Ильюшенков кивал на каждое сообщение Артема и смотрел на то, как эксперт доволен проделанной работой. Подумав, что стоит похвалить его, он сказал:
— Отличная работа. Молодец.
Артем широко улыбнулся. А капитан вздохнул, — похоже, ему придется взяться за дело, засучив рукава.
— Вот здесь все заключения, — Артем показал на папку с документами.
Капитан еще раз поблагодарил и, забрав папку, пошел в свой кабинет. Когда он поднимался по лестнице, завибрировал мобильный телефон. Чертыхнувшись, капитан посмотрел на экран. Жена. А ей-то чего надо?
— Да, слушаю.
Он слушал, как жена издалека начинает рассуждать о том, что ей позвонила близкая подруга, у которой есть родная тетя.
— Короче, — скомандовал капитан, открывая дверь кабинета.
— У этой тети сын пропал. Он жил отдельно, учился в техническом университете, и вот теперь на телефон не отвечает, дома его нет и в институте не появлялся.
Капитан вздохнул и обреченно сказал в трубку:
— Ну, а я здесь причем. Я — следователь, а не служба по розыску пропавших людей.
— Конечно, Вова, но ты ведь можешь посмотреть там у себя, может, его милиция задержала или парень попал в аварию или что-нибудь еще.
Ильюшенков понял, что ему все равно не дадут спокойно работать, решительно прервал словоизлияния жены:
— Ладно. Диктуй приметы парня.
Он сел за стол и на бумаге стал писать то, что говорила жена:
— Так, значит, у парня короткие русые волосы с пробором налево, прямые черты лица, карие глаза, очки без оправы, широкие плечи, он носит, как правило, джинсы и футболку.
— Сейчас все это носят, — сказал Ильюшенков, — дай мне лучше какую-нибудь необычную примету.
— Родинка у него у левого угла рта.
Капитан замер от неожиданного предчувствия.
— И где, ты говоришь, он живет?
— На Тургенева, дом семнадцать.
— Если не ошибаюсь, — не веря в удачу, спросил Ильюшенков, — напротив долгострой стоит?
— Да.
— Повтори адрес и пусть эта тетя сидит на месте и ждет меня. Я сейчас приеду.
Не слушая, что еще скажет жена, капитан отключился. И улыбнулся — интуиция ему подсказывала, что труп, найденный в подвале, будет именно этим потерявшимся парнем. Жаль, конечно, мать, которая потеряла сына, но ему надо найти преступника, а для этого надо идти по следу, который оставляет маньяк-убийца.
Быстрым шагом он снова спустился на этаж ниже и зашел к Артему:
— Поехали, ты мне нужен. Кажется, я знаю, кто наш убитый парень с ножом.
Мы оделись и переместились за кухонный стол. На сковороде жарится яичница. В чайнике кипит вода. Мария смотрит на меня и продолжает спрашивать о будущем, словно ей недостаточно тех слов, которые я уже сказал.
— Незримый убийца повсюду сидит. Что это значит?
— Ты же врач, — усмехнувшись, отвечаю я, — и знаешь, что мутации микроорганизмов происходят постоянно. Вирусы были до нас, и они переживут любую катастрофу и будут убивать тех людей, которые выживут.
— А божественный знак?
Пожав плечами, я отрицательно качаю головой.
— Не знаю, что конкретно, но небольшая часть людей должна выжить. И тот, кто будет стоять у истоков новой цивилизации, и станет этим как бы божественным знаком. То есть, это иносказательно. Человек, который встретит рассвет нового дня.
Я вижу, что Мария задает эти вопросы, потому что боится спрашивать то, что действительно волнует её. Будущее — это то, что может произойти, а может не произойти. Верить в пророчества совсем не обязательно. Конец света предрекали так часто, что большая часть людей уже давно перестали верить в то, что апокалипсис будет.
Гораздо важнее то, что было вчера и что происходит сейчас.
Мария, как опытная хозяйка, накладывает на тарелки готовую яичницу и наливает кипяток в кружки с растворимым кофе. Нарезанный хлеб в хлебнице, вилки у тарелок.
Я неторопливо ем и жду. Как бы она не боялась ответов, Мария все равно спросит.
И, как продолжение моих мыслей, звучит вопрос:
— Зачем?
— Что зачем? — я понял её вопрос, но хочу, чтобы она озвучила его полностью, чтобы осознала и перестала бояться. И чтобы я, услышав его, наконец-то, озвучил свои мысли.
— Зачем ты убиваешь людей?
Вот и момент истины.
Сейчас передо мной не любящая меня женщина Мария, а врач-психотерапевт Гринберг. Я бы мог сказать правду, какая она есть, но я не хочу. Я мог бы убедительно соврать, но она может заметить это. И я хочу ответить самому себе на это вопрос.
Я думаю, как сказать правду и не сказать правду.
Да, и что есть правда?
Встреча с самим собой в Тростниковых Полях заставила меня обернуться и посмотреть на пройденный путь. Есть ли у меня внятный ответ на вопрос Марии? Есть ли у меня вообще какой-либо ответ? По-прежнему ли я уверен в том, что знаю Истину?
Я смотрю в глаза женщины, сидящей напротив.
Я вижу в них живой интерес.
И не знаю, как начать.
Мария, видимо, пытаясь мне помочь, говорит:
— Последние три года я изучала все доступные и описанные случаи серийных убийц. Исторических и современных маньяков. Я читала и поражалась тому, насколько ужасна и бессмысленна внутренняя суть тех, кто убивал и насиловал, резал и душил, насиловал и закапывал живьем.
