Цилиндр не спешил заговорить с кем-либо — он больше слушал. Отчасти потому, что всегда предпочитал слушать; отчасти потому, что ему нечего было сказать, например, относительно того, что в поселке Отара кто-то достроил наконец дом тестя; а отчасти потому, что знал, что одно неосторожное слово в этой такой доброжелательной и мирной на первый взгляд компании могло незаметно вылиться в очень серьезные неприятности.
Люди эти, по разным причинам сорвавшиеся с мест в поисках денег, власти и славы и осевшие с этой мечтой в наиболее, на их взгляд, подходящем для ее воплощения чужом и отнюдь не гостеприимном для чужаков городе, не умели ничего, кроме как драться. Они не знали, не видели иного способа чего-то добиться, кроме как взять силой: любым оружием, от кинжала до гранатомета, всем, что ни попадало под руку, или просто кулаками, ногами, головой; они готовы были биться насмерть со всяким, кто встанет на пути, будь то свой или чужой, местный; драться между собой и даже сами с собой, если только это хоть на шаг позволит им приблизиться к поставленной цели. Разумеется, никто из аборигенов — обладателей вожделенных благ не собирался отдавать свое по доброй воле, напротив, прикладывал все усилия, чтобы приумножить их. Так что пришлым искателям счастья приходилось несладко. Но самое страшное, что они и не рассчитывали на легкую добычу, искали любой повод, будь то неумный поступок или неосторожно оброненное слово, чтобы пустить в ход силу и урвать у кого бы то ни было еще один жирный окровавленный кусок, расставляя друг другу ловушки и используя каждый промах друг друга, чтобы вцепиться в неосторожно подставленное плечо и рвать, рвать на части вчерашнего собутыльника, земляка, брата. Шаг в сторону с этого тернистого пути расценивался как предательство, сошедший с него становился изгоем. Отчаянная решимость идти до конца и не останавливаться ни перед чем, несмотря ни на что, превращала этих людей в стаю, в одну из изголодавшихся стай, рыскающих в поисках поживы и расправляющихся с кем-то из своих, если нет под рукой иной жертвы. Бесстрашие их предков, впитанное с молоком матери, когда-то направленное против поработителей, ныне все чаще обращалось внутрь стаи, оставляя на руках победителей кровь соплеменников.
Цилиндру это застолье напоминало странную разновидность игры в «кошки-мышки», когда каждый из играющих может в любой момент превратиться из хищника в дичь и наоборот, а еще ему вспоминался Джек Лондон, и он узнавал в его серых бессловесных персонажах сидевших перед ним людей. Он презирал и ненавидел их. Где-то в глубине души к этим чувствам примешивался и страх, но это не задевало его самолюбия: любой нормальный сапер, расковыривая до мелочей знакомую мину, должен в глубине души бояться за свою жизнь, иначе — крышка. И Андрей был начеку: всегда собран, немногословен, сдержан, предупредителен. Подловить его на чем-то было делом архит-рудным даже для заправского «разводилы».
Анвар тем, что уже несколько лет держался во главе этой стаи, являл собою редкое исключение. Объяснялось оно отчасти его талантом диктатора-дипломата, а отчасти тем, что человек с подобным авторитетом был необходим ей, чтобы противостоять прочим командам, бригадам, кланам, семьям, год от года все гуще и плотнее заселявшим город и ищущим нетронутые пажити, а чаще просто пытающимся отобрать их у тех, кто слабее. Кроме всего прочего, недавно Анвар прошел некую процедуру «коронования» и носил теперь весомый титул «вора в законе», что добавляло шансов выжить в этой мясорубке.
Анвар снискал себе славу человека жестокого и властного, жадного скорее не до денег, но до тех благ, которые могло принести обладание ими. Бывший кадровый военный, бывший «боец оппозиции», он нашел наконец свое призвание, став вожаком одной из банд себе подобных. Утвердившись в новой роли, Анвар цепко держал сильными пальцами свою Синюю Птицу, и только смерть заставила бы его ослабить хватку. Пока же вожак старался извлечь из своего положения максимум выгоды, не пропуская ни одной возможности заработать лишнюю копейку, обрести нового вассала или подданного, потеснить кого-то с доходного места. Он охотно брал под свою опеку мелких и средних коммерсантов, приводя в случае необходимости в движение всю подвластную военную машину, но никогда не стеснялся, определяя размеры своих гонораров за подобное «заступничество». Порой случалось так, что его подопечные, «спасенные» от других бандитов, теряли много больше (а иногда и все), оплачивая предъявленные им счета.
Андрей никогда не обратился бы к Анвару с просьбой, но сегодня его помощь была нужна позарез, нужна была Лехе Каину, и в сложившейся ситуации боевики Анвара были последним шансом. Конечно же Цилиндр понимал, что просто так эта стая на выручку не придет, что помощь эта обойдется недешево, но сейчас это не имело значения: нужно было спасти друга.
Скверно, но народ сегодня не спешил хмелеть и разбредаться по огромной квартире. Уже начало темнеть, когда кто-то из стариков встал по нужде, кто-то пошел позвонить. Общий разговор начал распадаться, как апельсин на дольки, и Цилиндр напрягся, изгоняя из начинающей гудеть головы хмель.
