Анооръ слушала его съ глазами, полными слезъ, восхищенная его беззавѣтной смѣлостью, его простой, шутливой рѣчью.
Мальчикъ такъ горячо настаивалъ на выполненіи сврего плана, что послѣ долгаго спора Безымянному пришлось уступить.
Дѣйствительно нужно было во что бы то ни стало предпринять что нибудь, такъ какъ загадочное исчезновеніе Даливара разомъ измѣняло все дѣло. Черезъ него докторъ надѣялся напасть на слѣдъ семьи Анооръ, а теперь это почти невозможно. Необходимо было добыть хоть какія нибудь указанія.
XIX.
Слабоумная.
Черезъ четверть часа докторъ Безымянный, отдавъ необходимыя распоряженія Керадэку, вмѣстѣ съ двумя подростками и медвѣдемъ вышелъ изъ Караванъ-Сарая и направился браминскому монастырю.
Они шли сначала по тѣснымъ и кривымъ улицамъ индусскаго квартала, потомъ миновали тѣнистыя аллеи, вдоль которыхъ тянулись ряды роскошныхъ англійскихъ виллъ, затемъ снова пошли по древнему городу индусовъ, съ его причудливыми мечетями.
Время отъ времени навстрѣчу имъ попадались тибетскіе ламы, съ широкимъ, плоскимъ лицомъ, красавицы индуски, накрытыя прозрачными покрывалами, отъ которыхъ распространялся тяжелый, приторный запахъ мускуса, особенно любимый женщинами Пенджаба, нищенствующіе факиры, полунагіе дѣтишки...
На перекресткахъ улицъ стояли неподвижные, подобные каменнымъ изваяніямъ, туземные полицейскіе стражи, вооруженные огромными палицами съ желѣзными наконечниками.
При первой ссорѣ или дракѣ эти блюстители порядка разомъ оживлялись и принимались усердно дѣйствовать палками направо и налѣво такъ, что въ нѣсколько минутъ улица пустѣла и порядокъ былъ возстановленъ.
Пройдя длинную улицу, круто поднимавшуюся въ гору, Безымянный съ подростками и Людовикомъ вышли на большую широкую площадь. Вдоль ее тянулась красивая зубчатая стѣна браминскаго монастыря Рунжетъ-Сингъ, получившаго свое названіе отъ великолѣпнаго мавзолея Рунжетъ-Сингъ, возвышавшагося изъ за ограды.
-- "Такъ вотъ онъ монастырь!" сказалъ Сигаль, "ну, стѣна не особенно удобная, чтобы пройти внутрь, ну да, надѣюсь, мы отыщемъ какую нибудь калитку".
Вдругъ онъ прервалъ себя на полусловѣ, замѣтивъ, что Людовикъ, все время покорно слѣдовавшій за ними, теперь забѣжалъ впередъ, выказывая несомнѣнные признаки сильнаго волненія, становился имъ поперекъ дороги, точно желая помѣшать идти дальше; наконецъ онъ схватился за юбку Анооръ и сталъ изо всѣхъ силъ тащить ее въ одну изъ боковыхъ аллей, упиравшихся въ площадь.
-- "Пусти, Людовикъ, слышишь!" сердито прикрикнулъ на него Сигаль, но медвѣжонокъ, обыкновенно послушный, на этотъ разъ не обратилъ вниманія на приказаніе своего хозяина и продолжалъ тянуть ее за платье, все въ ту же аллею. Докторъ попробовалъ его отогнать, но медвѣдь сердито зарычалъ и оскалилъ зубы.
-- "Что съ нимъ такое?" удивился Сигаль, "это не спроста! Смотрите, онъ точно хочетъ заставить мою кузину свернутъ въ аллею налѣво".
-- "Да, да!" возразила Анооръ. "Вѣроятно у него есть на это серьезная причина. Вѣдь нерѣдко Брама влагаетъ свою мудрость въ излюбленныхъ животныхъ!"
Сигаль остановился у столба въ началѣ аллеи. На дощечкѣ было что то написано.
-- "Дорога въ Амритсиръ!" прочелъ Сигаль. "Это названіе вамъ ничего не говорить?" спросилъ онъ у Анооръ.
-- "Нѣтъ, Сигаль, но мнѣ страшно хочется послѣдовать за Людовикомъ".
