Класс замолкает. Воцаряется звенящая тишина.
— Роза Ароновна, я это всё читал и учил сам. Вы нам, к сожалению, освещали события чуть иначе. Вместо того, чтоб учить нас думать, нас учили думать так, как надо. А кому надо — оставим за кадром.[13]
Мои слова перебивает школьный звонок.
Глава 27
После литературы — большой перерыв до следующего урока. Иду на школьный двор на турники. Во дворе натыкаюсь на Сяву и Белого. Серого почему-то с ними нет. Они косятся на меня, но продолжают обсуждать что-то своё. Ну да и шут с ними.
Выполняю пару комплексов на турнике, потом на брусьях.
Затем на школьный двор высыпают малыши, судя по всему, первый класс. У них уроки заканчиваются рано, но многие из них остаются в школе до прихода родителей. Учителя с ними гуляют, делают уроки, кажется, их ещё и кормят в столовой.
Боковым зрением замечаю, что Белый закуривает, оживлённо что-то доказывая Сяве и жестикулируя, подобно вентилятору.
Странно. Разве это разрешено? Обычно все специально идут для этого за трансформаторную будку.
Учительница первого класса подходит к ним и пытается сделать замечание, но разговор заканчивается ничем.
Что-то явно не то с этим лицеем. Ладно, я не ленивый. Подойду.
— Красавцы, спрятали сигареты или свалили нахер отсюда. Сейчас.
— А ты не много на себя берёшь? — косится на меня Белый. Сява напрягается.
— Белый, я бы, может, и поговорил с тобой. И о философии, и о месте в жизни каждого из нас, — пытаюсь не начинать рукопашную при всех первым. — Но есть проблема. Ты не считаешь людьми никого, кроме себя. Как и наша директриса, кстати… А я не считаю человеком тебя.
— Ха, а кто он тогда? — подключается к разговору Сява.
— Как и ты. Животные. Умные, умеющие говорить, с удовольствием потребляющие материальные блага, животные. И в этой связи, вам не нужно ждать к себе отношения, как к людям. По крайней мере, от меня. Пока я тут, вы никому жизнь портить не будете, — не повышаю голоса, чтобы происходящее со стороны на конфликт не походило никаким образом. Ну стоят старшеклассники, просто разговаривают, мало ли. — Сейчас я досчитаю до одного. И если сигарета не исчезнет, ты её проглотишь вместе со своими руками. Четыре, три, два…
Сява берёт сигарету из рук Белого, бросает её на песок, почти полностью засыпает песком и говорит:
— Ну банкуй. И что дальше?
— А дальше всё просто: я не учительница. Если мне с вами в одном месте, здании либо в одном коллективе будет неудобно, вам со мной станет некомфортнее в несколько раз. Я воспитывать не буду. Буду просто исправлять ситуацию так, как удобно мне. — Заметаю кончик окурка, торчащий из песка, носком ботинка, скрывая его полностью слоем песка. — Чтобы полностью всё прояснить. Я встречал таких, как вы. Вам не место среди людей. И если мы будем сталкиваться слишком часто и по аналогичному поводу, я сделаю всё, чтоб рядом с людьми вас не было.
— А ты не много на себя берёшь? — раздаётся из-за спины голос Серого, который, как он думает, подошёл незаметно.
— Это не твоя забота, — не поворачиваю головы назад. — Тебя должно беспокоить только то, что тебе хватит и этого.
Мозг Серого загорается алым всполохом агрессии и он делает шаг ко мне вплотную. Я давно его «вижу» и просто выставляю назад ногу, на которую он сам и натыкается. Крайне неудобным для себя местом, падая на четвереньки.
В оказании первой помощи я не участвую. Этим занимаются Сява и Белый. Я делаю ещё один комплекс на брусьях и иду обратно в школу.
…
Время до следующего предмета ещё есть. В столовой беру компот, салат, и присоединяюсь к Филину с Маратом, которые едят полноценные комплексные обеды.
— Всем привет. И как вы с этими придурками столько лет учитесь, — ударяю по выставленной в приветствии ладони каждого из них и придвигая свой стул к их столу.
— А что, опять что-то не то? — отрывается на секунду от тарелки с супом Филин.
— Сява и Белый, сидели курили прямо на трубах во дворе, даже за трансформаторку не зашли. Первые классы вышли, к ним учительница подошла, замечание. Ну, учитель продлёнки… Они в амбиции. Пришлось подойти…
— А что дальше? — с явным интересом спрашивает Марат.
— Дальше они сами убрали курево. Но сзади подошёл Серый. И налетел своим причинным местом на пятку моей ноги. Сява с Белым ему сейчас первую помощь оказывают… Лучше скажите, что у вас в секции? Звонили?
— Сегодня идём, с собой всё взяли, — весело отвечает Филин.
— Ну здорово, — киваю. — С вами в зале по времени не пересекусь, группы разные, но вам удачи. Мужики, но я вообще-то по делу и вот по какому вопросу…
…
…
— Стесев, а почему ты не пишешь? Ты всё знаешь?
Историк, диктуя материал по вопросам, которые будут, в том числе, на годовом тестировании, возвышается надо мной. Пытаясь заглянуть, что именно я читаю на смартфоне.
