Он шагнул в следующий туннель, слабо освещенный несколькими уцелевшими флуоресцентными панелями на потолке. Путь преграждала большая куча тряпья, а за ней виднелась еще одна. Лиммит осторожно коснулся ногой ближайшей кучи. Мертвое лицо Бандиты повернулось к свету.
Он упал на колени рядом с ней. К обычной фоновой смеси запахов Зумпфа примешался отчетливый смрад нескольких дней разложения. Вокруг тела натекла и успела застыть лужа крови; в груди имелась большая дыра с рваными краями, а другая, поменьше, в спине, указывала на выходное отверстие пули.
Другая куча представляла собой труп Виктора. Лиммит склонился над ним и увидел, что горло перерезано одним мастерским движением. В руке трупа было зажато ружье, из которого он успел выстрелить, прежде чем истек кровью.
Лиммит вернулся к телу Бандиты и отметил, что ее вытянутая в сторону рука сжимает тесемки большого холщового мешка. Он потянул за них и, высвободив мешок, заглянул внутрь. Там было много старых, но целых консервных жестянок. Он вытащил банку персиков и взвесил на ладони. Наверное, Бандита наткнулась на склад.
Лиммит некоторое время походил меж мертвых тел, изучая их позы и черты. «Не понимаю, что тут произошло, – подумал он. – Она убила его и бросила. Хотела сбежать… Куда? Ко мне?» Лиммит покачал головой. Банка персиков оттягивала руку.
Он поднял Бандиту – труп показался ему невероятно легким. Когда Лиммит опустил тело в темный недвижимый канал, оно сначала погрузилось в воду, но затем всплыло и стало медленно крутиться, следуя течению. Дождавшись, пока труп уплывет прочь, он сел на берегу и вскрыл банку персиков. И принялся выуживать из теплой жидкости скользкие золотистые половинки, точно несуществующие во мраке дольки солнца.
Там, где темная вода вытекала из-под железобетонной стены, туннель был завален гниющими остатками старых картонных ящиков. Рядом в стене имелось небольшое отверстие. Лиммит протиснулся туда и стал спускаться. Вскоре он оказался в длинном зале, заставленном стойками электронных устройств; соединяли их толстые черные провода, узлами скрученные на полу. Проход между стойками был так узок, что Лиммит снял с плеча мешок с консервами и поставил его на пол. В нескольких местах ровно светились или, напротив, лихорадочно мигали цветные индикаторы; помещение наполнял низкий вибрирующий гул.
Лиммит миновал компьютерный зал и вступил в другое помещение, где высились стеллажи с толстыми черными фолиантами; половина полок с одной стороны комнаты была занята картонными коробками, куда впопыхах затолкали рулоны распечаток. Он провел пальцем по корешку одного тома и стер пыль с наклейки, где значилось: «ПОСЕТИТЕЛЬ. УЧ. ЗАП. ОБЩ. ПЕРЕВ. СЕРИЯ Р.». Из предыдущего зала по полу змеилась пара кабелей и исчезала в следующей двери.
По ту сторону оказался Посетитель. Вмещавшее его пространство было огромным, как подземный собор. Лиммит остановился на полу и задрал голову, но потолка не увидел; лишь стены давали представление о пропорциях помещения. В нескольких ярдах от себя он заметил гаргантюанских размеров тушу Посетителя и каким-то образом уверился, что они с ним тут единственные живые существа.
Лиммиту вспомнились картинки, виденные в детстве: у некоторых муравьев царица вырастает до таких размеров, что ее хитиновое тело, постепенно теряя подвижность, становится придатком большой бесформенной пульсирующей массы. Но Посетитель размерами превосходил любое насекомое. Извиваясь и пульсируя, он возносился над Лиммитом, словно облачный фронт.
Лиммит приблизился к выдававшейся в его сторону массе и коснулся ее. К тусклому электрическому освещению примешалась слабая люминесценция. Медленно раздулся и опал сегмент туши площадью около пятидесяти квадратных футов. Мягкая громада целиком, но без видимой координации, пульсировала. До Лиммита вдруг дошло, что чужак умирает. Умирает уже долгие годы.
Там, где исполинское тело покоилось на полу, возникли огромные обесцвеченные участки, подобные пролежням, как если бы вся внутренняя флегма собиралась в них и застаивалась от бездеятельности. В нескольких местах плоть совсем прогнила – оттуда вытек гной и схватился желтой хрустящей коркой по контуру туловища.
Лиммит медленно двинулся вокруг исполина, соблюдая дистанцию в несколько ярдов. Как и на смутно помнившихся ему картинках муравьиных цариц, с основной массой соединялась другая, сравнительно небольшая, полуоформленная, напоминавшая человека. Отросток действительно был размером с человека; покрытый жесткой броней, из-под которой свисали или судорожно подергивались тонкие, как палочки, мандибулы. Заканчивался отросток овальной гладкой головой точно на уровне головы самого Лиммита. Тот заглянул в подвешенное лицо чужака. В глазах – крупных, сложных, фасеточных, словно у мухи, – едва брезжила слабая искра сознания. К одному из узелков, образуемых мандибулами, прикрепили небольшой микрофон. Лиммит прислонил к нему ухо: булькающий слабый стон, едва уловимый поток звуков. Послание, понял Лиммит. Из дальнего далека. Ради этого Посетитель пожертвовал собой. Чтобы доставить его.
