Вопросительно перевожу взгляд с Араба на Саматова.
— Это первое, — с интересом отвечает Саматов. — А какое было второе соображение? Я, кстати, пока полностью согласен.
— Либо забываем первый пункт вообще. Но получаем то же самое, хоть и с другой стороны. Источник приказа — Самый Верх. Кто-то, чья власть вечна и абсолютна. Если по логике. Ему не нужно бояться ответственности ни в каком виде. Потому что если ему придётся отвечать конкретно за этот приказ, это будет означать, что Его Абсолютная Власть кончилась. И это будет самой мелкой из его проблем.
— Да. — Коротко кивает Саматов. — Теперь вопрос: и много у нас таких людей в стране?
— Лично мне на ум приходит один. — Снова перевожу взгляд с Саматова на Араба. — У нас только один человек в государстве, которому нечего опасаться, пока он жив. И который стар уж настолько, что своей жизнью ему дорожить не приходится. В отличие от власти, которую можно попытаться передать по наследству. Ничего что мы тут так откровенно? — указываю глазами на камеру в углу.
— Один человек и есть, — задумчиво пару раз качает головой, как китайский болванчик, Араб. — Всё верно. Насчёт откровенностей — не опасайся. ТУТ ведём наблюдение только мы. У нас свои сложившиеся ритуалы, и мы далеко не всегда любим тех, кого охраняем. Тут гораздо похлеще высказывают… Особенно в адрес внуков-наркоманов, которых приходится…
— СТОП, — Саматов кладет ладонь на руку увлёкшемуся Арабу, затем поворачивается ко мне. — Пока всё точно. Так что не парься. Во-первых, ты явно не тот уровень. Чтобы именно тобой, зелёным новичком, которого годы доводить и доводить, занимался тот человек, которому на кладбище уже прогулы пишут…
Араб смотрит на Саматова, пытается сдержаться, но потом фыркает и начинает ржать. Саматов присоединяется. Я тоже.
— Во вторых, и именно потому, что ему жить-то осталось всего-ничего… Пока, чисто теоретически, лично ты наберёшь форму, конкретно ЕГО вакансия однозначно и освободится, и заново заместится, — Продолжает дальше уже Араб. — А на этой должности, ни о какой преемственности курсов речь не идёт. По крайней мере, в нашей стране и у соседей. Каждый следующий Лидер объявляет предыдущие результаты нерелевантными, равняет всё с землёй, и начинает заново. — Араб весело смотрит на меня.
На него неодобрительно смотрит Саматов, но кивает, подтверждая его слова.
— А что, врачи все циники, — уклоняется Араб от подзатыльника Саматова.
— Ну и детали, — продолжает уже Саматов. — Чтоб попасть конкретно к нам, нужно выдержать конкурс более сотни человек на одно место. Хотя это и не афишируется. Так что насильно, поверь, таких как ты, в обойму уже давно никто не тягает: невыгодно. Мы сильны СИСТЕМОЙ. Как футбольная сборная Германии. А не яркостью одиночек типа Пеле и Марадоны. А ты, в силу именно что склада психики, в СИСТЕМЕ бы выполнял только роль алмазной пыли. Это я тебе как… как мелкий начальник говорю, — недоговаривает что-то Саматов, но вижу, что это не принципиально.
— Подтверждаю как штатный психиатр, — кивает Араб. — От вас, гениев, только геморрой. Не обидься на правду…
— А если рассматривать меня в этом вопросе как агента? — хочу выяснит всё до конца, чтоб к теме больше не возвращаться.
— Пф-ф, вообще незаконно. — Выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы Араб. — Тебе только шестнадцать лет. Тем более, мы всегда просчитываем ситуацию наперёд, — Араб поднимает вверх указательный палец. — Конкретно тебе, с конкретно таким другом, как Бахтин, в ближайшую пятилетку нарушений конституции в твой лично адрес точно можно не опасаться.
— А вербовка агентуры, не достигшей восемнадцатилетнего возраста, однозначное нарушение законодательства. — Кивает Саматов. — Читай сам на досуге… «Бизнес — не дойная корова, а священная»; «Мы не втягиваем наших детей в задачи, к которым не имеем права их привлекать», и так далее. Чьи слова?
— Понятно, — киваю в ответ.
Глава 23
— Сом, давай тогда сразу начинать с вашего последнего аргумента. Как нам сделать так, чтоб моя помощь вам носила исключительно частный характер? Если это ваша личная инициатива; и над вами не висят ни сроки по задаче, ни ответственность, — смотрю на каждого по очереди, вижу лишь сдержанное любопытство, — то лично с вами я готов напрячься, чтоб мы все вместе поняли, стоит ли вообще чего-то бояться и, если да, то чего именно.
— А чего тут бояться? — удивляется Саматов. — Нам ты, как сотрудник, с этим навыком нужен, как пятое колесо телеге. А обмен информацией с прочими службами носит исключительно формальный характер. Если откровенно: при желании, установить конкретно тебя наше начальство сможет. Однозначно. Но использовать по этому профилю, — Саматов кивает на экран, — однозначно не наш профиль. А те, кому это по профилю, с нами, как бы это помягче…
— Пребывают в состоянии здоровой конкуренции. — Охотно подсказывает Араб. — И ни мы им, ни они нам особо облегчать жизнь не стремимся. Такая жизнь. Мы, кстати со своей стороны, тебя засекретим… по категории «эксперт». Наложим лапу, так сказать.
