Доктор 2 — страница 10 из 60

— Хм. Не додумалась, — продолжает веселиться Лена. — Саш, ну чего ты надулся? Тебе знакомо понятие «психологического выравнивания возрастов»?

— Нет, а что это? — мне действительно становится интересно.

— Традиционно считается, что если у партнёров ощутимая разница в возрасте, то, при взаимной любви и уважении, они оба «сдвигаются» психологически по возрасту: старший партнёр — вниз. Младший — вверх. Типа чтобы выровняться в унисон.

— Мне кажется, что у нас всё иначе, — бормочу, глядя, как четвёртый кусок кальмара повторяет бесславный путь первого. — Кто-то в свои двадцать с лишним от пятнадцати никуда не уходил. А кто-то уже в шестнадцать… гм-м-м… ладно… замнём для ясности. Ты хоть наелась? — вижу, что Лена собралась вставать из-за стола.

— Угум. Спасибо. Самое то. Ты сейчас в КЛИНИКУ? Погнали, я тебя завезу по дороге?

В КЛИНИКУ мне, конечно, еще рановато, но есть предложения, от которых не отказываются.

По дороге в кабинет Котлинского захожу поздороваться к Шаматову, потом — к Марине Касаевой, пользуясь наличием получаса свободного времени.

По дороге к Марине, с внутренней стороны шлюза, застаю Саматова, который ещё не сменился с ночи. Он открывает мне дверь, молча протягивает руку, которую жму, и спрашивает:

— Всё решил ночью, что хотел?

— Да. Спасибо, что помогли вызвать Бахтина. Очень помогло.

Саматов захлопывает дверь и задерживает мою руку в своей, глядя мне в глаза:

— Не лезу в твои дела, но ближайшие сутки ни с какими следователями лучше не встречайся. Если вдруг до этого дойдёт.

Быстро прокручиваю в голове все возможные варианты. Ничего рационального и толкового в голову не приходит.

Видимо, удивление и работа мысли на моём лице настолько очевидны, что Саматов отпускает мою руку и усмехается углом рта:

— Нет, мыслей не читаю. И ни о чём ни от кого не знаю. Просто умею сопоставлять.

— Что именно?

— Не напрягайся. Я не следователь, я совсем по другой части. Вначале ночью ты достаточно нетривиальным способом зовешь Бахтина. Значит — не хочешь светиться, если пользуешься нашим протоколом связи, который никому не подотчетен. Потом к вам третий человек подъехал, тот чекист на субару. Я его в лицо знаю, по имени не помню. Значит, что?

— Что? — повторяю рефреном прокручивая в голове все возможные варианты с максимальной скоростью, на которую способно моё мышление.

— Значит, у тебя что-то случилось. Ты вызвал Бахтина. Компетенции Бахтина в этом вопросе не хватило, судя по тому, что Бахтин вызвал чекиста, которого я встречал в Управлении. Сюда плюсуем, что Бахтин — следак, а не опер. А сейчас так и вообще прокурор… Потом вы сидели разговаривали. Потом разошлись, но Бахтин тебя сам повёз.

— Могу присесть? Значит, что?

— Да падай сколько угодно, — Саматов указывает на стул у противоположной стены коридора. — , значит, Бахтин претензий к тебе по итогам вашего общения не имеет. Если тебя сам повёз.

— Спасибо, — серьёзно смотрю в глаза Саматову.

— Плюс совпадение факторов, — продолжает, не отводя взгляда, Саматов. — Я же не компот на дежурстве трескаю. А в том числе отслеживаю и оперативную обстановку. — Он протягивает мне какой-то планшет, на экране которого — та самая полицейская сводка с фото отчётом, которую нам ночью показывал Кузнецов. На дисплее Саматова — те же три трупа с синими рисунками на коже. — А теперь сопоставь время. Происшествия в сводке и твоего прибытия сюда бегом, в стиле загнанной лошади… — убирает планшет в нагрудный карман Саматов.

— Спасибо, — говорю медленно. — Всё действительно просто. Почему вы это мне сейчас объясняете? Могли же промолчать?

— Если ты «сдался» Бахтину, а утром пришёл на работу как ни в чём не бывало, значит, как минимум сам Бахтин считает тебя правым. Я его оценке доверяю. Он не лажает. А ты — доктор. Если ты сделал то, что сделал, значит, основания лично у тебя были более чем веские. А со следователем или операми тебе лучше не встречаться потому, что и у оперов, и у следаков есть «нюх». А у тебя слишком многое сегодня на лице написано. Для понимающего человека, по крайней мере. Ты — ещё пацан. Тебе и одного въедливого и внимательного опера за глаза хватит. — заканчивает выстраивать теперь вполне логичную картину Саматов. — За день успокоишься и всё пройдёт. Ещё вопросы?

— Да вроде нет вопросов… Спасибо. — теперь руку первым подаю я. Не зная, что говорить дальше.

— Не за что. Не парься. Всё нормально. Тренируйся быть доктором. Потом сочтёмся.

Марина Касаева немного нервничает, но при моём появлении моментально успокаивается. Кидаю на неё частоту «покоя» — хуже не будет.

Скан.

— Не волнуйтесь, всё в порядке, — говорю ей. — По моим ощущениям, буквально пара дней.

— Да, Игорь Витальевич так же говорит, — улыбаясь, кивает Марина. — Вы будете присутствовать при родах?

Неожиданно.

