– Отделение конуса и щитов, – бубнит внизу оператор.
Защитные пластины отваливаются от корабля, чтобы сгореть в атмосфере. Опускаю глаза, пытаясь сосредоточиться на эфире. Меня бьет мелкая дрожь. Сейчас главное – не смотреть в пустоту.
– Ну что, командир, штаны сухие? – спрашивает Джулия. На шлеме ее скафандра сидит воображаемый голубь.
– Не дождетесь, – машинально отвечаю я. – Параметры в норме?
– Вполне.
– Мисс Уокман, будьте добры отвечать по протоколу, – вмешивается Ларри.
Ранее не замечал за ним формализма, а вот тот факт, что Джулия его раздражает, общеизвестен.
– Телеметрия в норме. Повреждений обшивки не обнаружено. Бога нет.
– Что заставляет тебя так думать? – Ларри понимает, что Джулия его провоцирует, но не может удержаться.
– Я в четвертый раз наверху, но ни разу его не видела. Может, он прячется?
– А может, ты не туда смотришь? – парирует Ларри.
– Я не Грэг, выглянуть в иллюминатор не боюсь.
– А заглянуть внутрь себя?
– Ты расист, Ларри.
– А еще сексист, шовинист, гомофоб. Я все это от тебя уже слышал. Придумай что-нибудь поновее.
Пора вмешаться, иначе перепалка перерастет в склоку, и о спокойной миссии можно будет забыть.
– Экипаж, прекратили засорять эфир, – говорю я и включаю связь с Землей. – Хьюстон, на связи «Кабир». Мы на промежуточной орбите, телеметрия отличная, ждем отмашку подняться выше.
– «Кабир», мы вас слышим. Потерпите половину витка. Передаю программу старта.
Бортовой компьютер гудит, принимая данные. Половина витка – это лишние три четверти часа на орбите. Немного, если учитывать, что с момента получения сигнала SOS прошли две трети суток. И очень много, если вспомнить, что скафандр EMU обеспечивает воздухом астронавта всего на восемь часов.
– «Кабир», возможно, у вас проблемы, – звучит в динамике.
Персонально для меня любая миссия – одна большая проблема, потому надо уточнить:
– Хьюстон, не понял вас. Выражайтесь конкретнее.
Пауза продолжается секунд тридцать.
– Мы не уверены, но, похоже, ваша текущая орбита небезопасна.
Это плохо. Или при запуске прошляпили орбиту какого-то куска железа, или…
– Объект на нашем пути подвижен?
– Мы склонны считать, что да. Похоже, чей-то спутник прет вам наперехват.
– Не американский?
– Нет. Предположительно, русский или китайский. Мы пытаемся связаться с их космическими агентствами, но необходимо время.
– Внимание! – Поднимаю правую руку, сжатую в кулак, сигнализируя экипажу о важности происходящего. – Нештатная ситуация. Пилот, быть готовым к изменению орбиты. Хьюстон, рассчитайте траекторию уклонения.
– Уже. Варианты траектории отправлены пилоту, – рапортует Хьюстон.
– Принято, – сообщает Джулия.
– Пробуй уклониться. Хьюстон, будьте готовы взять управление на себя. И свяжитесь с Пентагоном, спросите, нет ли у них военного спутника поблизости. На случай, если это чудо от нас не отстанет.
– Сделаем, «Кабир».
Спутник, с которым предстоит столкновение, мы не видим. Это только изнутри кажется, что «дракон» неподвижен, на самом деле он несется по орбите со скоростью семнадцать тысяч миль в час. Быстрее истребителя, быстрее любого объекта в атмосфере Земли. Столкновение на таких скоростях фатально, и если ничего не изменится, от нас останется только горстка пыли, которая через пару суток сгорит в атмосфере.
– «Кабир», есть приятная новость, мы связались с Пентагоном, они обещали помочь.
– Спасибо, Хьюстон. Когда ждать помощи?
– Они уже этим занимаются.
Подтверждением слов оператора становится взрыв. Яркая вспышка – и через несколько секунд легкий толчок. Машинально захлопываю гермошлем. Ударная волна в вакууме не распространяется, а значит, в нас попал осколок.
– Ларри, что с давлением? – спрашиваю по внутренней связи.
– Без паники. Давление рабочее, герметичность кабины не нарушена, – отвечает инженер.
С некоторой опаской открываю гермошлем. Дышать можно. Команда слаженно повторяет мои действия.
– Что это, мать вашу, было? – шипит Джулия.
– Между вспышкой и толчком прошло около четырех секунд. Это несколько километров. Внимание, вопрос. Какова вероятность, что осколок попадет именно в нас? – задаю риторический вопрос экипажу.
– Советские разработки, – морщится Дуглас. – В семидесятые годы прошлого века комми придумали хитровымудренный способ бороться со спутниками. Мощная бомба помещается в оболочку из мелких металлических предметов: гайки, болты, шарики. При взрыве оболочка разлетается во все стороны, поражая солнечные панели и тем самым надежно выводя спутники из строя.
– Ларри? Что у нас с панелями? – интересуюсь я.
Инженер смеется.
– Солнечные панели в идеальном состоянии. На старой лошади на новое ранчо не въедешь. У современных «драконов» панели солнечных батарей прямо на корпусе. Причем только на одной его стороне, обращенной к солнцу. А спутник-камикадзе заходил с теневой стороны.
Облегченно вздыхаю и щелкаю тумблером связи.