Лиммит проследил маршрут извилистого провода от микрофона по полу палаты к небольшой машине, мягко бормотавшей что-то. Из машины через широкую щель ползла лента распечатки. Другие такие же громоздились горами странных очертаний рядом с корпусом и напирали на толстые черные провода из соседних залов, словно ледники. Лиммит подцепил наудачу фрагмент ленты и вчитался. Спустя несколько минут отбросил, выдернул другой, быстро просмотрел; потом вырвал самый последний фрагмент прямо из пасти машины и в панике забегал по нему взглядом. Вернулся в соседнюю комнату и начал снимать со стеллажей черные тома в случайном порядке, но, прочтя не больше пары страниц, захлопывал очередной, швырял в сторону и тянулся за следующим. После этого перешел к содержимому картонных коробок, пока не замер, тяжело дыша от натуги, по колено в бумажном море.
«Болезнь, – с горьким омерзением подумал он, – грязь, мерзость, пагуба. И все… ради этого». Он окинул взглядом раскиданные вокруг ленты переводов. «Годы, – сказал он себе, – десятки лет бубнежа, самозабвенного идиотского трепа. Наверное, чужак уже был не в себе, когда попал сюда… когда его сюда послали. И продолжал медленно угасать с тех самых пор, безумно лопоча просьбы о помощи. Как если бы помочь ему было в наших силах».
Лиммит вернулся в дальнюю палату и оглядел Посетителя. «Неудивительно, – подумал он, – что старые исследователи все куда-то разбрелись и сгинули, подальше отсюда. Столько надежд, столько трудов, а потом оказалось, что ответ не несет никакого смысла».
Слабые жалобные стоны исполинской твари и некроз ее тканей пробудили в нем воспоминания. «Я описал полный круг, – сказал себе Лиммит, – с Яйцефермы Финикс в подземелья канализации ЛА, начал с огромного трупа и таким же закончил. Это место ничем не хуже, чтобы закончить, ничем не хуже любых других. Лечь рядом с чужаком и сдохнуть. Остановиться».
Теплый ветерок, принесший вонь разложения, овеял его. «Зачем, блин, двигаться дальше? – устало подумал он. – Что такое жизнь, как не трепка, которую тебе зададут перед смертью? А я уже столько раз умирал. Я столько раз убивал и столько потерял. Я – развалина».
Спустя какое-то время, минуты или часы, он отвернулся от бледно светившейся громады и медленно побрел наружу вдоль черных кабелей. «Дурак, – сказал он себе, вынимая и разворачивая карту Друа. – Продолжаешь нарываться на трепку. Раз за разом».
Либо глаза Лиммита полностью адаптировались к полумраку, либо гнилушно-люминесцентные панели в канализации засветились немного ярче. Расколотая пулей лампа Бандиты валялась там же, на вершине горы студня, в которую он приземлился при падении из Крысиного Города. Наверх уходила веревочная лестница. «Спасибо, Друа», – подумал Лиммит. Он достиг лестницы и начал взбираться по ней, раскачиваясь в пустоте, пока куча тряпок не пропала из виду. Оглянулся во тьму и увидел сотни желтых огоньков. Они были раскиданы во всех направлениях – парами – и обращены к нему. Крысы, понял он. Крысы все это время следили за ним.
Накатила вспышка безумия, желтые точки представились ему звездами в черном небе, и он повис на веревочной лестнице, бессильный определиться, куда движется, вверх или вниз; ему мерещилось, что он спускается головой в бездну, а не взбирается из нее. Ощущение схлынуло, он продолжил подниматься, и огоньки исчезли.
Наверху стояла ночь. Ничто не изменилось. Он пошел по пустынным темным улицам. На стенах виднелись черно-красные агитки Осадного Фронта, слегка уже выцветшие и покоробленные. «Рекламные постеры, – подумалось ему, – пригласительные билеты в страну теней. Стрелок Мокса ждет меня».
Он знал, что возвращается на верную гибель. Ну и ладно, он все равно что мертвец – уцелела только тоненькая корочка души, остальное растрескалось. Коррозийная жидкость медленно выела содержимое, оставившее по себе затхлый вакуум.
Он достиг старого, полуразрушенного здания, куда его тогда отвела Мэри. «Она меня забыла, – думал он, поднимаясь по лестнице. – Оставила мертвеца позади». Он остановился перед закрытой дверью комнаты и потрогал холодный металл дверной ручки. Единственная потенциальная спасительница… тоже ушла.
Лиммит толкнул дверь и уставился в темную безмолвную комнату. Коробка с одеждой, которую ему выдала Мэри, стояла в том же углу, и толстый слой пыли саваном покрывал ее. «Она ушла, – подумал он. – Как и все остальные».
Через дальнее окно падал слабый луч света, и когда Лиммит ступил в комнату, на фоне этого окна черным обрисовался мужской силуэт. Лиммит медленно направился к фигуре, выставив перед собой раскрытые ладони и готовясь принять пулю.
Но выстрела не последовало.
– Привет, Лиммит, – поздоровался мужчина.
Это был доктор Аддер.
Я подолгу сидел там. Или подолгу лежал. Смотря в какой позе меня оставляла старуха. Она кормила меня, вытирала рот и зад. Я не шевелился. Я превратился в неодушевленный предмет. Когда зрение прояснилось, я стал смотреть телевизор. Я его так много не смотрел, пожалуй, со времен детства в Ориндже. Старуха постоянно перекатывала и подталкивала мое непослушное тело в позу, из которой я мог бы смотреть на телеэкран; вероятно, ей казалось, что, раз уж мои глаза открыты, я этого так или иначе заслуживаю. Я лежал в одной и той же позе день-деньской, повернувшись к экрану, а старуха бродила по комнате между мусорных куч и что-то бормотала себе под нос. Иногда в моем поле зрения проплывала девушка. Казалось, ее привлекает телевизор, хотя я сразу отметил, что она слепа, а впоследствии узнал, что также глуха, нема и поражена в осязании. Лежа на боку, на гниющем диванчике, я наблюдал, как девушка опускает