то не работает, тот не ест»?
— Они же таскали тележку. — Миша еще не понял, что за ловушку готовит ему учитель, но чувствовал, что она может захлопнуться в любой момент.
— Ты считаешь, что девяносто рублей за час работы — нормальная оплата труда?
— Но ведь они работали. — Миша не сдавался.
— Ты считаешь, что это честный труд?
— Но они ведь не совершили преступления.
Тамара Стефановна перевела дыхание перед новым натиском.
— А как, по-твоему, спекулянты, перепродающие втридорога вещи и продукты честным советским гражданам, — она постепенно повышала голос, — тоже честно зарабатывают свой хлеб с маслом и черной икрой?
— У нас есть статья про спекуляцию, — сказал Миша чуть слышно.
— Ста-тья? — взревела Тамара Стефановна. — Какой ты у нас грамотный!
Класс завороженно следил за этой схваткой. Тамара Стефановна уже поняла, что совершила недопустимый промах, затеяв этот диспут при учениках, но вывести теперь Зуленича из класса, чтобы дожать его без свидетелей, было бы еще большей ошибкой: необходимо было загнать бунтаря в угол здесь, на глазах его втянувших головы в плечи товарищей, чтобы ни у кого не зародилось сомнения в том, что учитель всегда прав.
— Законы тоже пишут люди. — Она вновь заговорила ровным голосом. — И люди просто не предусмотрели такого преступления. Они не ожидали такой подлости от советского человека.
— Почему подлости? — Это уже Рымкевич, не выдержав, поднялся из-за парты. — Мы никого не обманывали, никого не заставляли…
— Нет, обманывали! — оборвала его русичка. — Вы обманули свою Родину, рассчитывавшую на вашу помощь, вложившую в вас частицу себя, своего богатства, своей души! И вы обокрали ее, обогатившись на ценном сырье, предназначавшемся ей, получив деньги с ее граждан, честно трудящихся на ее благо!
— Но сбор-то ведь добровольный? — В голосе Лехи блеснул сарказм.
— Он называется добровольным. — Это был опасный порог, и Тамара Стефановна заговорила медленно, взвешивая слова. — Но предполагается, что каждый честный человек внесет свой посильный вклад в общее дело.
Казалось, Тамара Стефановна уверенно и ровно набирала очки, но ее ожидал сюрприз.
— Значит, все, кто не сдал макулатуру, — предатели? — вкрадчиво спросил Леха.
— Не все, — уверенно отрезала Тамара Стефановна, наивно полагая, что владеет ситуацией. — Кто-то болел, кто-то просто не выписывает газет или собирает их в подшивку…
— Но вы ведь выписываете газеты? — Леха задал этот вопрос чуть слышно.
Миша обомлел, мгновенно поняв, каким будет следующий вопрос Леши. Поняла это и Тамара Стефановна. В самом деле, она не раз хвалилась, как много газет и журналов выписывает и покупает. Когда же их накапливалось достаточно много, учительница перевязывала их бечевкой и относила в тот самый приемный пункт, куда откатили свою злополучную тачку Лосев и Рымкевич. Страшное подозрение зародилось в ее голове: что, если Лосев видел ее возле приемного пункта? Тогда все ее козыри — нравственность, идейность, классовая сознательность — оказались бы немедленно побиты. Допустить этого было нельзя, и она решила сманеврировать, уйдя от темы этого сбора макулатуры.
— Выписываю, — кивнула учительница и, не дав Рым-кевичу открыть рта, контратаковала: — И бывает горько и обидно находить иногда почтовый ящик сломанным. Сломанным такими же «коммерсантами», экономящими гроши на всем и не задумывающимися о том, что кто-то ждал не столько украденных ими газет, сколько лежащих там же писем, которые эти мерзавцы выбрасывают за ненадобностью. Я, кстати, не слышала ни об одном суде над газетными воришками. Так ты считаешь, что они тоже честные люди?
— Мы ничего не воровали и никого не обманывали, — жестко отрезал Леша.
— Тем не менее целью своей жизни вы избрали обогащение. — Тамара Стефановна вновь почувствовала себя на коне. — Нечего сказать, достойная цель для…
— А это не главная наша цель, — пожал плечами Леша. — И что, собственно, плохого в том, что мы зарабатываем деньги?
Миша завороженно слушал этот диалог. Решительно, стоявший в нескольких шагах от него парень был не просто особенным. Не просто честным. Он знал, как нужно поступать в той или иной ситуации, четко видел не вполне нащупанную пока самим Мишей грань между черным и белым. И главное, этот парень раз и навсегда решил для себя, с какой он стороны. Позднее Миша узнал, что это и называется целостностью.
Пока же он видел, может быть впервые в своей жизни, человека, не боящегося ничего потому, что человек этот уверен в своей правоте. Перед Мишей разгоралась настоящая битва за право мыслить и поступать так, как считаешь необходимым. В эти минуты юноше казалось, что он наблюдает за битвой рыцаря со свирепым чудовищем, Робина Гуда со злодеями, Геркулеса со львом… Ему так хотелось быть похожим на Леху, хотелось быть с ним рядом, столь же метко и с достоинством отражать нападки русички и наносить контрудары. Но, увы, он не успевал за словесной перестрелкой Лехи и Тамары Стефановны — лишь переваривал услышанную фразу да открывал рот, на случай, если озарит его какая-нибудь удачная мысль. Миша стоял и хлопал ртом, переводя взгляд с товарища на учителя и с учителя на Леху.
