— Ну пойдём разберёмся с ограничениями. Мой маленький монстр… А волосы сушить не буду.
— А тебе точно не вредно? — спрашиваю во второй раз, поскольку не уверен, стоит ли Лене сейчас жариться под прямым солнцем.
Немного отоспавшись, мы всё же решили хотя бы выйти на пляж, пользуясь возможностью.
— Точнее не бывает, — терпеливо отвечает Лена. — Мелкий, ну вот как ты думаешь, первобытному человеку всегда было куда от солнца прятаться? Особенно в Африке, Азии?
— Думаю, что не всегда. Особенно на степном ландшафте.
— Вот-вот. Так что, вопрос исключительно в барьерных функциях каждого организма индивидуально. Я, например, не думаю, что беременные девочки из Центральной Африки или Южной Америки вот прямо всё на свете соблюдают… Лично мне сейчас нормально. И, кстати, сейчас солнце спрячется. На сегодня вообще прогноз погоды странный был.
Буквально минут через пятнадцать минут солнце действительно прячется за облаками, хотя прохладнее от этого не становится.
— Ты смотри, — удивляюсь. — У нас бы в ноябре, зайди солнце за тучу, температура бы сразу упала градусов на пять, если не больше.
— Так у нас резко континентальный климат, — Лена ложится головой на мой живот, как на подушку, — ты как будто географию в школе не учил.
Географию, в этом смысле, я тут действительно не знаю. Хотя, прямо сейчас, чтоб не попадать впросак, лихорадочно устраняю пробелы в образовании, читая со смартфона.
— Ты гляди, чем ближе к экватору, тем раньше закат, — с удивлением озвучиваю вслух через пару минут. — Это сейчас посчитаю какой угол наклона должен быть…
— Какого наклона? — почему-то вскидывается задремавшая за это время Лена.
— Оси земли к плоскости эклиптики, — отмахиваюсь. — Спи.
— А чего это ты заёрзал? — сонно спрашивает Лена, не открывая глаз.
— Да солнце садится. А ещё рано. У нас дома сейчас закат часа как бы не через два. Вот смотрю угол наклон оси…
— Вот тебе делать нечего, — бормочет Лена, устраиваясь поудобнее. — Двадцать три градуса же…
На самом деле, двадцать три с половиной, но это уже детали. Добросовестно пролежав подушкой под головой Лены ещё полчаса, решаю всё же пойти нырнуть. Аккуратно пытаюсь высвободиться из-под Лены, но она сразу просыпается:
— О, я спала, — удивлённо оглядывается по сторонам она. — А ты куда намылился?
— Пойти нырнуть решил, — отвечаю, потягиваясь. — А то быть на берегу Персидского залива и не войти в воду… меня дома Смоляков не поймёт.
— Желтый флаг вон висит, левее иди! — говорит Лена, переворачиваясь на бок и наблюдая за мной.
Пляж, на котором мы сейчас находимся, делится на две зоны: одна является просто берегом залива. Вторая часть представляет собой что-то типа естественного бассейна, который находится внутри огороженного волнорезами периметра. Что-то типа «загородки» прямо на берегу. Внутри этого «бассейна» волнения нет совсем, а буквально в десятке метров, на незащищённой части пляжа, волны на берег накатывают примерно с мой рост.
— Лен, ну я ж не пятимесячный, — снисходительно бросаю назад, продолжая топать к открытому участку пляжа. — Вот же дубина, — раздаётся в метре сзади сердитый голос Лены и меня кто-то мощно прикладывает ладонью… чуть ниже спины.
— С ума сошла? — широко открываю глаза, не зная, как реагировать.
— Мелкий, извини, — Лена обнимает меня и я упираюсь носом между её плеч. — Волнение же не помню сколько баллов. Жёлтый флаг — лучше не плавать.
— Лен, я сборник по плаванию, — пытаюсь что-то доказать, но напрасно.
— Тут вопрос не в твоём умении держаться на воде или задерживать дыхание, — терпеливо поясняет Лена. — Ты тут не погружался, в отличие от меня. Сейчас тебя отливом может тупо утащить, ещё и в шторм, и будешь вон с рейда между кораблями руками размахивать. — Лена кивком указывает на несколько кораблей, видимых отсюда и заякорившихся милях в трёх от берега, если на глаз. — Ты же не первый пловец на этом пляже! Шурик, ну послушай меня. Пожалуйста…
— Ну разве я могу тебе в чём-то отказать? — сердито бормочу в ответ и позорно топаю к огороженной части пляжа. Плавать в «лягушатнике».
— Робби, так что ты думаешь?
Мужчина в традиционном арабском костюме спрашивает своего европейского собеседника, сидящего напротив него за рабочим столом в ничем не примечательном кабинете без окон.
— Вы интересны только с точки зрения предсказуемости места. Как торговый перекрёсток региона, — отвечает европеец. — Это никак вам не чревато ни в прошлом, ни в будущем. просто разовая такая, удобная своей предсказуемостью площадка.
