сь, но все, кто хотел чего-то добиться, тогда так делали, и я не стал исключением. Крутили махинации, деньги текли рекой, сладкая жизнь. А потом встретил твою маму. Влюбился с первого взгляда, как пацан. Не мог дня прожить, чтобы не приехать к ней. Я был готов на все, лишь бы она была рядом. Вообще на все. И когда она попросила завязать с криминалом, я ей дал слово. Пообещал, что ей никогда не придется за меня волноваться. Только все оказалось не так просто, как я думал. С кем-то удалось мирно договориться и разойтись, но нашлись и те, кому мое решение не понравилось.
— Ты их…
— Нет. Я откупился. Продал практически все, что у меня было, и закрыл вопрос раз и навсегда. Единственное, что осталось — это доля в строительной фирме и связи. А это уже какой-никакой хлеб. Но, главное, мы могли жить спокойно. Без страха. По-честному. Потом родился ты. Самая настоящая семья. Я хотел дать вам все, что мог. И я гордился тем, что могу дать вам то, о чем другие даже не мечтали. С моими связями фирма крепла, как на дрожжах. Появлялось все больше новых заказов, ну и денег, соответственно. Оказалось, что честно тоже можно жить и не обязательно при этом сводить концы с концами. А потом объявились бывшие друзья. Сказали, что нужно поделиться. Я снова заплатил, нанял охрану. На всякий случай. Через какое-то время они пришли снова. И я понял, что так будет продолжаться бесконечно, до тех пор пока у нас не останется ни копейки. Через людей вышел на человека, который в тот момент стоял у руля — один из тех, с кем пришлось расплачиваться, — и предложил решить вопрос раз и навсегда. Он тогда рассмеялся, показал мне твою фотографию и сказал, что если я не соберу нужную им сумму, то… Мне дали неделю. И я их нашел. Я не мог их не найти. Поехал отдавать, а на полпути мне позвонили и сказали, что набежали проценты…
Отец замолчал, достал портсигар и прошипел:
— Решили, что денег будет мало и договоренности можно менять так, как им захочется, ведь я сидел на крючке и не мог отказаться. А когда я об этом сказал… Они отправили наркомана, чтобы… Убить ребенка за дозу… Это не люди, Филипп. Это нелюди… Я отдал бы им все, чтобы вы могли жить спокойно, но… Они выбрали свой путь и перешагнули все рамки, а я им ответил. У меня забрали твою маму. Остался только ты, и второй раз рисковать… Я бы себе не простил… Такое нельзя прощать…
Он закурил, давая мне время осознать весь ужас правды, но у меня в голове никак не укладывалось, что кто-то мог диктовать отцу условия, а он слепо соглашается со всем. Слишком нереальной была не то что сама возможность, даже вероятность такого. Моего отца нельзя было сломать, согнуть, заставить бояться, но, как оказалось, и у него нашлось слабое место — я и мама.
— Почему ты не рассказал об этом раньше? — спросил я, сглатывая подступающий ком.
— Ты бы не стал меня слушать, да и о таком не нужно рассказывать маленькому мальчику. А потом… Вспомни, сколько раз мы с тобой разговаривали за последние годы.
— Ты приводил домой других! — по моим щекам все же потекли слезы, а батя кивнул:
— Я думал, что тебе так станет легче. А когда ты ушел… Мне был нужен хоть кто-то, чтобы не сойти с ума. Это невыносимо оставаться одному. Знать, что твой сын тебя ненавидит…
Он рванул галстук и, отворачиваясь к окну, до скрежета стиснул зубы:
— Господи, если бы я мог все исправить… Мы с тобой, как кошка с собакой. И сколько бы так еще продолжалось, если не твоя Рита.
— Что? При чем здесь она? — спросил я.
— Перед тем как я пришел на чай, она наорала на меня в машине и назвала упертым бараном, — усмехнулся отец. — И тебя тоже, кстати. Смелая девочка.
— Она может, — улыбнулся я, подошел к нему и встал рядом.
— Маме бы она понравилась.
— А тебе?
— Мне? — батя повернулся и несколько секунд просто улыбался. — Если тебе важно узнать мое мнение, то я буду ей всегда рад. При условии, что она больше не будет называть меня бараном. Даже если это правда.
— Я больше не буду, — виновато произнесла Рита, и я рванул к ней.
Глава 40. Маргарита
В первый день мы просто не вылезали из постели. Фила все же скосила усталость, сколько бы он не рычал, что спать еще не хочет, а я уснула, пригревшись в его руках. Выныривала на мгновение, чтобы убедиться — спит, — и снова проваливалась в дрему под умиротворённое посапывание. Удивительно, что наши телефоны не издали за это время ни одного звука, словно мы внезапно исчезли для всех или все про нас забыли. Но нам действительно нужно было отоспаться. Филу особенно. Его телефон напомнил о себе первым, а следом и мой. Было забавно готовить завтрак, прижимая трубку плечом к уху, и видеть напротив себя такую же картинку. Только я болтала больше по пустякам, а Фил по делу. С серьезным лицом угукал, вырезая из хлеба елочки на гренки, и показушно хмурил брови, когда получал от меня по пальцам за стыренную чуть-ли не из-под ножа ветчину.
— Фил! Потерпи немного, — возмущалась я, а он с улыбкой мотал головой и одними губами говорил:
— Просто я голодный, как волк.
