Я больше ничего не знаю об этом пациенте до сегодняшнего дня, но знаю, что мне представилась редкая возможность увидеть моего любимого доктора Боба в действии — несущим чудесное послание». Такое же послание было донесено и самой Бетти, спустя почти 35 лет.
В дополнение к госпитализации и признанию, были, без сомнения, и другие обязательные вещи, хотя даже доктор Боб и Билл могли не знать, какие именно. Но поскольку это была экспериментальная программа, и им было интересно, что именно будет работать — например, прагматический подход, упомянутый Уильямом Джеймсом — процедуры менялись или модифицировались по мере того, как продолжалась работа.
«Видите ли, в те дни мы пробирались наощупь в темноте, — говорил доктор Боб. — Мы практически ничего не знали об алкоголизме».
Боб понимал, что дух служения был исключительно важен для его собственного выздоровления, но он вскоре обнаружил, что он должен быть дополнен также некоторыми знаниями. Он вспоминает, как он разговаривал пять или шесть часов с одним человеком, лежащим на койке в госпитале. «Я не знаю, почему он вообще это выдержал, — говорил он. — Должно быть, потому, что мы спрятали его одежду.
Тем не менее, я вдруг понял, что я, вероятно, знал не очень много о том, о чем я говорил. Мы распоряжаемся тем, что у нас есть, и в том числе нашим временем. Похоже, я не очень хорошо распоряжался своим временем, если у меня ушло шесть часов, чтобы рассказывать что‑то этому человеку, когда мог бы сказать это за час, если бы хорошо знал то, о чем говорил.
Медицинские учебники также не очень помогали, — говорит Боб. — Обычно, информация состояла из описания сомнительных процедур, применяемых при белой горячке, если пациент зашел так далеко. Если нет, то вы выписывали ему некоторое количество бромидов и читали парню хорошую лекцию».
Комментируя их собственное кислокапустно–томатно–сиропное «лечение», доктор Боб говорит: «Конечно, позже мы поняли, что диетные ограничения имеют очень небольшое отношение к поддержанию трезвости».
Это прозвучало так, будто он легко и элегантно отказался от своей особенной дополнительной диеты; но Эрни вспоминает, что Билл и Док стремились испробовать все, что могло бы уменьшить тягу к виски, и отмечает, что это отнимало немало времени.
«Я представляю Дока с помидорами, кислой капустой, банкой сиропа Каро и большой ложкой, — говорит он, предаваясь воспоминаниям с Биллом Уилсоном. — Парни ели все это, пока оно не встало им поперек горла. Он в конце концов отказался от кислой капусты, но сохранил помидоры и кукурузный сироп на многие годы».
И Сью, и Смитти сохранили очень живые воспоминания о том, как все изменилось после знакомства их отца с Биллом, когда они вдвоем начали помогать другим алкоголикам обретать трезвость:
«Все было довольно плохо к тому моменту, когда он перестал пить, — говорит Сью. — Но после этого все пошло просто великолепно. Мама намного меньше беспокоилась о папе и, я думаю, он был гораздо больше удовлетворен собой. Ситуация улучшилась и в финансовом отношении, и нам всем тоже стало гораздо лучше… Вся семья много смеялась, и это было действительно счастливое время. Не все и не всегда шло абсолютно гладко, из‑за ухажеров и из‑за того, что мы выросли, но когда я оглядываюсь назад, это было просто здорово».
Как вспоминала Сью много лет спустя, каждую среду по вечерам она должна была сделать две вещи прежде, чем ее семейство вернется с собрания у Т. Генри. Во–первых, приготовить кофе для них и всех тех, кто мог прийти домой вместе с ними. И во–вторых, отделаться от Рея Уиндоуза, школьного ухажера, который впоследствии стал ее вторым мужем.
«Я помню, как они не спали допоздна каждый вечер, разговаривая, — говорит Сью. — Для меня это тоже было хорошо, потому что я всегда была очень стеснительной, и это сильно помогло мне в общении с людьми. Они были незнакомцами лишь в первую минуту, но потом они приходили в дом каждый вечер — или даже жили с нами».
«Постепенно я стал замечать, что папа остается трезвым, — рассказывает Смитти. — Ну, конечно, это было в 1935 году, в разгар Депрессии, и ни у кого не было денег. Но зато у них было много времени, что в итоге оказалось очень полезым.
По мере того, как группа набирала обороты, — продолжает Смитти, — вокруг кухонного стола стало собираться все больше и больше людей, со своими разговорами и небольшими собраниями по утрам. Потребление кофе, я помню, выросло до девяти фунтов в неделю.
Некоторых из самых первых я помню: Эрни Г., который стал моим зятем, Билл Д., Джордж Д., Вальтер Б., Генри П., который, по моим сведениям, до сих пор трезв благодаря АА, и Том Л.
А тем временем, — вспоминает Смитти, — наша домашняя жизнь стала намного счастливее, и у папы появился небольшой доход благодаря практике, хотя его ни в коей мере нельзя было назвать обеспеченным. Но он начинал возвращать себе уважение со стороны своих собратьев по медицинской профессии.
Он относился к своей работе врача очень серьезно, хотя у него было замечательное чувство юмора, и он шутил со всеми, кто был готов его слушать. Однако, он становился страшно серьезным, когда входил в госпиталь для какой‑нибудь медицинской работы.