– Хьюстон, мы в порядке, готовы к продолжению миссии.
– Рады слышать, «Кабир». Даем добро на изменение орбиты. Удачи!
Телескоп «Хаббл» подняли в апреле девяностого года, проект обошелся налогоплательщикам в шесть с половиной миллиардов долларов, из которых пятьсот миллионов отстегнули европейцы. Особенностью телескопа стало громадное главное зеркало, диаметром немногим меньше восьми футов. Сложно даже представить, как такую махину можно вытащить наверх, не повредив. Впрочем, без накладок не обошлось – зеркало оказалось с дефектом. Отклонение от заданной формы было минимально, однако фотографии далеких галактик оказались безнадежно испорчены. А поменять зеркало наверху технически невозможно. Но яйцеголовые нашли выход, придумав специальные линзы, которые корректировали изображение. И в декабре девяносто третьего команда Ричарда Кови провела технические работы, наконец-то починив телескоп. Именно с этого момента человечество возымело возможность заглянуть в глубины Вселенной.
«Хаббл» плывет прямо перед нами. Издалека он напоминает тюбик губной помады. У жены такими завалена вся туалетная полочка. Чуть дальше безжизненно висит тусклая искорка «дракона». Меня трясет – пустота пытается пролезть внутрь своими холодными щупальцами. Самое страшное, что сейчас голуби не помогут. Я должен контролировать ситуацию: видеть «Хаббл», видеть «дракон», плывущий на фоне звезд. Сердце стучит, как двигатель старого «форда», на котором ездил еще мой отец. На такой случай есть еще одна заготовка, которую мы придумали внизу на пару с психологом. Опускаю стекло гермошлема. Я в домике, мне не страшно. Делаю дыхательную гимнастику. Мне надо успокоиться, впереди ответственная работа. Телескоп медленно приближается, сейчас Джулия начнет торможение. Секунды проходят, скорость остается неизменной. Что она, уснула что ли?
Поворачиваю корпус в сторону и упираюсь взглядом в безжизненное тело Дугласа. На губах у него пена, зеленоватые шарики слюны висят в воздухе. Чуть в стороне скрутило Ларри. Он успел отстегнуться и теперь плывет по кабине в форме эмбриона. Жоу Ши я не вижу, его сиденье находится прямо за моим. Единственная, кто в полном порядке – Джулия. Ее гермошлем закрыт, а пальцы бегают по приборной панели. Включаю внутреннюю связь.
– Джу, что происходит?
– Небольшая авария, – сообщает пилот. Ее голос дрожит. – Честное слово, Грэг, лучше бы ты и дальше боролся со своими маленькими фобиями. Смерть не страшна, когда про нее не знаешь.
Пытаюсь перехватить управление, но мой пульт заблокирован. Телескоп неуклонно приближается.
– Зачем ты это делаешь?
– Я спасаю мир.
Я, конечно, и раньше подозревал, что Джулия немного не в себе, но чтобы вот так…
– Останови корабль, давай поговорим. Чем столкновение с телескопом поможет спасти мир?
Джулия заливисто смеется.
– Старина Грэг, ты думаешь, у меня в колокольне завелись летучие мыши, а на медкомиссии это прозевали? Спешу тебя разочаровать, я не больше двинутая, чем любой из нас. Просто у меня задание уничтожить дурацкий телескоп.
– Ты тоже погибнешь.
Незаметно отстегиваюсь от сиденья.
– Я в курсе. Слышал про такую организацию: эфэсби? Я выполняю их миссии вот уже восемь лет.
– И сколько русские платят за наши жизни?
– Я работаю не за деньги, а за совесть. «Хаббл» сфотографировал что-то, что сильно изменит мировой расклад сил, если фотографии попадут американскому правительству. Бедные станут еще беднее, а богатые – еще богаче. Моя миссия – не допустить этого. Ты же мог закрыть свой гермошлем на пару минут позже! И плавал бы сейчас в счастливом неведении вместе со своими друзьями.
– Ты отравила воздух!
– Нейротоксин был в продуктовом пакете. Крохотный надрез – и экипаж вне игры.
Прыгаю на Джулию, вытянув вперед руки со сжатыми кулаками. Она группируется и отталкивает меня ногами. Отлетаю к дальней стене.
– Думал застать меня врасплох? Имей терпение! Десять минут, и все закончится.
Отталкиваюсь от стены и быстро плыву в сторону Ларри, обходя Джулию с фланга. Афроамериканка, зацепившись ногой за сиденье, разворачивается ко мне лицом. Прыжок – и я опять отлетаю к стенке.
– Джулия, остановись!
– Бесполезно, Грэг. Ты ничего не изменишь. У тебя нет шансов.
Шансы все-таки есть – болтающийся за спиной Джулии Жоу Ши складывает пальцы в интернациональный знак О'Кей. Третий прыжок, Джулия привычно группируется, и в этот момент китаец, оживая, бьет ее отверткой в основание шлема.
Кровь струйкой бьет из шеи пилота, формируясь в множество маленьких сфер. Постепенно кровотечение прекращается, глаза Джулии стекленеют: женщина мертва. Бросаюсь к сиденью пилота и разворачиваю корабль. Времени осталось совсем немного, но мне его хватает; «дракон» проходит мимо телескопа. Разворачиваюсь к китайцу.
– Жоу, ты как?
– Жить буду, – хрипит в микрофон айтишник. – О химическом оружии русских в Китае рассказывают анекдоты.