Чутье не подвело его. Не прошло и пяти минут, как Анвар повернулся в его сторону и, как бы случайно вспомнив о его существовании, удивленно вскинул брови:
— А! Андрей, дорогой, ты здесь?
Цилиндр натянуто улыбнулся, сдерживаясь, чтобы не съерничать в ответ.
Анвар сделал широкий царственный жест, приглашая Цилиндра пересесть ближе. Другой рукой он сделал такой же жест тому самому молодому парню с иссеченной головой.
— Ну что там? — Анвар впервые за вечер сподобился сам разлить водку в три как бы случайно оказавшиеся перед ним чистые (Цилиндр не мог про себя не восхититься, насколько детально Анвар продумал начавшую уже разворачиваться партию) рюмки. — Какие дела?
— Анвар… — Цилиндр собрался с мыслями.
— А! — спохватился Анвар и указал на молодого парня. — Это — Георгий.
Мужчины пожали друг другу руки.
Казалось бы, за столом сидели уважаемые и уважающие друг друга люди, но (и это не ускользало от внимания окружающих), кроме того, что Цилиндр, как все уже поняли, выступал в роли просителя, Анвар тем, что перебил собеседника, как бы давал понять, что может себе позволить говорить свысока, не утруждая себя соблюдением этикета.
— В общем, — снова заговорил Цилиндр. — Ты знаешь Лешу Каина…
— А! Подожди… это кто такой?
Анвар прекрасно помнил, о ком идет речь, но в глазах тех, кто знал Каина, сам Анвар должен был вознестись на некую недосягаемую высоту, откуда столь известный человек, как Леша Каин, казался фигурой мелкой и недостойной того, чтобы помнить о ней.
— Кафе «У Хоббита».
Цилиндр понимал игру Анвара, но считал, что, напомнив ему о Лешином кафе, вполне достаточно подыграл ему.
Анвар закивал: дескать, вспомнил.
— У него был компаньон — Гена, — продолжал Цилиндр — Вернее, есть… У них доли: пятьдесят на пятьдесят. Они поровну вложили, Леха работал, а тот изображал «крышу».
«Крышей» называли как бандитскую группировку, так и ментов, бравшихся за мзду оградить коммерсантов от грабежей и поборов своих же коллег.
Анвар снисходительно улыбнулся, оглянувшись на Георгия: вот, мол, нашли люди «крышу» на стороне, а в итоге пришли-то к нему, к Анвару.
— Месяц назад тот, — продолжал Цилиндр, не обращая внимания на эту улыбку, — предложил Лехе продать его долю. Леха отказался. Тогда тот выставил ему счет за охрану, заявил, что забирает в счет долга сколько-то там процентов, и раз теперь у него процентов стало больше половины, то он — держатель контрольного пакета и ему решать, кто остается в деле, а кто получает деньги и отваливает.
— А?! — Анвар жестом прервал Андрея и повернулся к сидящим по правую руку землякам. — Год назад, — лицо осетина победно сияло, — я предлагал ребятам защиту. И что теперь?
Теперь эти гордецы, пристыженные и одумавшиеся, пришли на поклон ко всемогущему Анвару — это было очевидно для всех присутствующих. В то же время никто не решился комментировать ситуацию.
— А! — Анвар вновь повернулся к гостю, показывая, что готов слушать дальше, не помнит обид и рад помочь старым друзьям. — А договор на бумаге?
— Все на бумаге.
— А про «крышные» дела они при свидетелях говорили?
— Нет. — Цилиндр и так знал, что на этом этапе спросит и что скажет Анвар.
— Тогда он беспредельничает, и… — Анвар, решив, что уже понял суть просьбы Андрея, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу, готовясь прочесть небольшую лекцию по «криминальному праву», — можно встретиться с ним, с Каином, да? Перетрем все…
— Анвар, — Цилиндр накрыл его руку своей, прося дать возможность закончить, — дело в том, что сегодня Леха исчез.
Анвар напрягся. Подался вперед Георгий. Замерли стоявшие и сидевшие рядом земляки Анвара. Этим людям не нужно было больше ничего объяснять. Всем было понятно, что исчез Каин не просто так, его «увезли». Было ясно также, что, скорее всего, Каин жив, иначе был бы просто труп в подъезде. И было ясно, что встававшая перед Анваром задача гораздо серьезнее и сложнее, нежели ставшие уже привычными «стрелки» с коммерсантами, делящими прибыль, доли и долги.
Цилиндр молчал, ожидая вопросов. Ему не хотелось торопить Анвара.
— А они чьи? Кому платят? — Анвару не совсем удалась брезгливая интонация всесильного босса: голос чуть дрогнул.
«Они» — это Гена. Сложность предстоящей операции определялась тем, с кем придется столкнуться, кто будет выступать на стороне этого самого Гены. Хотя тот факт, что эти неизвестные осмелились «увезти» человека, уже говорил о том, что это не просто хулиганы из подворотни; в определенных кругах похищение человека оценивалось много выше, чем убийство или взрыв. Пырнуть ножом, всадить пулю — это сделает и одиночка, для которого такой шаг может быть первым и единственным смелым поступком. Похищение же подразумевало существование некой группы, структуры, имевшей транспорт, базу и, главное, людей, способных провести много более сложную, чем убийство, операцию.