У меня практически не было возможности близкого общения с ним, когда он пил, но он так оживился и замечательно проводил со мной время после. Это было поразительное изменение, особенно в том, что касалось наших с ним отношений.
В этот период у папы все было в порядке со здоровьем. Он всегда был чрезвычайно активным и здоровым человеком, и у него было больше энергии в этом возрасте, чем у кого‑либо другого из всех, кого я знал.
Мама, конечно, была рада ужасно, и старалась всячески его поддержать. Они стали замечательной парой — очень заботливой и преданной друг другу.
По мере того, как движение продолжало расти, Билл и Луис стали частыми гостями у нас в доме, и мы любили, когда они бывали у нас. Папа и мама, вместе со мной и Сью, тоже гостили у них в доме на Клинтон Стрит, в Бруклине, Нью–Йорк.
Папа часто говорил мне, что хотя он и Билл часто видели многое под разными углами, они никогда не ссорились, и их сознания, наверное, объединялись вместе для создания умной программы, которую они могли бы предложить другим алкоголикам».
IX. Методы «Двенадцати Шагов» развиваются
В конце августа 1935 года, когда Билл уехал из Акрона, в городке было уже четыре или, возможно, пять первопроходцев, если считать Фила, который мог находиться в процессе трезвления.
В ту зиму Билл у себя в Нью–Йорке помог обрести трезвость, среди прочих, Хэнку П. и Фитсу М. В апреле 1936 года он ненадолго приезжал в Акрон. Оттуда он написал Луис, что замечательно провел выходные и был «так счастлив по поводу всего, что там происходит. Боб, Анна и Генриетта Сейберлинг очень много работали с этими людьми, причем успех действительно потрясающий. Были очень приятные встречи дома у Боба, Генриетты и Уильямсов, по очереди».
В сентябре 1936 года Билл приезжал еще раз, и его визит послужил «сигналом к очень трогательной домашней вечеринке, — писал он. — Анна, Боб и Генриетта проделали огромную работу. С весны появилось несколько новых лиц».
В феврале 1937 года проводился очередной подсчет, появилось еще семь новеньких в Акроне, и в сумме стало уже 12. У половины из них произошел уже, или предстоял в будущем тот или иной вид срыва, и лишь один человек так и не достиг успеха в программе АА. Для большинства, однако, эти срывы оказались убедительными факторами для осознания. (Если считать день последней выпивки доктора Боба днем основания АА, то получается, что инцидент в Атлантик Сити являлся его последней пьянкой. Сам он, тем не менее, ссылался на этот эпизод, как на срыв).
Были дюжины других людей, которые участвовали в программе вплоть до февраля 1937 года. Кое‑кто добивался успеха на время, а затем уходил из программы. Кое‑кто возвращался. Кто‑то умер. А некоторые, такие как «Лил», сумели найти другой способ.
Все это время доктор Боб и первые АА–евцы работали с новичками. Методы, которые они использовали, поначалу были достаточно жесткими, но становились все более и более гибкими и открытыми с течением месяцев и лет.
Все начиналось с беседы с женой, и эта практика продолжалась до начала 1940–х годов. Один из ранних АА–евцев вспоминал, как доктор Боб пытал его жену: «Ваш муж действительно хочет бросить пить, или ему из‑за этого просто не очень комфортно? Достиг ли он конца этого пути?»
Затем доктор Боб заявил этому человеку: «Если Вы совершенно уверены, что хотите бросить пить навсегда, если Ваши намерения серьезны, если Вы не просто хотите почувствовать себя лучше, чтобы снова начать пить в один прекрасный день в будущем, тогда Вы сможете избавиться от этого».
«В Кливленде или Акроне вы не могли просто прийти в АА, как вы можете сделать это сегодня, — говорит Кларенс С. из Кливленда, один из тех первых АА–евцев, — за вас кто‑либо должен был поручиться. Обычно, первой звонила жена, и для начала я шел поговорить ней. Рассказывал ей свою историю. Мне нужно было кое‑что уточнить о потенциальном участнике и его отношениях с супругой. А также то, пьет ли он постоянно или запоями. После этого я понимал, какой подход к нему нужен, и что следует предпринять, чтобы он меня понял. Я мог даже устроить ему своего рода ловушку. У меня было много трюков в запасе».
«Мы ничего не знали о программе “привлекательности идей”, — говорит Уоррен С., рассказывая о тех сумасшедших днях прохождения Двенадцати Шагов в Кливленде осенью 1939 года. — Мы звонили жене, или шли повидаться с ней. Мы старались получить всю возможную информацию об этом новом человеке — где он работал, чем именно занимался. Бывало, мы даже встречались с его начальником, если тот был обеспокоен его пьянством. Когда мы садились и начинали разговор с этим парнем, мы уже знали о нем все.
В большинстве случаев они хотели как‑то изменить свою жизнь, когда вы с ними разговаривали, — говорит Уоррен. — В те дни мы были полны энтузиазма и преданности делу, которые так помогали нам продвигать программу. Мы передавали человеку то, что сами чувствовали. К моменту, когда мы заканчивали наш рассказ, большинство хотело хотя бы попробовать.