— Давайте перейдем.
— Итак, деньги. — Сысоев задумчиво посмотрел на Мишу и начертил в центре листа большой круг.
— Пункт четыре, — подсказал Миша.
— Деньги, — повторил следователь и принялся выводить в середине круга римскую четверку. — Кто и зачем мог его похитить. Как вы сами полагаете?
— Очевидно, человек, который хотел загрести все кафе. — Для Миши ответ был ясен, и он пока не понимал, каким образом следователь попытается обойти этот порог.
— Возможно, — кивнул следователь. — Но вот вопрос: зачем кому-то понадобилась эта кафешка?
— Ну, — тут уж Миша решил внести коррективы, — начнем с того, что это не кафешка, а вполне приличное кафе с достойным оборотом и неплохими перспективами. А завладеть им мог, скажем, компаньон Лехи…
— Стоп, стоп. — Сысоев протестующе замахал руками. — Давайте опустимся на грешную землю и будем оперировать реальными цифрами. Хорошо? Вот у меня отчет о деятельности кафе, представленный Рымкевичем по итогам прошлого года.
Сысоев взял другую папку и раскрыл на заранее заложенной странице.
— Обороты — так себе. Клиенты по большей части — мелочь, чашка кофе или стопка коньяку. Прибыль, соответственно, мизер. — Сысоев торжествующе взглянул на Мишу. — Ну и где же ваше процветающее заведение? Что-то не видно.
Миша не спешил с ответом на вопрос. Первым его порывом было рассказать об истинных оборотах кафе, задавив опера цифрами. Но он не сделал этого. Не мог старший следователь смотреть на жизнь через розовые очки. Он должен был прекрасно понимать, что финансовый отчет имеет мало общего с реальностью. Должен был понимать, но делал вид, что не понимает. Почему? Просто не хочет заниматься неподъемным делом? Возможно. А возможно, хочет убить сразу двух зайцев: взять Мамая за рэкет, а Леху — за сокрытие доходов. Может быть еще промежуточный вариант: менты попытаются вытащить заложника, но, зная о финансовых махинациях потерпевшего, в случае неудачи спишут все на криминальные разборки. Третий вариант был, пожалуй, наиболее реалистичным. Так что же делать? Дать ментам козырь, чтобы они спокойнее шли на штурм? Или играть ва-банк? Пожалуй, подстраховка им ни к чему. Пусть работают, зная, что прикрыть задницу нечем.
— Я не видел отчета, — Миша старательно подбирал слова, — но неоднократно слышал, что амортизируются средства на реконструкцию кафе.
— Интересно, — Сысоев приподнял бровь, — и это отражено в отчете?
— Отчеты я не читал, — пожал плечами Миша. — Но слышал о предполагаемой реконструкции от разных лиц.
— Хорошо. — Сысоев хлопнул ладонью по папке. — Оставим это. Поговорим о другом. Рымкевич, едва закончив школу, вдруг — бац! — открывает кафе.
— Не едва, положим. — Миша усмехнулся метафорам следователя.
— Но, согласитесь, достаточно скоро. При этом он все это время является фактически безработным. Мы ведь не будем считать стипендию стартовым капиталом для аренды помещения и покупки оборудования?
Миша согласно кивнул.
— Итак, денег у гражданина студента не было. А кафе появилось. Как, откуда деньги?
— Насколько я понимаю, у нас в стране действуют некоторые законы. В частности, презумпция невиновности.
— Конечно, конечно. — Сысоев начал от возбуждения ерзать в кресле. Чувствовалось, что он вот-вот выложит свои главные козыри. — Только еще у нас в стране пока действуют законы и Ломоносова, и здравого смысла. По первому выходит, что не могли деньги прибавиться у Рымкевича, не убавившись у кого-то другого. А по второму закону вырисовывается несколько мрачная картина. Что-то вроде «Утра стрелецкой казни».
— Вот как? — Миша уже понял, куда гнул следователь, но пока не нашелся, что возразить. Что ж, у него будет еще пара минут, пока следователь закончит изложение своей версии.
— Да, — сокрушенно потряс головой следователь. — Получается, что раз у самого Рымкевича денег не было, то он взял их у кого-то другого. Разумеется, не на память, а в долг. И очевидно, под некоторый процент. Я логично рассуждаю?
— Пока да, — нехотя согласился Миша.
— А раз деньги брались, то логично было бы предположить, что когда-то их попросят отдать. Так ведь? А, судя по результатам хозяйственной деятельности нашего похищенного, отдавать было особенно нечего. И вот тут-то встает вопрос. — Сысоев торжественно поднял руку, словно приносил присягу американскому суду присяжных «говорить правду и ничего, кроме правды». — Что же могло быть дальше? Давайте пофантазируем. Кредитор является к Рымкевичу с приятелями и требует вернуть долг. Денег, как мы уже выяснили, у Рымкевича нет. Кафе он отдавать добровольно не хочет, а сами кредиторы, возможно, не желают получать вместо денег убыточный шалман. Вот вам и повод для похищений и разборок. Вы не находите?
Вполне довольный своей речью, Сысоев принял вальяжную позу, достал пачку «Кэмела», щелкнул зажигалкой и прикурил сигарету.