-- "Твое желаніе нетрудно исполнить". Отозвался Безымянный.
И всѣ трое свернули въ аллею, куда такъ упорно тащилъ ихъ медвѣженокъ. Умное животное очевидно поняло, что его настоянію уступили и, разомъ повеселѣвъ, выпустило юбку Анооръ и пустилось впередъ, какъ бы указывая дорогу. Спутники вступили подъ тѣнь красивой рощи. Людовикъ обнюхалъ воздухъ и съ радостнымъ визгомъ пустился впередъ и скрылся гдѣ то въ лѣсной чащѣ.
-- "Надо идти за нимъ", сказалъ Безымянный, мнѣ начинаетъ казаться, что Людовикъ когда то жилъ въ этихъ мѣстахъ, и они знакомы ему... Быть можетъ онъ приведетъ насъ туда, гдѣ провела первые годы своего дѣтства наша милая Анооръ.
Дѣвушка молча взяла руку молодого ученаго и почтительно поднесла ее къ своимъ губамъ.
Роща была сказочно прекрасна, какъ рай; множество пестрыхъ, разноголосыхъ птицъ весело щебетали, порхая въ листвѣ тропическихъ деревьевъ; воздухъ былъ наполненъ нѣжнымъ ароматомъ цвѣтовъ; здѣсь вѣяло таинственной тишиной храма, невольно пробуждая въ душѣ благоговѣйное чувство.
Вдругъ дорога сдѣлала крутой поворотъ и уперлась въ зеленый лугъ, посреди котораго, точно зеркало въ изумрудной рамѣ, разстилалось свѣтло-серебристое тихое озеро, закованное въ бѣлую мраморную набережную. Посреди озера виднѣлся небольшой цвѣтущій островокъ, соединенный съ берегомъ широкой тѣнистой аллеей, окаймленной чугунными перилами художественной работы. Посреди острова возвышался великолѣпный бѣлый мраморный храмъ, съ золотыми колокольнями и куполомъ, залитыми яркими лучами солнца.
Анооръ слабо вскрикнула и пошатнулась, закрывъ лицо руками при видѣ острова и священнаго храма.
-- Что съ тобой, дитя мое? тревожно спросилъ Безымянный.
-- Что съ вами, франжина? почти одновременно воскликнулъ Сигаль.
-- Нѣтъ, нѣтъ, это сонъ... не можетъ быть, шептала дѣвушка, а между тѣмъ въ моей душѣ воскресаютъ воспоминанія... темная завѣса, застилавшая отъ меня прошлое, какъ будто падаетъ. О это священное озеро! Этотъ храмъ! Теперь я узнаю ихъ! Это "Амрита Сара", прудъ безсмертія, это золотой храмъ Магадевы!..
И, не въ силахъ побороть свое волненіе, дѣвушка опустилась на колѣни, сложила руки и погрузилась въ молитвенный экстазъ.
Безымянный былъ глубоко взволнованъ, онъ исполнилъ обѣщаніе данное имъ себѣ, онъ вернулъ этой дѣвушкѣ ея родину ея отчій домъ... И капризной судьбѣ было угодно, чтобы медвѣдь указалъ имъ путь, чтобы его инстинктъ животнаго сдѣлалъ, больше, чѣмъ всѣ усилія человѣческаго разума.
Между тѣмъ Анооръ поднялась и стояла неподвижно на одномъ мѣстѣ.
Глазами, полными слезъ, любовалась она этимъ дивнымъ пейзажемъ, не въ силахъ оторваться отъ него, отъ нахлынувшихъ воспоминаній далекаго прошлаго.
-- Такъ въ этомъ храмѣ молилась ты ребенкомъ? тихо спросилъ ее Безымянный.
-- Да, да... пойдемте туда. Проспавимьте милосерднаго Браму въ этотъ счастливый день, прошептала Анооръ, увлекая своихъ спутниковъ къ мраморной колоннадѣ храма. Да, теперь я помню этотъ храмъ Магадевы, эту жемчужину Пенджаба, бѣлыя стѣны этого храма усыпаны росой рубиновъ, изумрудовъ и сапфировъ, всѣ украшенія и арабески -- не живописи, а мозаика изъ драгоцѣнныхъ камней, весь куполъ и колокольни сдѣланы изъ чистаго, золота. Храмъ этотъ былъ выстроенъ мудрѣйшимъ изъ сейковъ, Гуру-Говингъ-Сингомъ. Даже варвары чтутъ это святилище персы, монголы, афганцы, въ пору своихъ вторженій, не осмѣливались поднять на него святотатственную руку, не дерзали коснуться его сокровищъ и богатствъ... Такъ говорила мнѣ сестра, сама она узнала это отъ покойнаго отца, и я, слушая ее разсказы, воображала, что слышала голосъ нашего возлюбленнаго мученика свободы и независимости.
