Когда Мила Гавриловна заканчивает говорить, Алевтина Александровна поворачивается ко мне и строго говорит:
— Михаил Борисович, у вас снова план не выполнен. Уже вторую неделю всего восемьдесят процентов.
Улыбнувшись, я смотрю в глаза главного врача и отвечаю коротким вопросом:
— Зачем?
— Что зачем? — недоуменно хмурит брови Басова.
— Зачем делать больше, если от этого не зависит размер оплаты труда? Зачем выполнять и перевыполнять план, если это никак не поощряется?
После моего вопроса в кабинете главного врача воцаряется гробовая тишина. Заведующие отделениями и узкие специалисты замерли в ожидании ответа главного врача. Собственно, этот вопрос уже давно всех беспокоил, но никто не хотел быть первым, каждый опасался высказать его, рассуждая о заработной плате в тиши своих кабинетов.
— Я что-то не поняла, о чем вы, Михаил Борисович? — говорит Алевтина Александровна, пытаясь уйти от неприятного ответа и давая мне последний шанс на отступление.
Но я спокоен и уверен в себе.
— Алевтина Александровна, вы прекрасно знаете, что у вас есть возможность поощрять рублем тех работников поликлиники, которые выполняют план. В первом квартале этого года моё отделение выполнило муниципальный заказ на сто два процента, но никакого поощрения не последовало. Поэтому я и спрашиваю, зачем делать больше, если от этого не зависит размер оплаты труда?
— Но вы и так получаете по десять тысяч рублей каждый! — почти возмущенно говорит главный врач.
— Это нам платит государство. А вот что готовы сделать вы, чтобы каждый врач в отделении захотел выполнить и перевыполнить муниципальный заказ?
Я вижу, как покраснело лицо начмеда. Заместитель главного врача по экспертизе опустила глаза к документам, словно это её не касается. Они работают по контракту, получая стабильную и хорошую заработную плату, а не сидят на маленьком окладе, как большинство врачей поликлиники.
— Михаил Борисович, — тон у Басовой становится угрожающим, — вам не кажется, что вы сейчас переходите границу?
Я по-прежнему улыбаюсь. Мне очень нравится ситуация. Руководители поликлиники даже и не думали, что рабы способны поднять головы. Маленький бунт — это то, что немного расшевелит их. И заставит думать о том, что набивание своих бездонных карманов может однажды прекратиться.
— Какую границу? — простодушно спрашиваю я.
Главный врач наконец-то берет себя в руки и, вернув на лицо холодную маску властного руководителя, категорично говорит:
— Михаил Борисович, в ваши функциональные обязанности входит обеспечение выполнения плана муниципального задания. Если вы не желаете выполнять свои обязанности, то мы найдем вам замену.
Кивнув, я говорю:
— Жаль, что вы, Алевтина Александровна, так и не ответили на мой вполне логичный вопрос.
Я молчу. Тишина в кабинете главного врача, воцарившаяся на долгие три минуты, прерывается кашлем начмеда. Прочистив горло, он говорит:
— Думаю, надо перейти к следующему вопросу. В преддверии Дня Победы, нам надо провести диспансеризацию ветеранов войны и труда, репрессированных, ну, и тому подобное.
После его слов оперативка у главного врача пошла своим чередом, словно ничего не случилось.
Вилентьев сидел на совещании и делал умное лицо. Он даже не пытался слушать, что говорит генерал. Как обычно, глубокомысленный поток слов, связанных между собой только одним — отверстием говорящей генеральской головы, уверенно сидящей на большом теле, облаченном в мундир. Набор слов, смысл которых даже при достаточно большом усилии услышать их, ускользал из сознания.
Иван Викторович сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Его правая рука держала ручку. В толстом ежедневнике он мелким и неразборчивым почерком написал буквы в строчку:
АМБ ГМД
Вилентьев нарисовал между этими аббревиатурами полукруглые стрелки, объединив их в единое целое. У него не было никаких объективных доказательств, но интуиция говорила ему, что всё обстоит именно так.
Далее он написал столбиком:
Врачи ОКБ
Киноцефал
Участковый Семенов
Шариковая ручка зависла над следующей строчкой. Иван Викторович вдруг понял, что писать собственно больше нечего. Да и участкового Семенова он написал зря. С мертвецами уже не поговоришь, а их связи никак не приведут к Ахтину. И Киноцефала он тоже зря написал, — никакой связи между ними ему так и не удалось найти. И вряд ли удастся.
Вычеркнув две последние записи, майор посмотрел на строчки в ежедневнике. Затем соединил стрелкой «ГМД» и «Врачи ОКБ». Поставил рядом со стрелкой жирный вопрос — она ведь тоже работала в ОКБ. И задумался.
Не смотря на то, что он занимался Парашистаем уже три года, он всего лишь шел по его следам, и толком не знал, чем и как жил доктор Ахтин. Он твердо знал, что невозможно жить в обществе и не иметь никаких социальных связей. Ни друзей, ни врагов. Ни любимой женщины (почему то Вилентьев был уверен, что Мария Давидовна таковой для Парашистая не является), ни просто подружки. Ни родных и близких, ни дальних родственников. Даже сотрудники по работе — врачи терапевтического отделения — не знали, чем живет и как проводит время вне работы доктор Ахтин.
