«Здравствуйте, доктор. Я работаю на двух работах, поэтому не могу сидеть рядом с мамой. Нам нужно заключение терапевта для оформления инвалидности. Медицинский полис, амбулаторная карта и карта на МСЭК, в которой надо написать заключение, лежат на тумбочке. Спасибо».
Коротко и ясно.
Вежливо и без эмоций.
Я иду к тумбочке и беру документы. Заметив, что женщина смотрит на меня, я улыбаюсь. Она почти не может двигаться и говорить, в глазах — обреченность и равнодушие. Быстро пролистав амбулаторную карту, я несу табуретку от стола и сажусь рядом с больной. Спокойно и неторопливо считаю пульс, слушаю сердце и легкие. Когда пальпирую живот, женщина опорожняет кишечник. К запаху мочи добавляется очень неприятное зловоние. Я смотрю в глаза особи женского пола, и вижу там равнодушное удовлетворение.
Никогда не замечал за собой брезгливости, но сейчас я вдруг понимаю, что больше не хочу прикасаться к телу, которое лежит в собственном дерьме.
Я иду в дальний угол, сажусь на диван и максимально быстро пишу в карте. Поставив точку, я складываю документы на стол и сразу же ухожу, даже не заглянув за занавеску.
На улице я полной грудью вдыхаю воздух и медленно иду домой. Я думаю о том, что увидел.
Когда-то Максимилиана Увелкова была важной женщиной. Руководила сначала комсомольской организацией в институте, затем пришла на завод и очень быстро встала у руля партийной организации. У неё было всё, что возможно в условиях советской страны, — хорошая квартира, импортная мебель, уважение в городе и возможность отдыхать на море в лучших санаториях страны. Властная и решительная женщина, она вышла замуж поздно и родила девочку. Муж очень быстро спился, и она избавилась от него, отправив сначала в наркологический диспансер, а потом и в психиатрическую больницу.
Страна неожиданно развалилась, и Максимилиана вдруг оказалась на обочине жизни. Никому не нужная, — ни заводу, ни бывшим соратникам-коммунистам, ни народу. Друзей у неё не оказалось, родственников тоже. Только дочь, которая к тому времени уже подросла. В конце девяностых дочь вышла замуж и уехала в другой город, и Максимилиана, оставшись в одиночестве, стала пить. Через два года, ничего не сказав дочери, она продала трехкомнатную квартиру, переехав в однокомнатную. Затем еще через год перебралась в барак на окраине города.
У дочери брак не сложился, муж обвинял её в бесплодии. После развода, она вернулась домой и узнала, что у них больше нет ничего, а мать превратилась в алкоголичку. Она кричала на неё, а та пьяно улыбалась и говорила, что ей и так хорошо, а если ей не нравиться жить в этой комнате, то пусть идет в жопу.
А через две недели Максимилиану парализовало. Удар случился вечером, когда дочь в очередной раз пыталась образумить мать. Скорая помощь увезла женщину в больницу, в неврологическое отделение, и через неделю Максимилиану вернули домой в неподвижном состоянии.
Дочь очень скоро стала ненавидеть тело, которое когда-то было её матерью. Она хотела хоть как-то изменить свою жизнь. Она мечтала о смерти матери. Но время шло, а Максимилиана продолжала лежать на диване, ходить под себя, мычать и тупо смотреть на окружающий её мир.
Наверное, дочь смирилась, неся свой крест.
В конце концов, она получала пенсию Максимилианы, и эти деньги совсем были не лишние для неё. И документы на МСЭК она оформляла для того, чтобы количество пенсионных денег увеличилось.
Каждый выживает, как может. Я не вправе кого-либо судить или оправдывать. Я мог бы помочь, но — не в этом случае.
Я иду домой в свою комнату.
Я думаю о быстрой смерти, которая избавляет мир теней от паразитирующих особей.
15
Я учусь жить настоящим. Когда нет какой-либо цели в ближайшей или отдаленной перспективе, то каждое мгновение надо проживать так, словно ты точно знаешь, для чего живешь. Если это не получается, то или сойдешь с ума, или сопьешься, или выберешь своей целью смерть.
Я иду в магазин и неторопливо складываю в корзину продукты. Я думаю над каждой упаковкой — эти макароны я сварю на два раза, пельмени мне хватит на три дня, банка сметаны тоже на три дня. Мармелад «Лимонные дольки». Я смотрю на ярко-желтый товар и понимаю, что это я тоже хочу. Сладкий продукт, который даст мне возможность вспомнить детство.
Я покупаю овощи — картофель, помидоры и огурцы. И фрукты — яблоки и апельсины. В хлебном отделе буханку белого хлеба и батон.
Я живу этими мгновениями, потому что у меня нет цели в жизни. То же самое было в деревне, — за простыми повседневными делами я прятал от себя действительность. Я не знал тогда, и не знаю сейчас, для чего я живу.
К чему мне стремиться?
Для чего я здесь?
Я жил полноценной жизнью, когда собирал жертвы для Богини. Я знал, что мне делать. Я планировал и убивал. Те дни, как откровение, давали мне ощущение нормальной жизни. Я создавал Богине условия для жизни в Тростниковых Полях.
Я шел по темному лесу на свет далеких фонарей, держа её за руку.
Сейчас я снова потерялся во тьме леса. Нет ни света фонарей, ни теплой руки.
Можно бессмысленно брести в неизвестность, или попытаться найти смысл в ежедневных мелочах, которые определяют жизнь человеческого стада.