Помолчав минуту и заметив, что я по-прежнему молчу, она продолжила:
— Некоторые из них так и не смогли объяснить, зачем они это делали. Другие это делали из-за жажды наживы, присваивая материальные ценности жертв. Третьи получали сексуальное удовлетворение. Часть были просто безумны и не понимали, что творили. Мания величия толкала их к преступлению и в убийстве они самоутверждались. Некоторых убийц, таких, как Джек Потрошитель, так и не поймали. Другие, как Чикатило, десятилетиями совершали свои злодеяния. Но большинство были пойманы, осуждены и закончили свою жизнь или в тюрьме, или на электрическом стуле. И знаешь, пока я интересовалась этими случаями, я думала, а зачем ты это делаешь? Что толкает тебя убивать? Ты же врач. Я знаю, что ты способен творить чудеса, что ты можешь помогать людям. И ты делал и делаешь это. Так зачем же одним дарить жизнь, а у других — отнимать?
Мария пристально смотрит на меня и ждет.
Она не может понять моего поведения — спасать одних и убивать других.
Она не понимает логики моих поступков.
Она боится того, что я скажу.
Мария Давидовна смотрела на спокойное лицо молчаливого собеседника. Михаил Борисович, доев яичницу, медленно подносил кружку к губам и делал небольшие глотки кофе. В его глазах не было страха и не было пустоты. Она видела, что он ответит на самый главный вопрос, но не прямо сейчас. И чтобы не молчать, Мария стала рассказывать о том, что знала. О серийных убийцах и маньяках.
— Порой мне грустно, особенно, когда я слышу заповедь Иисуса Христа — не убий. Люди говорят эти два слова и словно не понимают их глубокого смысла. Любой убийца всегда найдет оправдание своему злодеянию, и он искреннее считает, что эта заповедь к нему не относится. Например, Киноцефал, ну, это тот санитар из морга, который убивал у нас в городе в прошлом году, — уточнила Мария Давидовна, — был уверен, что это Бог говорил ему убивать. Я пыталась узнать у него, что еще говорил этот Бог, но ни разу Киноцефал ни сказал ни одной из заповедей Христа.
— Может, у этого парня был другой Бог, — сказал Ахтин.
— Да, конечно, он сам его выдумал. Это его сознание диктовало ему кого и как он должен убивать, но христианских заповедей не было в его памяти. И поэтому у него не было моральных ограничений, которые есть у верующих людей.
Он улыбнулся и сказал:
— Но христиане, знающие заповедь «не убий», во все времена спокойно убивали иноверцев, словно Иисус Христос разрешил это.
— Это дело прошлое, в Средневековье была другая жизнь, — отмахнулась Мария Давидовна, — может, лучше ответишь на мой вопрос.
Она снова пристально посмотрела в глаза Ахтина.
И поняла, что он готов отвечать.
Михаил Борисович начал говорить, и она замерла, забыв про свой остывающий кофе.
— Было время, когда я был уверен, что Бог есть. Я знал это. Но я не верил в того Спасителя, которого дает нам церковь. На иконах изображения Христа, Апостолов, многочисленных святых, но, ни одна религия никогда не давала изображение Бога. Библия — это всего лишь роман о жизни Иисуса Христа. Во всех других религиях обожествляют тех, кто принес людям какую-нибудь религиозную доктрину, создав законы и ритуалы. Люди не знали и не знают, что есть Бог. И никогда этого не узнают.
— Люди не знают, что будет после жизни, и они хотят верить в рай и боятся попасть в ад. Они соблюдают ритуалы, словно это может что-то изменить. Они возносят мольбы к небу, словно кто-то может их услышать. Они жертвуют своими жизнями во имя Создателя, словно это имеет какой-то смысл.
— Там, — он показал рукой вверх, — никого нет. Я долгое время был уверен, что Бог живет среди нас. Он один из нас. И я даже нашел Её, но — она так быстро умерла, снова оставив меня одного. И тогда я решил сохранить тело. Как будто это что-то могло изменить. Я приносил жертвы с её именем на устах. Я полагал, что этим самым я сохраню не только тело Богини, но и её душу. Я мечтал о встрече с ней в Тростниковых Полях, и думал, что каждая новая жертва приближает меня к этому моменту.
— А потом пришло время, когда я неожиданно пришел к мысли, что я есть Бог. А почему бы и нет. У меня есть Дар и у меня есть Истина. Я могу даровать жизнь, и я могу отнять её. Я отдаю и забираю. Наивный, — Ахтин грустно усмехнулся, — я думал, что всемогущ. Когда-то я сказал тебе, что я — Бог. Но я заблуждался, как большинство из людей. Легко произнести эти слова. Сложно осознавать себя Богом. Невозможно быть Им.
— Теперь я знаю, что Бога нет. Что нет ни рая, ни ада. Что страдания во имя Спасителя бессмысленны, а жертвы никогда не достигают цели. Молитвы и мольбы только вводят в заблуждение, заставляя нас думать, что кто-то услышит. Святость никому не нужна, а грех всего лишь средство, чтобы манипулировать человеком. Этот мир — всего лишь мгновение на пути к Тростниковым Полям, и там каждого из нас ждет одиночество и забвение. Покой и бескрайнее однообразие. Спокойствие и вечность.