С такими преступниками хуже всего. Не знаешь, что ждать от них в следующий момент.
И невозможно даже предположить, где он сейчас и что делает.
Можно попробовать снова поговорить с врачами отделения — может, что-то вспомнят, какую-нибудь мелочь, пустяковое событие, незначительное слово, сказанное Парашистаем. Вряд ли, что получится, да и уже неоднократно говорено-переговорено, но это лучше, чем просто ждать, когда Парашистай выйдет из тени.
Надо присматривать за Марией Давидовной. Если не Ахтин выйдет на неё, то она на него. И выведет его, майора Вилентьева. Так уже случилось совсем недавно, когда Парашистай вдруг возник в тот момент, когда Мария Давидовна нуждалась в помощи. В это вериться с трудом, но анализируя ситуацию и логически размышляя, получается, что доктор Ахтин каким-то образом может следить за тем, что происходит вокруг доктора Гринберг. Если бы сейчас она оказалась в опасности, то пришел бы Парашистай ей на помощь?
И, если реальной опасности нет, может, стоит её создать искусственно?
Иван Викторович дважды подчеркнул буквы ГМД и отложил ручку.
И вовремя.
— Майор Вилентьев, — услышал он обращение к себе и, встав со стула, четко ответил:
— Да, товарищ генерал.
— Что у нас по этому капитану, который стрелял в супермаркете?
Иван Викторович кивнул и бесстрастным голосом стал докладывать:
— Капитан Мартынов, РОВД Индустриального района, тридцать два года, женат. В органах сразу после института МВД, который закончил с красным дипломом. Характеристики с места службы отличные. После ссоры с женой пошел к другу и напился. Потом зашел в отделение и взял из сейфа табельное оружие. Зашел в супермаркет, который находится рядом с отделением и начал стрелять. Убил четверых человек, ранил троих.
Вилентьев не стал рассказывать о том, что ссора с женой была пустяковая, что такое уже бывало и, уходя из дома, капитан неизменно возвращался на следующий день. Иван Викторович не рассказал, что капитан выпивал не только с другом в его квартире, но и в отделении со старшим лейтенантом, который в этот момент находился на дежурстве. Но даже это никак не объясняло последующую стрельбу на поражение — капитан был не настолько пьян, чтобы не понимать своих действий. Две рюмки с другом и две со старлеем. Для здорового мужика это пустяки, и совсем не повод для прицельной стрельбы из пистолета по живым мишеням.
— Что, всего лишь ссора с женой? — хмуро спросил генерал.
— Так точно, — кивнул майор, — ссора с женой и алкоголь. Ну, и как говорит психолог, нервное перенапряжение. За последний месяц капитан вел сразу двадцать пять достаточно сложных дел, большую часть из которых от него требовали раскрыть в кратчайшие сроки.
— Хм, всего-то двадцать пять дел, — хмыкнул генерал, — я, когда был капитаном, бывало, вел и по тридцать дел. И ничего, в людей не стрелял. Где это капитан сейчас находится?
— В следственном изоляторе, в отдельной камере.
— Да, учитывая резонанс, замять дело не удастся, — покачал головой генерал, — что ж, майор, опрашивай свидетелей, собирай доказательства и передавай дело в суд. Придется его отдать.
Генерал махнул рукой, разрешив Вилентьеву садиться.
Иван Викторович сел. Закрыл свой ежедневник, заложив страницу со своими иероглифами, и стал слушать доклады других сотрудников областного следственного управления. Этот случай со стрельбой в супермаркете вызвал у него неоднозначную реакцию. Сначала он не мог понять, зачем капитан это делал. Но после вчерашнего «убийства» своей жены, он начал думать, что у капитана было временное помутнение рассудка.
Судя по тому, что капитан сам не мог внятно сказать, зачем он стрелял в незнакомых людей, так и было. Вполне возможно, когда он целился, то видел на мушке пистолета тех людей, которых действительно хотел убить.
Мария Давидовна ждала на очередной сеанс Льва Петровича. Он работал в Областном Правительстве, занимая одну из важных должностей в аппарате губернатора, и мог приходить только вечером. Собственно, если бы не эти сны, которые его беспокоили последние месяцы, этот человек никогда бы не пришел на прием к психотерапевту.
Очень важная работа с огромной ответственностью.
Мария Давидовна ничего не понимала в политике, да и не хотела понимать, но, как с любым пациентом, ей надо было знать, чем живет больной человек. К тому же, ей хотелось помочь человеку, потому что Лев Петрович был вежливым, воспитанным и пунктуальным человеком.
— Можно, Мария Давидовна?
— Заходите, Лев Петрович.
Сев на свой стул, он аккуратно поставил на пол портфель и пригладил редкие волосы на голове и только после этого посмотрел на доктора.