— Это ж сколько здоровья иметь надо! А Татьяна Ивановна с ней говорила?
— Только что. Она сначала к ней сунулась, а потом устроила истерику в коридоре. Татьяна Алексеевна, эта сволочь от нас не отвяжется! Измором возьмет! Я уже как ее вижу, так меня сразу трясти начинает!
— Присядьте, Любовь Петровна… Не знаю, что и делать. Она какая-то невменяемая, эта ваша Конышева… Ладно, давайте ее ко мне, я напишу в карте, что мы неоднократно проводили разъяснительную работу, но она не возымела эффекта, и дам разрешение открыть посыльный лист по настоянию больной. Вы меня понимаете?
— Понимаю, все то же самое, анализы, рентген, ЭКГ, УЗИ органов брюшной полости, консультации всех специалистов, но я должна буду написать: «по собственному желанию пациентка направляется на освидетельствования в БМСЭ». (БМСЭ – бюро медико-социальной экспертизы.)
— Именно так! Пусть она катится на комиссию и там с ними скандалит, сколько ей вздумается! Только не забудьте написать, иначе я не подпишу посыльный лист. Чему вы улыбаетесь, Любовь Петровна?
— Представила, что она таким же макаром может и их на измор взять и вернуться к нам со второй группой. Вот будет номер.
— Не беспокойтесь – там все строго. Решение сообщили, и топай себе. Будешь скандалить – охранник выведет. Там народ закаленный. Это у нас с вами одна Конышева, а на Бюро таких дур в день по сто приходит. Гоните ее ко мне, пусть заходит без очереди… Нет, лучше не так…
Пахомцева взяла из стопки чистый листок для записей формата «А-четыре», написала на нем несколько строк и отдала Головановой.
— Вклейте в карту и открывайте посыльный. Не надо ее ко мне. Потом придет посыльный лист подписывать, тогда и талон на нее заполню!
— Спасибо, Татьяна Алексеевна.
Как только Голованова вышла, в кабинет вломились сразу трое – две женщины и один мужчина. Все – пожилые, все – возбужденные.
— Сейчас моя очередь!
— Нет – моя!
— Моя сейчас очередь! Потому что мне без очереди положено! Я – инвалид войны!
— Садитесь все на кушетку и помолчите! — рявкнула Пахомцева. — Взрослые люди, а не можете сами разобраться, что к чему.
— Я – инвалид войны…
— Вам действительно положено без очереди. Какое у вас ко мне дело?
— Мне бы группу усилить. Вот моя карта.
Пахомцева заглянула в карту и тотчас же вернула ее.
— У вас же установлена вторая группа! О каком усилении может идти речь?
— Как о каком? На первую, разумеется. Если на третью, так это уже ослабление будет…
— Не смешите меня – сами пришли в поликлинику и требуете пересмотра на первую группу! Первая группа вам никак не светит! Это я вам официально заявляю!
— Ну не светит так не светит, — неожиданно легко согласился мужчина. — Я вообще-то на рентген пришел, дай, думаю спрошу…
Не обращая больше на него внимания, Пахомцева посмотрела на одну из женщин:
— Что у вас?
Обидевшись на недостаток внимания, мужчина ушел не простившись.
— Посыльный лист подписать, — женщина пересела с кушетки на стул, стоявший сбоку стола Пахомцевой, и протянула ей амбулаторную карту со вложенным в нее посыльным листом.
Минутой позже она вышла из кабинета с подписанным Пахомцевой листом и, довольная и умиротворенная, пошла к лифту.
— Что у вас? — спросила Татьяна Алексеевна оставшуюся в кабинете посетительницу.
— Я к вам с жалобой, — ответила та, словно с неохотой цедя слова.
— Садитесь поближе и рассказывайте, — Пахомцева указала рукой на стул. — На кого жалоба?
— На уролога Сабурова, — сев на стул, женщина попыталась было водрузить на стол Пахомцевой свою, не блиставшую ослепительной чистотой сумку.
— Сумку поставьте на пол! — велела Пахомцева, брезгливо морщась. — Так что у вас произошло с урологом?
— Хам он, вот что у нас произошло! — выпалила женщина и замолчала.
— У меня нет времени вытягивать из вас каждое слово, — Татьяна Алексеевна нахмурилась и строго посмотрела на посетительницу. — Излагайте вашу жалобу. По существу.
— Цистит меня замучил, бегаю по-маленькому каждые полчаса, а то и чаще. Вот, пока у вас в очереди сидела, два раза отходила в туалет, оттого и очередь свою чуть было не пропустила. А то, видишь, что придумали – без очереди лезть…
— Давайте по существу жалобы!
— Пришла я к нему, к урологу, и говорю – так, мол, и так, выпишите мне, доктор, лечение. А он сидит, рожа красная, шары навыкате, духом спиртным на три метра разит, и говорит мне, иди, старая, к терапевту, пусть тебе выпишет чего-ничего.
— То есть вы видели, что доктор был пьян?
— Да это и вы можете увидеть, если охота. Я у него час назад была, за час он не протрезвеет. К терапевту, значит, иди. Я удивилась. Вы же, — говорю, — уролог, кому, как не вам, мочевой пузырь мой лечить? А он скалится, весело ему очень, и отвечает: «Была бы ты на пятьдесят лет моложе, уж тогда бы я тебя полечил. Во все природные отверстия!»
— Так и сказал?! — ахнула Пахомцева.
— Дословно передаю, как магнитофон. «Во все природные отверстия». Ну, и как прикажете это понимать? Если вы мне не верите, то я могу и при нем то же самое повторить! Давайте, спустимся к нему и…
— Спускаться мы не будем! Я вам верю.
