гда можно привязать одно к другому.
– А у некоторых наивных людей возникает вопрос, какого черта в Принстон-Плейнсборо держат эту ораву диагностов во главе с доктором Хаусом? – улыбнулся Данилов.
– Чтобы не держать втрое большую ораву адвокатов, – ответила Елена. – Мы тоже к этому идем. Это раньше люди ограничивались жалобами непосредственному начальству. Сейчас каждая вторая жалоба параллельно уходит в прокуратуру или в гражданский суд. Вот сейчас, например, у меня в регионе ожидается три суда. Первый – по обвинению в вымогательстве, причем недоказанному. Врач и фельдшер утверждают, что ничего не вымогали, больной и его жена говорят, что такой факт был.
– За что?
– За госпитализацию в госпиталь ветеранов, а не в «семерку». Доказательств никаких – два человека против двух человек. Но тем не менее дело не закрыто, а передано в суд.
– А куда его в итоге отвезли?
– Дома оставили. Отказ оформили по всем правилам, «актив» в поликлинику передали. (Если больной, нуждающийся в наблюдении врача, по каким-то причинам остается дома, бригада «Скорой помощи» обязана «передать актив» в районную поликлинику, то есть вызвать к больному участкового врача.) Все как положено. Я лично надеюсь, что пронесет, тем более что бригада хорошая, не вымогатели. Врач двенадцатый год на «Скорой» работает, фельдшер – пятый, оба из Тулы.
– Странно, что дело не закрыли.
– Ну, может, у них чем больше в суд передашь, тем больше премии. У меня на подстанции врач из Ульяновска работает, так она еще успела застать систему бригадного подряда, которую внедряли во время перестройки, в самом конце восьмидесятых. Так там за каждого госпитализированного чуть ли не пять процентов от оклада полагалось дополнительно. Говорит, что два месяца в стационарах просто вешались, потому что «Скорая» везла всех подряд…
– А что?! Если за одну госпитализацию пять процентов, то за сутки вполне можно целый оклад заработать. А почему только два месяца? Потом пять процентов отменили?
– Конечно.
– Все хорошее быстро заканчивается, – притворно посокрушался Данилов и уже серьезно напомнил: – Ты сказала про три суда.
– А тебе интересно?
– Конечно! Еще спрашиваешь! Что было хорошего в моей молодости – ты да «Скорая»!
– Браво, Данилов! – Елена несколько раз хлопнула в ладоши, что должно было изображать бурные аплодисменты. – Мне никто никогда не говорил лучшего комплимента! Можно, я похвастаюсь на работе?
– На здоровье, – разрешил Данилов. – Только не зазнавайся.
– Немножко можно. – Елена скромно опустила ресницы. – О чем мы говорили-то?.. А-а, о судах. Второе уголовное дело не по моему региону, просто фигурант раньше работал у меня, потом стал старшим врачом оперотдела. По совместительству он сообщал ритуальной компании «Погребок»…
«Ничего себе название, – удивился Данилов. – Наверное, буквы «О» и «К» пишутся заглавными. «Погребение о-кей», то есть по высшему разряду…»
– …об умерших, которых «законстатировала» (имеется в виду – чью смерть констатировала) «Скорая». Кто-то возмутился тем, что агент из «Погребка» позвонил через пять минут после отъезда бригады, да еще и нахамил, когда его спросили, откуда он узнал телефон, адрес и информацию о том, что здесь есть покойник. Пошла волна, «Погребок» взяли за попу, и они сдали свой источник – доктора Гризманова. Теперь он обвиняется в злоупотреблении должностными полномочиями: передавал на сторону конфиденциальные персональные данные и сведения, составляющие врачебную тайну. Светит ему, кстати говоря, до четырех лет, но сам он надеется на штраф.
– Надежды юношей питают, – хмыкнул Данилов. – Ну, невинно пострадавшим его не назовешь.
– Согласна, но все равно жалко его. – Елена была постоянна в своих симпатиях и антипатиях и мнение о людях меняла крайне редко. – В сущности, ничего плохого он не делал. Пока родственники сообразят связаться с агентом и найдут телефон, а тут он сам звонит.
– Может, ему медаль положена? – съязвил Данилов.
– Нет, конечно, но четыре года за это – слишком серьезно. Даже год – и то много! Штраф – еще куда бы ни шло.
– А сколько ему платил «Погребок»? – полюбопытствовал Данилов.
– Вроде бы тридцать тысяч в месяц, но это всего лишь слухи.
– Ого!
– Если даже и правда, то это не так уж и много. Каждому бизнесмену хочется опередить конкурентов, оставить их с носом. А тут такая возможность: свежайшая информация из первых рук! Но неэтично это, я согласна.
– А что с третьим судом?
– О, там все ясно – неверная диагностика. Доктор с семилетним стажем работы на «Скорой» диагностировала остеохондроз вместо острого инфаркта. Недооценка состояния, неполное обследование, кардиограмму снять поленилась, несмотря на то, что больному было шестьдесят три года, настолько была уверена в своей правоте, неполный объем медицинской помощи. Она даже актив в поликлинику не передала, балда!
– Помог бы он ей? – скептически поморщился Данилов.
