Мелия рассказала, что такое существование, безмолвное и темное, продолжалось до тех пор, пока она не наткнулась на телевизор. Телевизор в комнате старухи работал постоянно. Когда в Окленде я учился в медицинской академии, там как раз находилась группа слепых детей-маори, известных своей способностью манипулировать небольшими электронными устройствами без физического контакта с элементами управления. Это явление назвали синдромом IBM. Вероятно, окажись эти дети так же наглухо отсечены от сенсорного ввода на продолжительный срок, мутация нервной системы наделила бы их способностями, аналогичными талантам Мелии.
Она научилась преодолевать пропасть между кожей и металлическим корпусом телевизора. Напрямую подключаться к его электронной начинке. Вначале ощущения, порождаемые электроникой, ничего не значили для нее: случайные вспышки внутри черепа, цвета, запомнившиеся ей по детским годам, голоса и шумы, бессмысленный треск и щелчки. Она месяцами сидела в обнимку с теликом, пока не овладела новым чувством, словно научилась видеть при помощи искусственных глаз. В общем-то, срок недолгий – ей ведь больше нечем было заняться.
И наконец она стала воспринимать телесигналы напрямую, без предварительного посредничества волн света и звука – те и так были для нее навеки потеряны. Она наблюдала за телесемейками, за Моксом. Ее существование свелось к сидению у ящика и попыткам выловить из него электронные фрагменты их жизней. Она говорит, что помнила себя маленькой, как девочки из ситкомов, и решила, что умерла, а после смерти оказалась в каком-то неуютном чистилище – и теперь наблюдает за миром оттуда.
Постепенно, впитывая все больше информации из телевизора, она постигла правду. Семьи из сериалов были дальше от реальности, чем она сама. Она вспомнила, как в прошлом смотрела телевизор, – и снова пережила, с безмолвными криками, давно забытые ужасы боли, от которых запечатала себя когда-то. Она составила определенное представление о своем окружении, о том, что происходит вокруг, и о собственной уникальности. Никто в сериалах не пользовался телевизором так, как Мелия. Она продолжала наблюдать. И оказалось, что талант не ограничивается уже известным ей.
Она научилась прослеживать источники телесигналов. Весь маршрут их, по проложенным под землей проводам вплоть до Оринджа. И до баз данных в компьютерах центральной станции телевещания Мокса, где создавались, воспроизводились и хранились в записи телепередачи. Ее нервная система срослась с электронным организмом Видеоцеркви Моральных Сил. По желанию она могла проникать в любую часть сложно переплетенной сети коммуникаций, в фокусе которой располагалась штаб-квартира Мокса. Электронное продолжение личности Мелии сновало по накопителям данных, переваривая все подряд, вплоть до медицинской информации о других известных носителях синдрома IBM. Она осознала, что уже значительно превосходит их силой своего таланта. Ей стало скучно, и она решила проверить, как далеко может дотянуться.
Через несколько недель оказалось, что ей под силу не просто странствовать по сетям, но и до некоторой степени управлять ими. Приникая к экрану телевизора в Крысином Городе, она искажала, меняла изображение на нем. Светодиодные точки превращались в диковинные спутанные воспоминания об отце – их-то я наблюдал впоследствии. Ее мощь росла. На краткое время по всем телевизорам Оринджа и ЛА прокатилась волна искажений – это Мелия проникла на центральный узел и вмешалась в передачу сигнала. Впрочем, она вскоре оставила эту забаву; когда бы ни предпринимала она такие попытки, сразу появлялся кто-нибудь, чтобы оттащить ее от ящика, поскольку ее мать, та старуха, инстинктивно чуяла, что дочка каким-то образом в ответе за тревожные узоры на экране. К тому же техники принялись рассылать по сети трассирующие пакеты, пытаясь установить источник глюков. Испугавшись, что ее обнаружат, Мелия изменила манеру поведения. Лишь в редких случаях, когда ее одолевало нестерпимое искушение, она снова позволяла себе вмешаться в работу телевизора – в отдельной комнате или по целой сети и лишь на считаные секунды. Вероятно, это и было причиной странных явлений, которые мне довелось несколько раз наблюдать на Интерфейсе. Она в основном просто исследовала систему, не создавая помех ее работе. И многому научилась.
Когда я появился в комнате, Мелии мало что было обо мне известно. Время от времени она спотыкалась о старуху, потом и об меня; постепенно даже весьма ограниченные тактильные ощущения позволили ей понять, что в комнате теперь находится и другое тело. Она не испугалась – вся ее жизнь протекала в телевизоре. Не обращала бы внимания и дальше, кабы не случай, о котором я тебе уже рассказал, когда мать отфутболила ее на диван, где сидел я.
Сеть сенсоров, соединяющих мою нервную систему с перчаткой, в действительности выступает сильно упрощенной версией той сети, с которой все это время возилась девчонка. Когда эти сети достаточно сблизились, когда ее рука физически ухватила поверхность перчатки, возник мост – канал контакта, аналогичный мостику между ее организмом и телевизором. Перчатка превратилась в электронный интерфейс взаимодействия наших нервных систем. Сигналы сенсоров перчатки передаются в мой мозг таким образом, что я воспринимаю их по аналогии с моими врожденными чувствами, в частности зрением и слухом. Первым делом она освоила аналог слуха – это и был тот голос. Несколькими минутами позже она уже транслировала мне через перчатку по визуальному каналу.
