— Спасибо, все нормально. Я тоже надеюсь, что больше подобных вопросов ко мне не возникнет.
«Будешь доставать – конечно же уволюсь», — понял Антон Владимирович.
Выходя от главного, Данилов увидел в противоположном конце коридора Рябчикова, запиравшего дверь своего кабинета, и остановился у выхода на лестницу, чтобы подождать его.
— Привет! — обрадовался Рябчиков. — Говорят, что ты крупно отличился…
— Не столько я, сколько Пахомцева, — ответил Данилов, обмениваясь с приятелем рукопожатием. — Она устроила настоящую бурю в стакане. Вот, только что у главного врача был.
Рябчиков нажал кнопку вызова лифта.
— Ты что? — возмутился Данилов. — Какой лифт? Пешком надо ходить!
— Давай, пройдемся пару остановок, — предложил Рябчиков.
— С удовольствием, — поддержал идею Данилов. — Только о том, как я отличился, говорить не будем, а то у меня снова начнет болеть голова.
— Ты такой впечатлительный? — удивился Рябчиков. — А производишь совершенно другое впечатление.
— Нет, просто давным-давно, на вызове, меня угостили тяжелой железкой по голове. С тех пор голова моя периодически болит.
— Поболит – и перестанет, — утешил Рябчиков. — Это тебе не лучевая болезнь…
— Рудольф, я просто поражаюсь, как с твоей боязнью облучения ты вообще работаешь?! — изумился Данилов. — Я бы на твоем месте давно бы на УЗИ переучился бы.
— Я хочу на пенсию раньше, чем остальные, — улыбнулся Рябчиков. — Да и сама работа не вызывает у меня нареканий, только ее последствия.
— Тогда не зацикливайся на лучевой болезни, — посоветовал Данилов. — К чему так изводить себя? Лучше думай о чем-то приятном. О Козоровицкой, например.
Они вышли на улицу и, не торопясь, пошли к Рязанскому проспекту.
— Знаешь, а у Юлии скоро день рождения, — сказал Рябчиков.
— Вот и прекрасно! — преувеличенно бодро сказал Данилов. — Будет повод для развития отношений…
— Это как?
— Подойдешь за день раньше и спросишь, где она будет его праздновать. Скажешь, что хочешь поздравить в нерабочей обстановке.
— А она ответит: «Это ни к чему»… — вздохнул Рябчиков.
— Пораженческие настроения приводят к поражениям, — Данилов погрозил ему пальцем, — а настрой на победу – к победе. Ладно, ты со своей вечной робостью даже на приглашение напроситься не сможешь. Давай действовать проще – в день ее рождения приди с утра пораньше с огромным роскошным букетом и красивой вазой. Это и будет твой подарок. Вазу ей на стол, цветы в вазу, не забудь, кстати говоря, воды налить, чтобы до вечера не увяли, и сиди себе в кабинете, работай, лишний раз в коридор не высовывайся.
— А открытку?
— Зачем? — искренне удивился Данилов. — Кому нужна открытка? Без нее интересней. Создается видимость интриги.
— Но тогда она не узнает, от кого цветы?
— В поликлинике да не узнает?! При нашей скорости распространения информации? Тебя же с букетом увидят и гардеробщица, и дамы из регистратуры, и еще кто-нибудь из сотрудников… Да она еще на подходе будет знать, что ты устроил ей праздничную икебану. Короче – работай себе и жди, пока она не придет к тебе, чтобы сказать спасибо. Козоровицкая – девочка воспитанная, она обязательно поблагодарит. Вот тут-то и действуй. На фоне позитивного настроения.
— На словах все выглядит замечательно…
— А на самом деле выйдет еще лучше! — заверил Данилов. — От робких вздохов и туманных намеков пора переходить к делу. Ты знаешь, чем, с женской точки зрения, плохо твое поведение? Тем, что ты делаешь какие-то авансы, подводишь к определенной черте и останавливаешься… Улавливаешь?
— Ты хочешь сказать, что у Юлии создается впечатление обо мне, как о несерьезном человеке?
— Нет, у нее создается впечатление, что ты вынуждаешь ее первой проявить инициативу. Вряд ли это ей нравится.
— Наоборот – я предоставляю ей свободу выбора! — вымещая досаду, Рябчиков пнул кусок льда, лежавший у него на пути, да так удачно, что тот отскочил прямо под ноги девушке, идущей им навстречу.
Не останавливаясь, девушка повертела у виска указательным пальцем.
— Неплохой способ знакомиться, — одобрил Данилов. — Только ты не путай свободу выбора с последовательностью собственных действий. Сказавший «а» должен говорить и «б». Это логично. Не намекай, что ты бы вот чего-то там того, а просто подойди и пригласи в какой-нибудь клуб, что ли… Если, конечно, тебе нужны отношения, а не пэ дэ о.
— Что такое пэ дэ о?
— Платоническое дистанционное обожание, иначе говоря – синдром Петрарки.
— Не слышал о таком синдроме.
— Я придумал его на четвертом курсе, — серьезно сказал Данилов. — Захотелось внести хоть какой-то вклад в науку. Только вот монографию все никак не соберусь написать…
Глава четырнадцатаяЕлки с палками, или В гуще «дворцовых» интриг
— Умирать не страшно, — сказал четверокурснику Загеройскому один из больных. — Страшно сознавать, что чего-то хорошего больше никогда уже в твоей жизни не будет.