– Пациенту не помог. Дело было в пятом часу утра, а в восемь сорок пять туда вызвали повторно, уже не с поводом «боль в спине», а «посинел, задыхается». На вскрытии обнаружили острый трансмуральный инфаркт нижней стенки. А ей бы был маленький плюсик: не просто оставила дома, а вроде как передала поликлинике.
– В случае острого инфаркта это вряд ли зачтется. Не та ситуация.
– Насколько я понимаю, впечатление халатности было бы меньшим. Заявление написал сын умершего, кстати, он – адвокат. Доктор надеется на условный срок, более лучший вариант исключается, она кругом виновата. Ну что за народ такой непонятливый, скажи мне? – Елена закатила глаза и покачала головой. – Твердим, твердим на пятиминутках и собраниях: «После тридцати лет у всех, жалующихся на боли в грудном отделе позвоночника, непременно снимайте кардиограмму». Как об стенку горох, все слушают, кивают – «да-да, непременно» – и продолжают пороть косяки. Пальпаторная болезненность есть – значит, не инфаркт, а остеохондроз! Сейчас, конечно, месяц-полтора будут снимать кардиограммы как положено, но потом снова расслабятся. Умники, зла на всех не хватает!
– Злиться не стоит, особенно в твоем положении, – сказал Данилов, переводя взгляд на заметно увеличившийся живот Елены. – А для прочистки мозгов и накрутки хвостов сотрудникам на каждой подстанции имеются старшие врачи. Твоя же работа при беременности вообще противопоказана, категорически. Пора садиться на больничный.
– И сидеть на нем до самых родов? – докончила фразу Елена. – Ну уж нет! Я же с тоски сдохну и тебе, Данилов, покоя не дам. Да и как-то не по статусу мне долго на работе отсутствовать…
– Скоро все равно придется, – возразил Данилов. – Какая разница – три года или три года и четыре месяца?
– Ну, тогда никуда не денешься. – Елена погладила себя по животу. – Но насчет трех лет это уж ты загнул. Я вообще намерена до полугода дома посидеть, потом взять хорошую няню и выйти на работу.
– Доверить шестимесячного малыша постороннему человеку? – удивился Данилов.
– Почему – постороннему? Рекомендованному людьми, которым я доверяю. Потом еще мы установим в комнату видеоняню, чтобы я могла в любой момент проконтролировать ситуацию. Не вижу проблем. С рождением ребенка карьера женщины не заканчивается. Или ты думаешь иначе?
Зеленые глаза Елены сверкнули недобро, даже, можно сказать, – грозно.
– Нет, что ты! – поспешно сказал Данилов. – Конечно же нет.
– Смотри! – Елена погрозила ему пальцем. – А то развел тут «Домострой»!
– Я??? Когда?
Чего-чего, а подобного греха Данилов за собой не помнил.
– Ну, не развел, так мечтаешь! – поправилась Елена. – Все вы, мужики, одинаковы. Только и думаете обзавестись домашними рабынями.
– Мечтаю, – не стал спорить Данилов. – Прямо сплю и во сне вижу… Вот сейчас, например, пора ужинать, а так не хочется готовить яичницу и мыть потом сковородку. Надо бы действительно обзавестись шустрой и симпатичной домашней рабыней, раз ты не против. Ты ведь не возражаешь, я правильно понимаю?
– Вот тебе за шуструю! – Елена придвинулась ближе и отвесила Данилову подзатыльник, шуточный, но увесистый. – А вот за симпатичную!
Второй подзатыльник был слегка послабее.
– Хорошо, хорошо, – рассмеялся Данилов, осторожно обнимая жену. – Если нельзя шуструю и симпатичную, возьмем страшную и тормознутую, лишь бы ты была довольна.
Глава семнадцатаяПерелом
– Разыгрались водные стихии… – проворчал Ломакин. – Сколько там при Всемирном потопе вода прибывала? Сто пятьдесят дней? И этого хватило, чтобы затопить всю землю.
– Смотря как прибывать, – сказал Сошников. – Иногда и трех часов хватает. Ситуация на месте непростая…
– Хреновая ситуация! – перебил начальство Ломакин. – Из всех стихийных бедствий больше всего я не люблю наводнения.
– Разве землетрясения лучше? – спросил Данилов.
– Это личное, – ответил Ломакин. – Меня во Вьетнаме однажды в воду смыло и в водоворот едва не затянуло. И ведь знал я, что, попавши в водоворот, надо быстренько вдохнуть побольше воздуха, затем нырнуть поглубже, сделать рывок в сторону и всплыть на поверхность. Любому рассказать могу, как надо избежать водоворота. Только, когда в воде барахтался, ничего полезного не вспомнил, только то, что я Юрке двести долларов должен. Наверное, потому и смог спастись…
– Мне один квартирный вор рассказывал, что, уходя на дело, он непременно старался оставлять недоделанными какие-нибудь хорошие дела, – вспомнил Данилов. – Считал, что это такая своеобразная страховка от ареста.
– Помогало? – спросил Ломакин.
– Наверное, не очень, потому что говорил он мне это в тюремной больнице.
– Я тебя все хотел спросить. – Ломакин пристально посмотрел на Данилова. – Как там вообще работается, на зоне?
– Мрачновато там, обстановка в какой-то мере угнетает да постоянное хождение через КПП надоедает. Если случайно мобильник забудешь в кармане, могут быть проблемы.
– Крупные? – спросил Сошников.