Время истекло. Нужно было отвечать, а Миша все еще не был вполне готов. Но в подобной ситуации лучше не слишком удачный экспромт, чем подавленное молчание.
— И отчего же правосудие не может допустить, что этим самым ростовщиком является дражайший господин Огро-шев? — Миша достал-таки жвачку и с удовлетворением почувствовал, как защекотало язык, а рот начал наполняться мятным привкусом.
— Я уже излагал свой взгляд на эту кандидатуру. — Сысоев выпустил даже не облако, а тучу дыма. — Не тот масштаб.
— Но тут вы сами себе противоречите. — Найдя наконец первый удачный ход, Миша почувствовал себя увереннее. — Ведь деньги были взяты не сегодня и не вчера. Несколько лет назад. А в те давние годы, как я понимаю, господин Огрошев еще не был столь крупной и неприкосновенной дичью. Или я ошибаюсь?
Легкая полуулыбка исчезла с лица следователя. Но он не растерялся. Слишком сильные карты остались у него для эндшпиля этой затянувшейся партии.
— Возможно, так. Но доказывает это, на мой взгляд, обратное. Не станет банкир ставить под удар свою счастливую сытую жизнь ради старого копеечного — по его теперешним масштабам — долга. Кроме того, у нас есть информация о том, кто в действительности предоставил кредит Рымкевичу. Более того, есть оперативная информация, что человек этот недавно обращался к одному криминальному авторитету за помощью в получении этого долга.
— Что за чушь? — Миша слегка обалдел от подобной наглости.
— Это не чушь, уважаемый вы наш. — Сысоев загасил сигарету и снова принял прежнюю позу. — И еще скажу, что человека этого вы прекрасно знаете. Настолько прекрасно, что, по моему разумению, должны были знать и о том, какого рода финансовые взаимоотношения связывают двух ваших бывших одноклассников и компаньонов.
— Кого вы имеете в виду?
— Лосева Андрея Викторовича. Знакомое имя?
— При чем здесь деньги?
— При том, что есть некоторые скучные факты, но еще есть и интересные штрихи не только к его, но и к вашему портрету.
Сысоев подался вперед и повысил голос:
— Кто к вам подходил сегодня рынке? Как выглядел человек, передавший вам ухо?
— Среднего роста, пожилой…
— Высокий он был. Высокий и ваш ровесник. Лосев это был. Лосев ведь? Это был один-единственный человек не с рынка, который к вам подходил. Так ведь?
— Я не намерен разговаривать в таком тоне…
— А это уже не ваше право, а ваша обязанность. И даже двойное гражданство не освобождает вас от гражданского долга.
Сысоев вскочил, обежал стол и взгромоздился на него, оказавшись прямо перед Мишей.
— Я расскажу вам, что происходит. — Он уже действительно кричал. — Лосев. Именно Лосев организовал похищение при участии уголовного авторитета по прозвищу Анвар, представляющего в Москве вора в законе Бухни-кашвили Реваза Владимировича, пятьдесят второго года рождения, кличка Пецо, отбывавшего срок в городе Владимире. И сам же Лосев подкинул вам версию о каком-то мифическом Мамае и его претензиях на кафе. Вашими же руками Лосев теперь пытается замести следы преступления. И я так думаю, что помимо этого он имитирует процесс переговоров с криминалом. Возможно также, что и вы сами уже встречались на организованной им «стрелке» с подставным лицом, изображавшим крупную фигуру. Он же вьется вокруг, извините за неблагозвучный термин, сожительницы Рымкевича, то ли пудря ей мозги относительно своего участия в этом деле, то ли совсем с другими целями. Вы же не спешите делиться этими новостями с нами, полагая, что это не наше дело. А, между прочим, мы — милиция — ваша последняя надежда спасти друга, если он вам действительно друг.
Сысоев спрыгнул со стола, вернулся к своему креслу, плюхнулся в него и снова закурил, не гладя на собеседника.
Миша хотел было что-то сказать, но передумал. Желание вскочить и просто съездить следователю по роже почти улеглось. Подобный благородный порыв только донельзя осложнил бы ситуацию.
Миша сидел, глядя на то затухающий, то вновь вспыхивающий кончик сигареты следователя. Версия, предложенная Сысоевым, была, конечно, вздором. Но как-то очень уж уверенно он все разложил и расписал. Он знал и про Анвара, и про «стрелки», и про встречу их с Андреем на рынке. Последнее, впрочем, было наиболее просто объяснить. Но откуда информация относительно долга Лехи? Насколько объяснил Андрей, долг этот был придуман самим Анваром, чтобы как-то обосновать вмешательство в это дело. И вот информация эта предстает в несколько другом свете, обросшая подробностями и конкретными именами. Такой поворот событий однозначно говорил о том, что кто-то ведет двойную игру. Кто? Вряд ли этот ребус удастся разгадать вот так, нахрапом, да еще с отяжелевшей за бессонную ночь головой. Но, разгадав его, можно будет распутать весь клубок взаимоотношений между следователем, Анваром, Мамаем и Лехой.
Сысоев молча курил, не мешая собеседнику думать, — очевидно полагая, что тот обмозговывает перспективы сотрудничества с милицией.
Миша же думал о другом. Он лихорадочно пытался соединить разрозненные факты в одну стройную цепочку, которая привела бы его к ответу на