— Мы уже давно не такой перекрёсток, — грустно улыбается араб. — Это было ещё несколько лет назад так. Сейчас все мало-мальски серьёзные компании, даже вон автополироли, открывают представительства непосредственно в странах-потребителях. Нигерия, например, под двести миллионов населения. Как сам думаешь, оставят такую страну без прямых поставок? Это мы раньше были торговым перекрёстком, а сейчас это всё больше и больше в прошлом.
— Соглашусь по обычным товарам. Но мы сейчас об оружии. — Замечает европеец. — У вас, по целому ряду причин, сами сделки заключать проще. Чем ехать, как ты говоришь, в страну непосредственного потребления. Тем более, в Палестину никто этот товар не повезёт. А вы — самое подходящее место и для переговоров, и для обозначения адресата доставки, согласен? А отсюда уже…
— Пожалуй. — Подумав, соглашается араб. — Как себя обезопасить на будущее от проведения на своей территории таких вот «операций»?
— С этими никак, — качает головой европеец. — У них свой взгляд на вещи. Я не знаю их культуру глубоко, но в своё время у нас говорили, что они очень сильно снобы. И не склонны считать остальных себе ровней. На уровне этно-психологии. Я не утверждаю, что это действительно так, но если бы я был у себя дома, я б только на этом основании заявил: делали, делают и будут делать. И чихали они на ваши интересы, свои им ближе. Только если как-то перекрывать въезд в страну.
— Вообще-то, у нас была такая мысль. По схожим причинам, — араб задумчиво смотрит на монитор. — У нас же в аэропорту сканирование сетчатки уже много лет при въезде, как элемент идентификации.
— Помню, видел. — Односложно кивает европеец. — Хорошие сканнеры. Лучше, чему у меня в банке.
— Мы по каналам интерпола, и не только, — араб многозначительно трёт большим пальцем указательный, — уже собираем базу. Граждан мира, которые проходят аналогичные процедуры в иных странах.
— Ну вы даёте, — смеётся европеец. — А ещё страна без своей службы внешней разведки!
— Мы боремся только за порядок у себя, — не поддерживает ироничного тона араб. — Если это нам поможет на этапе пересечения границы закрыть её от граждан И., значит, ни один из них к нам просто не въедет. Паспортом какой бы страны он ни пытался воспользоваться.[1]
— Почему вы их так не любите? — с интересом спрашивает европеец. — Двадцать первый же век? Не пора забыть…
— Люди не меняются, — перебивает европейца араб. — Они такие же, как были. Мы такие же. У нас монархия. Мы этого никогда не скажем вслух, но… Смотри, если в стране вдруг побеждает демократия, представители какого этноса буквально в течение пяти — семи лет оккупируют до половины мест в парламенте? Кабинете министров?
— У нас песня есть! — смеётся в ответ европеец. — Сейчас переведу… «Даже серый воробей в детстве тоже был…». Вам не кажется, что вы перегибаете?
— Робби, ты в какой стране по счёту служишь за последние четверть века? — по-прежнему серьёзно спрашивает араб.
Европеец осекается и замолкает.
— А наш эмират… — араб победоносно смотрит на европейца. — А знаешь, чем мы отличаемся от вашего Советского Союза, которого нет?
— Ну завершай, раз начал, — явно с недовольством отвечает европеец. — Страна вторая, тут ты прав. И я не служу. Уже на пенсии, давно сам себе служу.
— Я бывал и у вас много раз, и у ваших Северных Соседей был. — Араб встаёт со стула и начинает ходить от двери к стене. — Вот я насчитал только три важных отличия, если на уровне государственной доктрины. При том, что и ваш СССР был, согласись, скорее близок к конституционной монархии, чем… Первое: мы не пьём. Второе: мы верим в Аллаха. На деле, не на словах. И третье: мы не говорим, что все нации равны и что по национальному признаку никого не надо опасаться.
— Эк ты хватил, — смеётся европеец.
— Я не для того, чтоб с тобой ссориться! — предупредительно поднимает руки в воздух араб. — Ты сам проанализируй, какой путь прошли мы за тридцать лет. И сравни с вашим.
— Не думаю, что всё это объясняется национальным вопросом, — снисходительно склоняет голову к плечу европеец.
— Разумеется нет! — горячо продолжает араб. — У вас были одни угрозы. Вы с ними не справились… У нас список угроз совсем иной. Вот мы, в отличие от вас, именно для себя национальный вопрос угрозой считаем. Впрочем, давай не спорить, друг мой. Я уже понял, что их въезд в Эмират нужно просто запретить либо ограничить.
— Да дело твоё, — смеётся европеец. — Своя рука владыка. Даже на конференции пускать не будешь? Например, врачей?
— Вот врачей, возможно, пущу. Только на конференцию. Только туда и обратно. И из отеля не выпущу, — горячится араб под смех европейца.
Европеец дожидается, пока араб закончит смеяться, и продолжает:
— Слушай, ты сейчас так завёлся, что я даже не знаю, как тебя сейчас к своей выгоде склонять.
— А в чём вопрос?
— Да наши просили у тебя деликатно прозондировать, на что бы ты пленных поменял. Если вдруг…
Когда солнце таки скрывается за горизонтом, на пляже буквально в течение получаса становится не протолкнуться от семей то ли индусов, то ли пакистанцев, то ли и тех, и других.