— Если не секрет. О какой конкуренции между структурами сейчас речь? — даже не понимаю, о чём он.
— За близость «к телу», разумеется, — удивлённо поднимает брови Араб, глядя на меня, как на диковину. — Что непонятного? В автократических режимах всегда так. Взять хоть и географических Соседей: их предыдущего президента и его начальника охраны… который к Президенту самого Начальника безопасности порой не допускал.
Я не в курсе того, что сейчас имеет в виду Араб, но делаю зарубку на будущее.
В принципе, уже практически согласился. И дело не в моей чрезмерной наивности: я не переоцениваю ни личный вес простого капитана, пусть и в не самой открытой службе. Ни приверженности власть предержащих к соблюдению законности и норм общества.
Просто Саматов подтвердил мои личные выводы: любая бюрократия крайне нелояльна к изменениям. Это аксиома. И пропихивание меня через силу в структуру, в которой и так конкурс от сотни на место, это нонсенс. Просто по закону сохранения энергии. А с другими структурами, я более чем готов поверить, о взаимовыручке речь не идёт. Вспомнить хоть и стрельбу Саматова у шлюза. С погибшими ментами. Без каких либо дальнейших последствий для любой из сторон.
— Принципиально, давайте пробовать. — Киваю в итоге. — На личных контактах между нами. Но тут, в отличие от той опухоли, у меня нет ни плана работ или исследований, ни предчувствия, куда и как двигаться в плане разработок. Мои мозги молчат. Просто не знаю, с чего начать.
— Понятно, нет мотивации, — кивает Араб, резко стартуя к выходу. — Так, ждите тут. Минута.
Через минуту Араб появляется с парой клеток, в которых сидят то ли хомячки, то ли мыши, не пойму. Толстые они какие-то.
— Мыши из вивария мед института, — поясняет Араб. — Пока у тебя нет своих идей, давай по нашему принципу. Начнём с диагностики. Можешь посмотреть, есть ли у них какие-то отклонения, с твоей точки зрения?
Присматриваюсь.
— Чёрт их поймёт. Всё совсем не так, как у людей. Как сравнивать электродвигатель с внутренним сгоранием, — отвечаю через минуту. — Похоже, вот у этих печень барахлит, — указываю на одну из клеток. — Больше особо ничего не вижу.
— За мной, раз на личных основаниях, — командует Араб и, подхватив клетки, направляется на улицу.
Саматов поднимается и шагает следом за нами.
— Вот тут, — на улице, отойдя метров двадцать от коттеджа, Араб ставит клетку на высокий бордюр, огораживающий какой-то люк. — Можешь вот прямо сейчас, прямо тут, сделать что-то с любой из этих мышей? — Араб вытаскивает одну из мышей из клетки, сажает её на бордюр. Мышь не делает ни малейших попыток куда-то двинуться. — Например, с этой.
— Напрашивается само собой дать ей по печени, — бормочу, пытаясь сформировать сигнал. Через несколько минут бесплодных попыток, сообщаю. — Навскидку: чтоб сделать с ней что-то плохое конкретно через её печень, несколько дней провожусь. Причём без гарантии: двадцать четыре часа подряд лично я на неё «дуть» не смогу. А на утро надо засекать, откатываются назад или сохраняются изменения и программы, «подвешенные» мной на неё с вечера. С опухолью, например, поначалу было так, что изменения откатывались. В ноль. По логике, процесс может быть зеркальным и тут.
— Так, давай теперь эту. — Араб меняет мышь на бордюре. — Если начать с сердца и мозга. Можешь посмотреть варианты?
Моих попыток «присмотреться» к сердцу мышь вообще не замечает. Как и я не замечаю ни малейшего эффекта от своих усилий. Амплитуду даю на максимуме, как тогда в отделении за решёткой, когда развлекался с ушами сержанта из дежурной службы или откуда он там был.
Но как только пытаюсь «давануть» на сосуды мозга, мышь, как подстреленная, молнией стартует с бордюра и в мгновение ока скрывается в траве. Под наши удивлённые взгляды, спрыгивая с приличной высоты на землю.
— Сердце она даже не заметила. Я тоже. На мозг ты сам видел, как отреагировала, — добросовестно докладываю, повернувшись к Арабу. — Будем ловить? Или новую?..
Саматов давится от смеха, хлопая по плечу Араба:
— Не надо новую. Пойдёмте, попробуем то же самое, но не на солнце. Араб, у тебя были же мысли…
В привычном уже помещении, ещё через десять минут бесплодно потраченного времени, поворачиваюсь к Арабу:
— Араб, спасибо за поле для эксперимента… Я для себя всё понял, скажу откровенно. Даже если ваша идея и верна, и оказание угнетающего влияния через, как вы говорите, «дистантную передачу сигнала», возможно, то наработка методики такого воздействия соизмерима знаешь с чем?
Араб с Саматовым вопросительно смотрят на меня.
— С разработкой системы типа каратэ. Или аналогичной. С ноля. — Спасибо Котлинскому, подтянувшему мой теоретический уровень в названиях тогда после супермаркета. — Научиться бить кулаком, с точки зрения сложности, гораздо проще, чем то, что мы сейчас пытаемся сделать. Однако я не слышал, чтоб кто-то на коленке за три минуты родил хотя бы бокс… как систему. Я сейчас с Анной, говоря этой аналогией, отрабатываю один-единственный удар. Всё это время.