Мне ничего не оставалось, как отрезать кусок потолще, и мой Волк с опаской тянулся к мясу, доводя меня до смеха. Но стоило ему отложить телефон… И уже мне пришлось думать о том, как не спалить завтрак и не сгореть самой.
Взяв ладонь Фила в свою, я медленно вела ею по животу, приподняла над грудью и кончиком его пальца дотронулась до своего соска. Лёгкое прикосновение моментально отозвалось приятной истомой внизу живота и разочарованием, что Фил демонстративно игнорирует этот намек, и мне пришлось снова прикоснуться к уже напрягшемуся соску.
— Малыш, — мягко произнес он, поднимая руку выше.
— Ну вот, — обречённо выдохнула я. — А я говорила, что сначала нужно поесть, а потом уже… — потерлась щекой о его грудь и поднесла ладонь-беглянку к глазам, приложила свою, сравнивая, а затем опять поднесла к груди, едва касаясь соска. — Ни капли терпения.
— Малыш… — снова произнес Фил, но в голосе уже появилась заметная хрипотца, от которой у меня побежали мурашки по коже.
— Да? — спросила, потягиваясь. Устроилась так, чтобы чувствовать его дыхание на плече и захватила в плен вторую руку, продолжая читать нотации, — Вместо того, чтобы набираться сил, отсыпаться…
— И что тогда ты делаешь?
— Я? Ничего, — невозмутимо ответила я, а сама медленно повела его руки вдоль тела, на опасном расстоянии. И для меня, и для него.
Первыми дрогнули кончики пальцев. На мгновение чиркнули по животу и тут же дернулись обратно вверх. Только я поймала их и, поднеся к губам, прикусила.
— Малыш! — рассмеялся Фил, — Ты сама сказала, что до завтрака один разочек и то по-быстренькому.
— Ты хочешь сказать, что это было по-быстренькому?
— Не знаю, я не засекал время, — пожал он плечами.
— Значит, делаем вывод, что этот раз совсем не считается, да? — спросила я, повернув голову.
— Наверное… — неуверенно хмыкнул Фил, показушно зевая. — Что-то я так устал…
Только его пальцы уже сами пробежались лёгкими прикосновениями по моей груди, а я прикрыла глаза и довольно замурчала:
— Как хорошо, что ты устал, — выгнулась навстречу его ладоням и шумно выдохнула, когда он прочертил пальцем дорожку до холмика лобка и начал бесстыдно дразнить губки. — У-у-у-о-о-о, — задрожала я, поднимая бедра выше, но Фил даже не думал торопиться.
Развел мои ноги шире и зафиксировал их коленями так, что при всем желании у меня не получилось бы их сжать обратно. Ещё и рукой обхватил, лишая малейшей возможности дернуться.
— Вот ты и попалась, Красная Шапочка, — прохрипел он мне в ухо, медленно погружая палец внутрь.
— А-а-а…
Я завертелась ужом, чтобы хоть немного ускорить эту пытку, но сделала только хуже — теперь уже двумя пальцами Фил начал скользить вдоль губок, доводя меня до состояния иступления. Дернувшись несколько раз, невольно подставила под его неторопливые ласки горошину клитора и застонала громче, впиваясь ногтями в обнимающую меня руку.
— Фил… пожалуйста… — простонала я и вскрикнула от яркой вспышки.
Одним резким движением он сдвинул меня вниз и заполнил собой полностью. Дождался, когда звёздочки перед глазами начнут гаснуть, и снова надавил на клитор, размеренно и нарочито медленно двигаясь внутри. Я практически взвыла, захлебываясь от этих ощущений, до крови полосовала ногтями Филу руки, но стоило ему приостановиться, как тело начинало умолять о продолжении этого сумасшествия. Мои пальцы давили на ладонь, требовали, просили, стонали, а из горла вырывалось недовольное хриплое дыхание. Я хотела еще. Хотела узнать, что будет в конце. И Фил опять начинал неторопливо уносить меня в неизвестность, подбирающуюся все ближе и ближе. Неизвестность, рванувшую внутри меня так, что звездочки, мельтешащие перед глазами, разом вспыхнули ярче солнца, сливаясь в одно бескрайнее свечение, которое подхватило и понесло мое бьющееся в конвульсиях тело все выше и выше. Туда, где рождается небо.
Фил остановился в центре танцпола и посмотрел на небольшую сцену.
— Так смешно. Сейчас здесь только мы с тобой, а послезавтра будет толпа народа.
— Переживаешь? — спросила я, сжимая его ладонь.
— Да, Малыш. Не то слово. Как представлю, что буду стоять там один, — он дернул подбородком в сторону стойки микрофона, — становится не по себе.
— Хочешь, я постою рядом?
— Хочу. Но лучше, если ты будешь в зале. Так я смогу тебя видеть.
— Хорошо.
Фил подошел к сцене, провел ладонью по краю и рывком запрыгнул на нее. Развернулся, подал мне руку, и я через мгновение вновь оказалась рядом с ним.
— Сыкотно и страшно, — обнимая меня сзади, прошептал Фил. Так тихо словно боялся признаться даже себе самому.
— Нет, — тряхнула я головой. — Ты не боишься. Это всего лишь переживания, — потрогав микрофон, упёрлась затылком ему в грудь и выдохнула. — мой Волк ничего не боится. И никого.
— Ты так уверенно это говоришь, Рит, — хмыкнул он.