— Легко добытые деньги развращают человека. — Тамара Стефановна уже позабыла о своей стратегии ведения споров; она стояла у своего стола, подавшись вперед, раскрасневшаяся, и размахивала своим крохотным кулачком, венчавшим толстую короткую руку, как рыжий помпон венчает высокий клоунский колпак. — Человек привыкает получать блага, не прикладывая усилий. Именно труд сделал человека человеком. И человек живет в обществе себе подобных, подчиняясь его писаным и неписаным законам. Человек, не желающий трудиться наравне со всеми, преступает закон неписаный. И если даже поначалу он, как и вы с Лосевым, избирает допустимый (а точнее, не оговоренный) законом источник дохода, то, потеряв его, человек не в состоянии смириться с необходимостью трудиться и зарабатывать, как все. Он начинает искать другое, столь же доходное место, что в конце концов выводит его на преступный путь!
— А я не собираюсь на этот путь. — Леха продолжал держаться ровно, с достоинством, не спеша, подумав, отвечая на вопросы. Он смотрелся куда более выигрышно, нежели начавшая выходить из себя русичка.
— Мальчик. — На лице педагога появилось страдальческое выражение. — Ты и оглянуться не успеешь, как тебя засосет эта трясина…
— А я не буду оглядываться. — Леха впервые перебил преподавателя и чуть повысил голос. — Я буду внимательно смотреть вперед.
— Слишком много людей, — на лице Тамары Стефановны отразилась глубокая скорбь, — зарекались становить-ся рабами золотого тельца. И никто не устоял.
— Надо же кому-то начинать! — Миша наконец-то внес свою лепту в этот спор. Фраза выскочила из него сама собой — это была любимая присказка папы, которой тот всегда отвечал на вечное мамино «так никто не делает».
Тамара Стефановна шарахнулась в сторону, словно от удара. Мишкин ляп был для нее все равно что для фашистов открытие второго фронта или выход засадного полка в Куликовской битве для орд татаро-монгол. В устремленных на Мишу глазах учительницы не было гнева или удивления, они как-то сразу погасли, сделавшись отрешенно-печальными, как у святых на иконах.
С минуту женщина молчала, пытаясь собраться со вдруг разбежавшимися мыслями. Потом она заговорила тихо, сосредоточенно глядя на портрет Горького, висевший на противоположной стене:
— Богатство опустошает душу. Если бы вы читали, скажем, «Шагреневую кожу», вы бы поняли… Кстати, Бальзаку, написавшему ее, принадлежит бессмертная фраза: «За каждым большим состоянием кроется преступление». Так что, — она повернулась к Леше, — если ты всерьез решил богатеть, то приготовься стать преступником.
— Ну, это вовсе не обязательно, — небрежно отпарировал тот.
— Обязательно, — вздохнула учительница. — Это аксиома, доказанная бессчетным множеством примеров.
— Аксиомы не доказывают. — Леша расплылся в улыбке, довольный тем, что подловил противника на столь явном промахе. — Если это нужно доказывать, то это теорема.
— Очень вы умные все, — устало огрызнулась Тамара Стефановна. — Пусть это теорема, но истина, скрытая в ней, — абсолютна, и опровергнуть ее еще никому не удавалось.
— Значит, я буду первым. — Леша вскинул голову.
— Если ты пойдешь по этому пути, то ты неминуемо убедишься, что твоя старая глупая «училка» была права. Только будет поздно: ты получишь доказательство от противного. Правильно я употребляю математическую терминологию?
— Правильно, — кивнул Леша. — Вот только вы сами говорили, что нельзя человека подвести под цифры и формулы.
Тамара Стефановна раскрыла было рот, чтобы ответить, но трель звонка не дала ей высказаться. Звонок, словно гонг на ринге, возвестил о победе Лехи.
Преподаватель не мог уйти проигравшим, и Тамара Стефановна решила пойти ва-банк, нанеся последний удар.
— Тем не менее, подбив товарищей променять столь нужное Родине сырье на стаканчик дешевого мороженого или горстку леденцов, ты поступил непорядочно, нарушив если не уголовный, то человеческий закон, предписывающий…
— А вы сдаете макулатуру Родине? — Леша сказал это громко, во весь голос и, не дожидаясь реакции учителя и класса, вытянув из парты сумку, двинулся к дверям.
ГЛАВА III
Зуля сидел в кресле перед телевизором. Сидел прямо и неподвижно, как истукан. Сосредоточенный взгляд уперся в экран. Со стороны он выглядел человеком, поглощенным очередной серией любимой мыльной оперы.
Катя знала Зулю достаточно хорошо; правильно оценив эту идиллическую картину, она прекрасно поняла главное: Миша напряжен и взволнован.
Зуля всегда охотно делился с женой хорошими новостями, рассказывал о делах на работе, но предпочитал не вываливать на девушку возникавшие проблемы. И чем серьезнее были неприятности, тем тщательнее он маскировал их. Вернее, думал, что маскирует, хотя на самом деле провести Катю было не так просто.