— Пока не знаю, смотря по загрузке. Я — не акушер, меня могут занять на другом участке, — отвечаю предельно откровенно. — С меня пользы будет минимум, хотя решать Игорю Витальевичу.

— Ну ладно, — легко соглашается Марина, которой, видимо, тут просто не с кем пообщаться. Охрана — не в счёт, а больше к ней никого не пускают. Не думаю, что сам Бахтин имеет регулярную возможность часто сюда вырываться.

Без четверти девять в кабинете Котлинского застаю его самого и Стеклова. Они разложили какие-то бумаги на столе и по очереди передают их друг другу.

При моём появлении, Котлинский, подняв голову, говорит мне:

— Матки. Третей степени.

— Плохо. Но ожидаемо. — киваю в ответ.

— Анна звонила, сейчас будет, — говоритСтеклов. — Сустав придёт к десяти, как оговорено.

— Саня, держи! — Котлинский протягивает мне две коробочки, — Стерилизовать потом мне отдавай. Достал по своим каналам, говорят, эти — лучше твоих.

— Спасибо! — открыв коробки, обнаруживаю два контейнера многоразовых китайских игл для акупунктуры. — Прямо сегодня и сравним.

Ровно в девять появляется Анна, которой они уже всё сообщили по телефону, и доктора тактично удаляются.

А мы с ней начинаем эксперименты.

Вот уже полчаса пытаюсь разобраться, чем «коммуникационная программа» в клетках опухоли отличается от соседних здоровых тканей.

Лично я вижу эту разницу, как разницу частот. Попытка просто подать нужную частоту на опухоль не заканчивается ничем: опухоль, не смотря на моё воздействие, стабильно живёт «по-своему». За полчаса, «откликов» от опухоли была только пара, и оба раза — на доли секунды.

Прикидываем. Если за сутки добиваться полусекундного отклика, это за месяц мы дойдём, в лучшем случае, до пятнадцати секунд.

Не вариант. Нужно пробовать что-то иное.

Спасибо Анне: она лежит абсолютно спокойно, ни о чём не спрашивает, и вообще ведёт себя так, как будто её тут нет.

Выбираю самый неагрессивный краешек опухоли, клетки с которого метастазируют меньше всего. За попытками «съесть слона по частям» проходит ещё полчаса. Снова безрезультатно.

Ровно в десять в двери появляется голова Котлинского:

— Аня, пойдёмте со мной, одевайтесь. Саша, сустав.

Анну сменяет товарищ с суставом, который даже на мой взгляд морщится чуть меньше, чем раньше, когда наступает на больную ногу.

— Как вы? — спрашиваю, уложив его лицом вниз и протирая спиртом места постановки иголок.

— Вы знаете, получше. Особенно в первой половине дня. До обеда был почти как новенький. Не скажу, что бегать мог — но болевых ощущений, когда ходил, не было. И сегодня так же. А вот после обеда что-то опять защёлкало, — он хлопает себя рукой по бедру.

Концентрация. Скан. Частота на суставной сумке уже поближе к норме. Синовиальной жидкости, что характерно, тоже побольше. Единственное что мне пока не понятно — как быть с деформацией. Из-за отсутствия синовиалки, у него возникли механические повреждения уже самой сумки, но ладно. Пока динамика положительная, посмотрим, что будет дальше.

Ставлю те же три иглы туда же. Поехали.

— Скажите, а что вы ели на обед? — осеняет меня через пятнадцать минут наблюдения за процессом.

— Харчо! — доносится с кушетки.

— С перцем?

— Коне-е-еечно, а как ещё?

— Понятно… Я болван… Давайте пока эти десять дней пособлюдаем диету? Вы не против? — спрашиваю для приличия, понимая, что нужно объяснить ему самые азы. Либо, как вариант, хотя бы отдать команду: что можно, чего нельзя.

— Давайте попробуем — глухо доносится с кушетки, на которой товарищ докторов лежит лицом вниз.

— Ничего острого. Причём давайте попробуем в течение всего месяца, — говорю ему через час, сидя за столом и глядя на его кислое выражение лица при этом.

— Совсем?

— Совсем. Тут без вариантов. Шансы есть, но их не много. Мы хотим их уменьшить? — откровенно информирую «в лоб».

— Нет! — открещивается пациент.

— Здорово. Далее. Ничего жирного. Солёного. Жареного. Как можно меньше простых углеводов.

— А что это — простые углеводы? — он старательно записывает то, что слышит от меня.

— Картофель, хлеб, мучное, рис, манка, сахар… Особенно сахар!

— Ясно… с этим как раз не сложно… смогу…

— Поменьше баранины и говядины. Лучше — рыба. Творог, сыр. Сахар можете заменить на мёд: он как раз способствует выработке синовиальной жидкости… только мёд должен быть натуральный.

— Какой жидкости? — поднимает на меня глаза пациент.

— Не важно…той, без которой у вас нарушается подвижность сустава… Хотите — перейдём в другой кабинет, там я вам на схеме покажу. Это — личный кабинет Игоря Витальевича, он не держит наглядного иллюстративного материала.

— Да нет, не надо… — качает головой пациент. — Значит, мёд всё-таки можно…

— Ну и пищевые добавки. Это — не лекарства, это — хондропротекторы. — передаю ему листочек с записями. — Они здорово могут помочь, но вы должны активно нагружать нужные мышцы: без этого, всё будет оседать не в тех тканях сустава, где надо, — касаюсь указкой его бедра. — А где попроще. Например, в плечевых суставах.