проворчала она.

– И сколько раз я могу повторять – для тебя «идиотский Гарет».

Дженни стремительно развернулась. Он вовсе не казался усталым, что было абсолютно нечестно. Следует заметить, что выглядел он просто блестяще, надев на себя тщательно, на сей раз, отглаженные брюки и сюртук, с обычной небрежностью повязав галстук. Его глаза горели золотистым огнем в лучах заходящего солнца.

– Гарет! – Она покачала головой. – Что касается этой кровати… Мне не нужны твои подарки. Это заставляет меня думать, что я…

Он внимательно осмотрел свои ногти.

– Это, – заметил он, – был не подарок.

– И уж точно я не приемлю оплату. Если вы чувствуете…

– Это – научный эксперимент.

Дженни так и села на край новой кровати. Она едва скрипнула под ее весом.

– Пардон?

– Как мне представляется, существует две вероятности. Возможно, я столь приятно провел прошлую ночь в результате твоего присутствия. Или, что также вероятно, виной тому был тот самый продавленный матрас. И, выражаясь научным языком, чтобы сделать выбор между двумя гипотезами, мне следует попробовать одно без другого.

Вздернутый подбородок лорда Блейкли позволил ей заподозрить иное. Позволил ей предположить другое объяснение его поведению.

– Ага, – заметила она. – Теперь я понимаю. Вы забрали мою старую кровать себе домой и собираетесь провести на ней ночь в одиночестве.

Он выглядел сбитым с толку.

– Говоря научным языком, – в свою очередь пояснила Дженни, – это поможет вам выбрать одну из нас. – Она одарила его своей самой ангельской улыбкой.

Чудо из чудес, но он ответил ей тем же. Нелепая высокомерная манера общения покинула его. Больше не было лорда Блейкли, замораживающего недостойных смертных своей рациональностью. Он стал просто Гаретом.

– Пять, – автоматически отметила Дженни.

Он покачал головой.

– Ты выиграла как минимум девять или десять очков к настоящему времени. Я улыбаюсь весь день. Через разные промежутки времени. Мои люди посчитали это исключительно разлагающим. Пришлось объяснять, что я принимаю участие в… в научном эксперименте.

Он осторожно приблизился к ней, как леопард, преследующий свою жертву.

Дженни удивленно подняла бровь.

– Я раньше думала, что наука и спальня весьма далеки друг от друга.

– Это, – проговорил Гарет, протягивая к ней руку, – твоя ошибка. Твоя очень большая ошибка. Хочешь, я докажу тебе?

– Зависит от того как, – ответила Дженни. – Тебе понадобится карандаш и бумага? Я всегда представляла себе, что искусство мужчины больше зависит от практики, чем от теории.

Он взял ее руку. Однако вместо того, чтобы притянуть ее к себе, он опустился на колени у нее в ногах.

– Нельзя недооценивать силу теории. Определенная практика, безусловно, необходима. Но женщина – это не гоночная лодка, несущаяся по каналу, управляя которой с должной долей практических навыков всегда добьешься победы. Она – наука, и победа зависит от наблюдений и умозаключений.

Дженни болтала ногами в воздухе.

– Умозаключений?

– На основании повторяемости экспериментов. Доказательство в научном смысле слова не что иное, как доказательство на основе умозаключений, или индукции.

Он подхватил рукой ее ножку.

– Вот так. – Гарет коснулся одной рукой подушечек пальцев, другой провел по лодыжке, вычерчивая ногтем плавную линию.

Дженни резко вздохнула, приятные мурашки побежали по коже.

– Это – доказательство?

– Это – теория. – Его голос звучал так же хрипло и отрывисто, как и ее. – Я предполагаю, что эта часть твоей ноги, – он нежно провел рукой по своду ее стопы, – очень чувствительна. Потом я повторяю эксперимент.

Он так и сделал. Дженни выдохнула.

– Вот видишь? Я также выдвигаю теорию, что тебе понравится, если тебя коснуться вот здесь – как раз в районе лодыжки. – Он провел пальцем по ее коже.

Дженни закрыла глаза.

– А как узнаешь, прав ты или нет?