Это откровение навсегда врезалось в память Антона Владимировича.
Удаляя с сайтов знакомств свои анкеты, Антон Владимирович действовал решительно, думая только о том, что всю эту «любовную петрушку» пора рвать с корнем. Довольно, побаловался и будет! Сколько ни ищи, как при этом ни изощряйся, а все равно нападешь на очередную расчетливую хищницу, до знакомства искусно прикидывающуюся белой ромашкой. О какой романтике может идти речь? Я вас умоляю – только о деньгах.
«Самодостаточная и полностью обеспеченная львица ищет ласкового друга для совместных любований звездным небом. Где ты, мой пупсик?..»
«Женщина, недавно перешагнувшая порог тридцатилетия, жаждет обрести любовь, не отягощенную материальными расчетами…»
«Приди возьми меня, я вся дрожу, а я тебя любовью награжу!..»
«Где ты, мой принц? Или ты уже не веришь в любовь? Я верну тебя к жизни! Скорее напиши мне!»
«Верю! Надеюсь! Люблю! Доказательства при встрече. Знойная женщина – не мечта, а реальность. Жду письма! Целую во все сладенькие местечки!..»
— Курвы! — выругался Антон Владимирович, зачищая историю своих блужданий по Сети.
Отец Антона Владимировича происходил из семьи обрусевших поляков. Языка предков он не знал, но отдельные польские слова и выражения употреблял довольно часто.
Пока Антон Владимирович был занят, тоска с печалью гуляли где-то в стороне и к нему не лезли, но стоило только ему выключить компьютер, как накинулись и так взяли в оборот, что хоть плачь. Жалость к себе – это такое чувство, от которого хочешь не хочешь, а заплачешь.
«Жизнь не удалась», — думал Антон Владимирович, с отвращением обводя глазами свой кабинет.
Разве о таком завершении карьеры мечтал он когда-то, сдавая вступительные экзамены в медицинский институт? Тогда он видел себя профессором, заведующим кафедрой, научным светилой, не вылезающим с зарубежных симпозиумов и конференций… Мечты, мечты… В конце четвертого курса студент Загеройский словил сразу три «банана», то есть двойки. По оперативной хирургии и топографической анатомии, по общей гигиене и по кожно-венерическим болезням. Слишком уж весело провел он тот год, а особенно – вторую его половину. На посещение занятий время находилось (все равно ведь в мединститутах заставляют отрабатывать каждый пропуск), а на то, чтобы дома открыть учебник – нет.
Положение складывалось, что называется, «аховое». Отчисление – два года солдатской службы (если не три – матросской) — попытка восстановления после демобилизации.
— Подойдите к начальнику кафедры военной подготовки, — посоветовала несчастному двоечнику секретарша декана. — Возможно, он вам поможет…
Антон так и сделал и без проблем перешел на пятый курс. Только не родного лечебного факультета в Саратове, а военно-медицинского факультета Куйбышевского медицинского института. Получив от Антона заявление о переводе, начальник кафедры полковник Ниеловский (жучила и прохиндей каких мало) забрал его зачетку и буркнул:
— Приходи завтра.
Зачетка вернулась к Загеройскому с отметками «хор» во всех трех графах. Полковник Ниеловский имел небольшой план по отправке студентов в «кадры» и ради его выполнения был готов на все…
Поначалу служилось легко, и надежд было много. В капитанах Антон Владимирович поостыл и дальше просто тянул лямку, мечтая о том, как вознаградит себя на «гражданке» за все тяготы и лишения.
И что в итоге? Даже с приличной женщиной познакомиться негде. Работа – дом, дом – работа. Тоска, смертная тоска. В окружном управлении или департаменте здравоохранения на романтическое знакомство рассчитывать не приходилось, в гости Антон Владимирович ходил вместе с женой (тут уж не до романтики, офицерские жены умеют отстаивать свои права), а больше он, собственно, нигде и не бывал.
Отправиться в одиночку в клуб или ресторан и попытаться там с кем-нибудь познакомиться? Для этого Антон Владимирович был чересчур застенчив. К тому же в его представлении знакомились подобным образом одни проститутки. Антон Владимирович попробовал посетить клубы знакомств для тех, «кому за тридцать», но быстро бросил это занятие, потому что все новые знакомые, нацеленные на брачные отношения, сразу же просили предъявить паспорт и, увидев штамп о браке, теряли к Антону Владимировичу всяческий интерес. Рассказам на тему: «мы давно не живем вместе и как раз на днях разводимся», верить никто не собирался. Дамы, которым за тридцать, — стреляные воробьи, на мякине их не проведешь.
Вот и остался один выход – Всемирная паутина с ее многочисленными сайтами знакомств, а теперь и его уже нет…
Антон Владимирович явственно ощутил приход старости. Стареть совершенно не хотелось. Был еще порох в пороховницах и утаенные от семейного бюджета деньги. Была потребность в любви и было желание любить. В конце концов, была мечта о тихой гавани, со всеми прилагающимися к ней удовольствиями… Он еще и жить толком не начал – а тут уже старость на пороге маячит.
— Кыш, проклятая! — сказал старости Антон Владимирович, собрав остатки воли. — Приходи лет через двадцать!