По собственному печальному опыту Татьяна Алексеевна знала, что от сильно пьяного Игоря Сергеевича хорошего ждать не стоит. Еще и ее саму при свидетелях пообещает оприходовать во все отверстия. С него станется.
— Расскажите мне, что вас беспокоит, и я назначу вам лечение, — сказала Пахомцева. — А поступок Игоря Сергеевича мы обсудим на ближайшем собрании…
«И как только Фантомас (про себя Татьяна Алексеевна тоже звала главного врача Фантомасом) не боится проблем, которые ему рано или поздно создаст Сабуров?» – удивилась про себя Татьяна Алексеевна.
Она, конечно, догадывалась, что главный врач смотрит сквозь пальцы на поведение уролога только потому, что имеет с него какую-то прибыль, но прибыль прибылью, а должность должностью. «Этот же отморозок рано или поздно отколет нечто такое, отчего лишится своего места не только главный врач, но и его заместители. Нет, надо еще раз поговорить с Фантомасом!»
С самим Сабуровым Татьяна Алексеевна никаких бесед вести не собиралась. Не видела в том никакого смысла. Однако любую информацию надлежит по возможности проверять, поэтому, отпустив женщину, страдавшую циститом, Татьяна Алексеевна попросила следующего по очереди подождать в коридоре и позвонила в кабинет уролога.
Трубку, как и ожидалось, сняла медсестра Людмила.
— Люд, это Пахомцева. Поднимись ко мне прямо сейчас!
— У нас прием, Татьяна Алексеевна…
— Я знаю, что прием. Разве ты не можешь доктора одного оставить?
— Сейчас, отпущу больного и приду, — пообещала Людмила.
Появилась она только через четверть часа. Пахомцева уже собиралась звонить снова. Вошла, села на кушетку и стала ждать, пока Пахомцева освободится.
— Что у вас там творится, Людмила? — накинулась на нее Пахомцева, отпустив очередного пациента. — Только что женщина приходила жаловаться…
— А мужчина не приходил? — спокойно поинтересовалась Людмила.
— Мужчины пока не было.
— Значит, прямо к Антону Владимировичу пошел.
— А мужчину чем обидели?
— Да он пожаловался на боль, когда Игорь Сергеевич простату смотрел, а Игорь Сергеевич сказал, что может для сравнения что другое вставить. Открытым текстом…
— Что-то его сегодня все на сексуальные темы тянет, как я посмотрю.
— Так его же жена выгнала, еще на Рождество. Грозилась на развод подать. И с Кокановой они поругались. Вот и мается наш Игорь Сергеевич.
— Ясно. Жена, говоришь, выгнала. А где он сейчас живет?
— В кабинете, — как нечто само собой разумеющееся, сказала Людмила.
— Как – в кабинете?
— Так. А что, ему нормально, тем более что в подвале душ есть. Сдвинул две кушетки – и вот тебе кровать…
— Надо же, — Пахомцева покачала головой. — Уролог вторую неделю живет у себя в кабинете, а я только сейчас узнаю об этом! Это же непорядок! А вдруг он заснет с сигаретой в зубах и спалит поликлинику? А охрана в курсе?
— Конечно – в курсе, Татьяна Алексеевна, — улыбнулась Людмила. — И санитарки в курсе. Они же по утрам у нас убираются.
— Боже мой! — Пахомцева в ужасе схватилась за голову. — Куда мы катимся?
— Да не переживайте вы, — Людмила махнула рукой, словно говоря: «Пустяки все это». — Жена ему уже звонить начала, еще день-два, ну, максимум – пять, и обратно примет. Можно подумать, что это в первый раз…
— Люда, а Дерюгиной, которая с циститом к вам приходила, он так и сказал: «Была бы ты на пятьдесят лет моложе, тогда бы я тебя полечил во все отверстия»?
— Да, — кивнула Людмила. — Она переспросила, так Игорь Сергеевич повторил. Погромче.
— Боже мой, куда мы катимся? — вздохнула Пахомцева. — Ступай к себе, а то он без тебя кого-нибудь изнасилует.
— Можно подумать, что он меня сильно стесняется! — фыркнула Люда. — Он у нас человек простой, без комплексов.
Пахомцева вышла следом за ней, заперла дверь (ее медсестра вчера слегла с гриппом) и, энергично стуча каблуками по полу, пошла к главному врачу.
— Антон Владимирович занят, — сказала Юлия Павловна, увидев в дверях Пахомцеву.
— Кто у него.
— Мужчина с претензией…
— От Сабурова.
— От Сабурова.
— Прекрасно. Скажите, пожалуйста, Антону Владимировичу, как только он освободится, что и ко мне сегодня приходила женщина с жалобой на Сабурова. А еще скажите, что Сабуров, который день уже ночует у себя в кабинете. Если Антон Владимирович пожелает узнать подробности – у меня они есть.
— Все передам, — пообещала Юлия Павловна. — Мне кажется, что Антон Владимирович в курсе того, что Сабуров ночует в своем кабинете.
— Тем лучше!
Татьяна Алексеевна вернулась в свой кабинет и продолжила прием.
Подписала три посыльных листа, разрешила продление длительного больничного листа пациенту с обострением язвенной болезни двенадцатиперстной кишки, отказала в открытии посыльного листа бодрому пенсионеру, пообещавшему пожаловаться на нее президенту… Рабочий день подходил к концу, а она все никак не могла выкроить хотя бы четверть часа, чтобы составить план завтрашнего занятия по выдаче врачебных свидетельств о смерти.