Анооръ была какъ въ бреду, она говорила какъ бы думая вслухъ. Войдя въ храмъ она смолкла и благоговѣйно опустила голову. Цвѣтныя стекла бросали на бѣлый мраморъ пола мѣстами синія, мѣстами красныя пятна; колонны и стѣны храма сверкали гирляндами драгоцѣнныхъ камней, золота и серебра удивительной чеканки.
Анооръ подошла къ одной изъ таинственныхъ нишъ и распростерлась ницъ. Боясь помѣшать ея молитвенному экстазу, Безымянный и Сигаль издали любовались изящнымъ силуэтомъ дѣвушки, вырисовывавшимся на фонѣ ниши, какъ видѣніе или мечта поэта, во всей своей чистой красотѣ и граціи.
На каменныхъ плитахъ колоннады раздались шаги и снова смолкли у входа.
Сигаль обернулся и увидѣлъ богатыя носилки, съ пурпурными занавѣсами. Его несли слуги индусы, одѣтые въ ферримы (бѣлые и красные плащи) -- отличительный признакъ ихъ касты. Войдя въ храмъ, слуги опустили паланкинъ, изъ котораго вышли двѣ женщины. Одна изъ нихъ была безобразна и стара, у нея было хитрое, лукавое лицо старой служанки, другая была прекрасна какъ мечта, совсѣмъ молодая, но съ страшнымъ блуждающимъ взглядомъ, безпокойно смотрящимъ куда то въ пространство.
Обѣ женщины прошли черезъ весь храмъ и, подойдя къ нишѣ, передъ которой молилась Анооръ, остановились въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея.
Анооръ случайно подняла голову и взглядъ ея упалъ на лицо красавицы. Дѣвушка страшно поблѣднѣла.
-- Это она... моя дорогая сестра... прошептала она своимъ спутникамъ.
-- Какъ ее зовутъ?-- спросилъ Безымянный, увѣрена ли ты, что это твоя сестра?
-- О да, это она, я узнаю ее... Но ея имя... я не помню, я забыла его... какимъ то отчаяннымъ воплемъ вырвалось у дѣвушки. Она глухо зарыдала. Она безсильна, она не можетъ назвать по имени ту, которую любитъ такъ горячо, къ которой рвется вся ея душа.
Между тѣмъ безумная -- это была она -- равнодушно оглянулась вокругъ и медленно направилась къ выходу.
Неужели она уйдетъ, вновь скроется, быть можетъ навсегда, уйдетъ безъ тего, чтобы Анооръ могла запечатлѣть на ея безчувственныхъ устахъ горячій сестринъ поцѣлуй!..
Неужели? Нѣтъ, бѣдная Анооръ не допуститъ этого, она подбѣжитъ къ ней, заключитъ ее въ свои объятья... И, сдѣлавъ надъ собой отчаянное усиліе, Анооръ поднялась на ноги, намѣреваясь бѣжать за безумной. Но въ эту минуту изъ за колонны выступила темная фигура мужчины и преградила красавицѣ дорогу.
Онгаль, Анооръ и Безымянный узнали этого человѣка: это былъ Аркабадъ, явившійся сюда, чтобы выполнить свою ужасную, жестокую месть. Онъ держалъ въ рукахъ бѣлое опоясаніе, на которомъ ясно выдѣлялись темныя капли крови.
-- Наиндра!-- громко окликнулъ онъ безумную, Наиндра, остановись и выслушай меня!
-- Наиндра!-- прошептала вслѣдъ за нимъ Анооръ, Наиндра! Да, это ея имя, ея вполнѣ заслуженное имя -- "Поцѣлуй небесъ".
Безумная остановилась, бѣгло взглянула на Аркабада, затѣмъ пошаривъ въ атласномъ мѣшечкѣ, привѣшенному къ ея поясу, она достала оттуда серебрянную монету и протянула ее брамину.