Я, конечно, могу ему объяснить, что не видел Лену более суток. И она, задержавшись на дежурстве из-за срочных мероприятий, только сейчас смогла ответить мне.
Но тогда, чтоб он понял мой ответ, придётся объяснять, кто такая Лена. А это уже не его дело.
— Тимур Германович, а мне не нужно писать конспект. Он у меня уже есть, — отвечаю, глядя на него снизу вверх.
— Каким образом? — недовольно сводит брови вместе историк.
— А я у старшего года обучения разжился, есть друзья в старшем классе. У Юры Филонова взял, он своим конспектом поделился. Филин же зимой в Британию в колледж едет, ему наше Единое Тестирование до лампочки. Вот он мне свой конспект и отдал.
Интересно, что ты сейчас скажешь.
— Конспект должен быть свой, — с суровым выражением лица заявляет историк.
— Извините, это кто сказал и какими правилами определено? Вам нужны мои знания на тестировании? Или конспект? Так если можно принести отличный конспект и ничего не отвечать, но получить высший балл, вы только скажите, — наклоняю голову к плечу.
— Конспект прошлого года не годится, — говорит половину правды историк, не договаривая остального.
— Только по этой теме? Или вообще?
— По этой теме.
— Как так? Вот материалы прошлого года. Вот записано под вашу диктовку, М. Ш. — коллаборационист, запятнавший себя сотрудничеством с врагом. Если Филин что напутал, вы скажите. Но весь их класс говорит, что так не только Филину, что так всем диктовали. А сейчас вы же нам говорите, что он — Герой Народа. По-моему, в конспекте есть ответы как раз таки на все случаи жизни — мало ли как к концу года политический курс повернётся… Всё исключительно с ваших слов. Вот ваша роспись в конце конспекта Филина.
Под гогот класса «Стессель, жги!» историк долго смотрит на меня.
Все в курсе, что одна острая тема в новом учебнике этого года освещается с поворотом на сто восемьдесят градусов. Ещё год назад учили, что М.Ш. — враг. Раньше, видимо, у авторов программы не доходили руки всё исправить, и все готовились к тестированию ещё по точке зрения времён Союза.
Сейчас именем М.Ш. называют улицы. В частности, дом родителей Лены стоит на улице его имени.
И никто не отвечает на вопрос, зачем нужна такая школа. Потому что никто не поднимает этого вопроса.
Понимаю, что конкретный учитель ни в чём не виноват. Но он — менеджер процесса, и управляет функцией. Уже давно. В этом лицее.
Я плачу очень немаленькие деньги, достающиеся мне тяжёлым трудом, и не имею возможности искусственно облегчать положение каждого менеджера, попавшего в ловушку собственного формального подхода к вопросу.
…
…
— Ты ни дня не можешь без мордобоя, да, Стесев?
В этот раз директриса не поленилась поймать меня лично в тот момент, когда я собирался покидать школу. Я честно сказал ей, что тороплюсь и задерживаться не буду. Могу только сбавить шаг и не лезть в этот раз коротким путём через дыру в заборе, чтоб поговорить на ходу. Теперь она идёт со мной рядом по направлению к моему дому.
Сюрреалистичная картина.
— Жанна Маратовна, никакой драки не было. Пожалуйста, скажите, кто меня обвиняет.
Сказать она ничего не может, поскольку Серый точно ничего через директора предъявлять бы не стал. Этого просто не может быть потому, что этого не может быть никогда, надо хоть чуть знать Серого. Он кто угодно, но только не искатель помощи извне.
Директриса всё видела сама в окно своего кабинета, из которого видна та часть школьного двора, на которой мы вели наш «диалог». Но сказать этого она не может. Потому что тогда нарывается на мой встречный вопрос, почему ученикам разрешено курить.
— Ты не понимаешь, что твоё поведение недопустимо? — продолжает она гнуть свою линию, не уточняя деталей.
Лично для меня это выглядит как неудачная попытка манипулирования. Когда я должен подсознательно почувствовать вину только потому, что начинаю оправдываться.
— Подробнее, будьте любезны, — вопросительно поднимаю бровь.
Интересно, это она сейчас о гениталиях Серого? Или об истории? Или о литературе?
— Ты понимаешь своё место и роль в учебном процессе? — выдаёт она через пятнадцать секунд внутренних колебаний, которые я хорошо вижу на эмоциональном уровне.
— Давайте вначале определим наши с вами роли в этом разговоре, — пожимаю плечами. — Я не ваш подчинённый. В любом из школьных процессов, я ваш КЛИЕНТ. Который платит вам деньги. Мне лично кажется, все проблемы от того, что вы в старой школе привыкли к другим ролям, типа «учитель — ученик». Ну, не только вы лично, а педагогический коллектив, как социальная группа, — уточняю. — А сейчас это выливается в то, что выпускной класс считает Мустафу Ш. предателем. А мы — уже Героем. Разницы между нами год. Все учились тут. А такой полярный результат вашего обучения. Когда нам можно верить вам? Когда вы его ругаете? Или хвалите?
— Ты сейчас собрался затеять революцию во всей Системе Образования? — говорит директриса.
— Жанна Маратовна, мне нет дела до всех. Инициатор разговора вообще вы. А я сейчас готов говорить тол