— У нас таких обычно привязывают, доктор, — намекнула медсестра Данилову.
Тот сразу же вспомнил, как сам лежал связанным в психиатрической больнице, и сказал:
— Я с ним сначала поговорю, может, обойдемся без связывания.
— Ой, не думаю… — усомнилась медсестра, но спорить не стала — доктору виднее.
Студент или интерн Данилов начал бы с увещеваний и уговоров, но доктор Данилов благодаря накопленному опыту понимал, что ласковым словом здесь ничего не добьешься или будет обратный эффект — хулиган распояшется пуще прежнего. Поэтому пришлось прибегнуть к древнему испытанному способу, сомнительному с деонтологической точки зрения, но действенному и практически безотказному.
— Чё скажешь, дохтур? — осклабился алкаш, увидев Данилова. — Ты лучше ничего не говори, а спиртиком поделись. Сами небось ведрами хлещете, а больному человеку ста грамм жалеете. Эх, а еще медицина…
— Слушай, Коля, — тихо и проникновенно сказал Данилов, глядя в серо-голубые глаза алкаша, — если ты сейчас же не уймешься, я тебя усыплю. Навсегда… Понял, нет?
— П-почему «н-н-авсегда»? — Выражение лица Коли мгновенно из глумливого сделалось серьезным.
— Чтобы ты не создавал проблем. У меня нет ни времени, ни желания тебя уговаривать. Проще усыпить. Напишу потом, что сердце не выдержало — и все. Так что смотри сам, рыпнешься еще хоть раз — хана тебе. Я предупредил.
— А как же клятва, доктор? — пролепетал Коля.
— Если бы не она, я бы тебя уже усыпил, а так даю шанс. Последний шанс, Коля.
Ободряюще потрепав алкаша по плечу, Данилов ушел в ординаторскую. Коля притих и больше не возникал, только опасливо косился на шприц в руках медсестры, когда та делала ему уколы. Косился, но ни о чем не спрашивал, рук не распускал и называл уже не козой, а сестричкой.
Утренняя пятиминутка в отделении никогда не затягивалась дольше двух-трех минут. Заведующий Олег Денисович сам изъяснялся кратко и всех сотрудников приучил к тому же:
— У меня с десяти часов начинается «конвейер». Две хирургии, одна травма.
«Конвейер» означал идущие подряд друг за другом операции.
Это означало, что Данилов сегодня трудится в реанимации — доводит до ума, то есть до перевода в отделения тех, кто уже лежит, разбирается с новенькими и следит за пробуждением тех, кого привезут из оперблока.
— Большие операции? — спросил Данилов, чтобы представлять, сколько примерно будет отсутствовать заведующий.
— Опухоль желудка, грыжа, перелом голени, повтор.
Олег Денисович ушел на общебольничную конференцию, а Данилов начал утренний обход в отделении.
— Сколько вам еще осталось, Владимир Александрович? — сочувственно спросила старшая медсестра.
Данилов вспомнил, что забыл побриться, а она, как известно, усиливает впечатление изнуренности.
— Как Мальчишу-Кибальчишу — день простоять да ночь продержаться. А там Наталья Геннадьевна выйдет на сутки, спасительница наша.
— Она могла бы и поменьше отдыхать! — фыркнула старшая сестра, по каким-то неизвестным Данилову причинам недолюбливавшая доктора Цапникову.
— Она бы могла и на пенсию уйти, — возразил Данилов. — Так что пусть отдыхает, сколько положено.
Алкаш Коля на вопросы о самочувствии отвечал односложно, а когда Данилов сказал, что сегодня переведет его в отделение, набрался храбрости и спросил:
— Доктор, а мы с вами ночью разговаривали? Или приснилось мне?
— Разговаривали, — подтвердил Данилов и уточнил: — Насчет хорошего поведения.
— Я на Песчаной живу, — непонятно к чему сказал Коля. — Дом одиннадцать, квартира два.
— В истории болезни записано, — ответил Данилов.
— Я к тому, что, может, я пойду уже домой, а?
— Под расписку отпустить могу хоть сейчас, но как врач рекомендую остаться в больнице хотя бы до завтра, чтобы убедиться наверняка…
— Если советуете, то я останусь, — поспешил согласиться Коля.