С тех пор как ее отец умер, никто из живых людей не вступал в контакт с ней – пока не появился я. Персонажи ситкомов были разграничены с нею – они существовали в компьютерных базах и видеоаппаратуре. Она узнала, кто я: сличила с информацией из сети. Она скорее заинтересовалась, чем испугалась; спустя некоторое время я начал улавливать в ее реакции признаки неизбежного благоговения, хотя мне даже сейчас непонятно, в какой мере ее впечатлила информация из баз данных, а в какой она имитирует поведение моих фанатов.
Она забросила телесеть и полностью перешла на беседы со мной. Квазивизуально она являла себя юной девушкой – не грязным и тощим несчастным созданием рядом, судорожно сжимавшим перчатку, но той, какой могла бы стать… в других обстоятельствах. Наверное, она смоделировала этот образ по мыльным операм. Я долго не осознавал, что нормальное восприятие хода времени начало восстанавливаться. Я общался с ней и рассказывал все, что мог, про ту часть мира, в какую ей не было доступа прежде. Не выпуская моей металлической руки, она тянулась в сторону, к телевизору – впечатляющее, должно быть, зрелище: слепая девушка раскидывает руки между кататоником на диване и телевизором, словно на странном сеансе у медиума. Она провела меня по телесети, по проводам, в компьютерные базы и аппаратуру станции телевещания округа Ориндж; и я сам увидел то, о чем она мне рассказывала. Там, в глубинах сети, я действительно обнаружил нечто крайне интересное, но долгое время не мог осознать его подлинного значения – и остался лежать неподвижно на диванчике в Крысином Городе, говоря с Мелией без слов, позволяя старухе кормить меня и подтирать задницу, пока не постиг, что же на самом деле это все сулит мне.
Наконец я встал с дивана. Мышцы заныли от внезапно обрушившейся нагрузки; старуха увидела это и рухнула на пол, извиваясь и протестующе вопя. Я поплелся к телевизору, у которого на коленях притулилась Мелия, и положил ее руку на перчатку. Поцеловал ее на прощание в лоб, как в темной комнате, так и по квазивизуальному каналу перчатки, и пообещал, что скоро вернусь. Выходя, я слышал, как где-то далеко чуть слышно плачет совсем маленькая девочка, словно тонет в кровавой луже размерами с ЛА.
– И как же ты нашел меня?
Лиммит смотрел в покрытое грязевой коростой окно, отвернувшись от сидящего на краю койки Аддера.
– Когда я выбрался от старухи, – сказал Аддер, – то первым встретившимся – единственным – на улице человеком стал знаешь кто? Друа. Либо мне повезло, либо он не врет, когда говорит, что это KCID ему по радио рассказал, где меня искать. Он объяснил, куда ты ушел и каким путем должен вернуться. Я тебя жду здесь уже больше суток.
– Зачем?
Лиммит обернулся и посмотрел на него. Аддер казался теперь решительней и резче, нежели на Интерфейсе, – в нем появилась нацеленность на какую-то смертоносную задачу. Он держал на коленях перчатку, а та вроде бы мурлыкала приглушенные электронные напевы.
– Зачем я тебе нужен?
Горящий взгляд Аддера заставил его замолчать.
– Потому что, – негромко произнес тот, – Мокс мой крупный должник. И мне нужна твоя помощь, чтобы этот долг с него вытрясти.
– Ой, бля-а, – с омерзением протянул Лиммит. Аддер слегка прищурился, почуяв неладное. – Надо полагать, мне вменяется в обязанность сколотить отряд самоубийц из уцелевших ампутанток, вооружить их твоими старыми скальпелями и послать на штурм штаб-квартиры Мокса в округе Ориндж? И если я вернусь с победой, ты в благодарность назначишь меня президентом своего фан-клуба.
Металлические пальцы перчатки едва заметно сгибались. Адлер молчал.
– Не знаю, – продолжил Лиммит, массируя лоб рукой. – Я устал. Думается, не будет с меня тебе большого проку, каким бы ни был твой великий план. Я кое-чего лишился там, на пути к Посетителю и обратно. Мне осталось немногое. Путь оказался неблизким.
– И? – передернул плечами Аддер. – Меня это совершенно не интересует. У каждого найдется своя страшная история.
– Тогда… катись ты в жопу, Аддер. – Лиммит ощутил, как его лицо разгорается от наплыва эмоций, весьма сходных с яростью. – Я ошибся. Лучше было б тебе сдохнуть. – И это правда, вдруг понял он, задрожав от неожиданного понимания. – Ты куда эффективней в памяти и фантазиях, чем в реальности. Почему, почему мне нужно втягиваться в твою дурацкую вендетту? Почему это должно быть нужно другим?..
– Кто бы ни втягивался, – сказал Аддер, – у него свои на то причины.
Лиммит взглянул прямо в его узкое жесткое лицо. Молчание