– Мельчайшие признаки. Расширенные ноздри, подрагивающие кисти рук, учащенное дыхание. – Он снова провел руками по ее икре, постукивая пальцами. – Видишь? Вот так.

Его руки были теплыми и близкими. Слова – холодными и отстраненными. Однако все, что скрывалось за его наблюдениями и умозаключениями, все, подтверждение чему она находила в его тесно сомкнутых губах, казалось очень простым.

Желание.

Он маскировал его наукообразным жаргоном – подразумевая тем самым, что желание и страсть испытывает только она, словно ее реакции достигались механически, как стрелка компаса, всегда указывающая на север. Все долгое, одинокое детство она рвалась своим бедным маленьким сердечком к товаркам, которые никогда не отвечали ей взаимностью. Кулаки Дженни сжались, на этот раз не в порыве страсти.

– Возможно, ты еще не осознал этого, – спокойно отметила Дженни, – но я вызываю у тебя интерес и помимо науки.

Его рука сжала ее ножку. Он словно проглотил холодный комок.

– Доказательство… – Слово вылетело из него со свистом.

Дженни вскочила на ноги.

Доказательство может идти к черту. Туда же логика. Все это лишь отговорки, жалкие заменители жизни, и у Дженни было их достаточно, чтобы оклеить комнату.

– Если тебе нужно что-то от меня, пора бы уже признать это. А не скрывать.

Он уставился на нее сидя на полу с открытым ртом.

Дженни завела руки за спину и принялась развязывать простую шнуровку своего платья. Узлы намокли от дождя и плохо поддавались, однако несколько хороших рывков – и с ними было покончено. Простая материя опустилась на пол с тихим шорохом.

Гарет не двигался. Его взор был прикован к ее шее – нет, ниже. Ее груди окрепли под его взглядом.

– Давай обойдемся без недомолвок, – заявила она.

Следом полетела тонкая исподняя рубашка. Холодный воздух сгустился вокруг ее обнаженного тела.

Он по-прежнему смотрел на нее разинув рот, не смея произнести ни слова.

– Здесь ты можешь получить все, что только захочешь. Но прежде тебе надо просто попросить об этом. И ты должен хотеть этого для себя. Не для науки. Не для доказательств. Для себя.

Гарет медленно поднялся на ноги. Он не касался ее. Вместо этого его взгляд скользнул от темного треугольника у нее между ног к талии, потом на грудь. Наконец он встретился с ней глазами.

– Ты. Я хочу тебя. – Он облизнул губы.

– Если хочешь меня, тогда возьми же, дурак.

Гарет не был дураком. Он подхватил ее на руки, хрустящий лен его костюма встретился с ее обнаженным телом, а потом натянулся, когда он резко прижал ее к напрягшимся мышцам своей груди. Его уста сомкнулись с ее устами. Его губы похитили ее дыхание. И каким-то волшебным образом, целуя ее, он избавился от своей одежды. Прошло лишь несколько секунд, и он соприкоснулся своей обнаженной и теплой кожей с ее нежной плотью.

– Я хочу, чтобы ты называла меня Гаретом! – прорычал он, подхватывая руками ее ягодицы. – Гаретом, и никак иначе.

Его член коснулся низа ее живота. Его твердый конец воспрянул от долгожданного контакта. Он сел на кровать и подсадил ее на себя, прижав к своему телу. Матрас едва тренькнул под их весом. Кончиками пальцев он касался ее кожи, притянул поближе.

– Господи, – зашептал он ей на ухо. – Я хочу, чтобы ты меня оседлала.

Дженни смущенно застыла.

Он посмотрел на нее; изумление, должно быть, было написано у нее на лице.

Его руки подхватили ее бедра, и он показал ей значение этого слова. Он приподнял ее и нежно приблизил к своему горячему и возбужденному органу. Дженни вся вытянулась, а он медленно сажал ее на круглую головку своего пениса, дальше, дальше, наполняя ее жаром желания.

– Дженни. Скажи мое имя.

– Гарет. – Едва она произнесла заветное слово, он проскользнул глубоко в ее сокровенное лоно.

Его руки ласкали ее бедра, он был в любовном экстазе, глаза крепко зажмурены.