Или можно, остановившись посреди темного леса, терпеливо и не спеша, поискать свет далекого фонаря. Обрести цель и начать движение к ней.
Я думаю над этим, когда вечером сижу за столом и рисую мгновения сегодняшнего дня. Движения карандаша уверенные и быстрые, — это Марина, большие глаза которой смотрят на меня. Она бросила пробный шар и ждет от меня ответных шагов. Она мечтает о любви и домашнем уюте. Она хочет родить двоих детей — мальчика и девочку. Марина уже нарисовала в своем сознании будущую жизнь со мной. Подробно и в мелочах. Она даже знает, какая у нас будет люстра в гостиной и какой ширины кровать в спальне.
Но на моем рисунке её жизнь складывается далеко не так радужно. Марина выйдет замуж за молодого парня, менеджера крупного автосалона. Она родит мальчика, у которого сразу после рождения найдут врожденный порок сердца, несовместимый с жизнью. Он умрет на операционном столе, и для Марины наступят черные дни. Муж станет прикладываться к бутылке, потом будет бить жену. И в один из дней от удара по голове, Марина получит сотрясение мозга. Она проведет в коме два дня, а когда через месяц вернется домой, найдет его пустым и холодным. Впрочем, она даже будет рада этому. Потом будет операция на щитовидной железе. Долгая реабилитация и заместительная терапия. Одиночество и странные сны, зовущие её сделать шаг в пропасть.
И она однажды сделает этот шаг, бросившись вниз головой с девятого этажа.
Я складываю рисунки в стопку и откладываю в сторону. Мне должно быть жаль девушку, но я, отложив её жизнь в сторону, словно забываю о простых человеческих чувствах. Жалость или сострадание никак не помогут ей. И даже если я сейчас исполню её мечты, ничего не измениться, потому что в её будущем меня нет.
Любовь — это, как сон. Спишь и видишь прекрасные сновидения, яркие и богатые событиями, а когда проснешься, то понимаешь, что реальность совсем не та, что ты мечтал. И снова хочется уснуть и никогда не просыпаться. А когда приходит бессонница, даже мимолетное забытье кажется благом, даже рваный сон — счастьем.
Я достаю чистые бумажные листы и начинаю рисовать. Я рисую жизнь Максимилианы и её дочери. Впереди у них еще целый год совместной жизни. Парализованная женщина, живущая в своем призрачном сознании, в этом мире проявляет себя безусловными рефлексами. Она с удовольствием ест то, что дочь всовывает ей в рот. Она без предупреждения опорожняет мочевой пузырь и кишечник, и, лежа в своих экскрементах, чувствует себя счастливой. Она воспринимает только боль, и, когда терпение дочери кончится, она будет отчаянно мычать в ответ на удары мокрым полотенцем по телу.
Дочь проклянет мать, сначала в своих мыслях, а потом и в делах. Она перестанет её кормить. Сначала на ночь, а потом и днем станет вставлять в рот беспомощной женщины кляп, чтобы не слышать звуки, издаваемые матерью. Она будет бить её, когда поймет, что ничего не получается.
И однажды она нанесёт последний удар. В тот раз в руке будет не мокрое полотенце, а литровая банка с медом. И удар придется по голове. Максимилиана умрет мгновенно, а дочь, жизнь для которой стала казаться мучительной и абсолютно бесцельной, обретет покой. Погрузившись в свое сознание, она перестанет замечать то, что её тело находится в закрытом лечебном заведении.
Я мешаю две стопки рисунков и разбрасываю их по столу. Я словно гадаю на картах. Карандашные рисунки ложатся так, что сразу становится ясно — пока не видны яркие точки далеких фонарей.
Пока только холод и тьма.
И куда идти — не понятно.
Я смотрю на рисунки, разбросанные по столу, и думаю.
Любовь — это жизнь и смерть. И они так тесно связаны, что иногда не совсем понятно, что лучше — жить или умереть. Это состояние, когда часть твоего сознания так хочет умереть, что ты делаешь всё, чтобы смерть нашла тебя, а другая часть — нестерпимо хочет жить, и ты цепляешься изо всех сил за край обрыва. И только найдя себя где-то посередине, на стыке жизни и смерти, ты становишься самим собой и перестаешь любить, ненавидеть и бояться.
Именно тогда и только тогда возможно возвращение.
16
Мария Давидовна сидела и смотрела на монитор. Она только что набрала текст заключения по подследственному Максиму Лобанову. Ей осталось только нажать на кнопку печати, и всё для неё закончится. Дальше останется только ждать и надеяться, что Вилентьев окажется прав. Бесплатный адвокат под давлением общественности не посмеет заострять внимание суда на вменяемости убийцы, а судья, исполненный праведного гнева, удовлетворится психиатрическим заключением всего одного специалиста и вынесет обвинительный вердикт.
Да, она перешагнула через себя, потому что ясно осознавала, что у парня психическое заболевание. Но в данном случае, даже болезнь человека не является оправданием для его поступков. Может, он и не осознавал, скорее всего, так и было, но разве родителям и родственникам жертв есть дело до душевного состояния убийцы. Признавая Максима Лобанова невменяемым в силу заболевания, она тем самым признавала, что любой убийца может уйти от наказания, спрятавшись за забором своего безумия. Мария Давидовна этого не хотела, — не в этом случае, по крайней мере, — и поэтому кликнула мышью по кнопке печати. Раздался шум принтера и листы бумаги полезли через прорезь печатающего устройства.