Угрызений совести Данилов не испытывал. Да, злоупотребил своим служебным положением, пригрозил убить пациента, если тот не угомонится. Но с другой стороны, это не только пациенту на пользу пошло, но и всем остальным. В отделении должна быть спокойная обстановка. Больная с инфарктом поспала ночью, а утром чувствует себя заметно лучше. А если бы Коля буянил? Уместно все, что делается для блага пациентов, даже если иногда приходится пренебречь врачебной этикой и деонтологией. Недаром же студентов учат, что врач обязательно должен быть хорошим психологом и уметь найти подход к любому больному. Вот Данилов и нашел, а то, что ключик малость нестандартный, так и пациент колоритный, настоящий есенинский персонаж — буян и гуляка.
Первый пациент из оперблока «порадовал» остановкой дыхания. Пришлось подключить его к аппарату и к монитору. Особых поводов для волнения не было: на фоне наркоза у курящих остановки дыхания случаются чаще, чем у некурящих, а пациент, судя по цвету зубов и кончиков большого, указательного и среднего пальцев правой руки, дымил как паровоз.
Затем Данилову привезли постоянную клиентку, впавшую в астматический статус. Привезла не «скорая», а сын. Одной из отличительных особенностей сельской больницы было то, что добрая половина экстренных пациентов поступали самотеком. «Пока „скорую“ дождешься, проще уж самим…» — говорили монаковцы, «скорую помощь» они не осуждали, просто констатировали факт. Понимали, что не по одному лишь Монакову разъезжает она, а по всему району, площадь которого, к вящей гордости местных патриотов, составляет две тысячи квадратных километров, что почти в тысячу раз превосходит территорию одноименного княжества Монако.
Закончив заниматься астматичкой, Данилов обошел пациентов (просто прошелся по отделению и убедился, что у все стабильно) и решил побаловать себя чашкой растворимого кофе. Это делать следовало не откладывая, поскольку скоро из оперблока должны были спустить очередного прооперированного.
Увы, не успел еще замолчать чайник, как «скорая» привезла водителя фуры, слетевшей в кювет на трассе Москва — Петербург. Множественные переломы, сотрясение головного мозга, подозрение на внутрибрюшное кровотечение… «Если сразу не успеть, то потом можно не торопиться», — говорил о таких доцент кафедры травматологии Копейкин.
Патовая ситуация, столь типичная для Монаковской ЦРБ с ее нехватками врачей, имела только одно решение: оставлять отделение на дежурную медсестру, а старшую брать с собой в качестве сестры-анестезистки и идти давать наркоз в операционную, что было грубейшим нарушением правил, ибо пациентов реанимационного отделения нельзя оставлять без врачебного присмотра. Впрочем, точно так же, как нельзя оставлять без наркоза человека, по жизненным показаниям нуждающегося в срочной операции. Теребить больничную администрацию было совершенно бессмысленно, потому что людских резервов у нее не было. А если даже и пришлют экстренно снятого с приема участкового терапевта, то чем он может помочь? Случись же что в реанимации, от оперблока за минуту добежать можно, а за оперируемым некоторое время и медсестра приглядит.
Разумеется, Данилов прекрасно отдавал себе отчет в том, что где тонко, в том месте и рваться положено. Все такие ситуации молчат до поры до времени, а потом оглушительно выстреливают, да так, что хоть стой, хоть падай. И не в одном Монаково так обстоят дела, а во многих сельских больницах. Но человеку свойственно надеяться на лучшее, Данилов так делал. Да и что еще остается, когда выбор рабочих мест невелик? Работать и надеяться…
Бедолага-фурщик уже лежал на операционном столе, когда в приемный покой доставили молодого парня, повздорившего на вокзальной площади с другим таким же. Быстро исчерпав словесные методы убеждения, одна из противоборствующих сторон пустила в действие нож с выкидным лезвием, в результате чего другая сторона оказалась в больнице.
Оба хирурга были на операции: заведующий отделением оперировал, доктор Краев ему ассистировал. Другой хирург по фамилии Волчок неделю назад уволился, ни с кем не делясь своими дальнейшими планами. По одной версии, он ушел из медицины в оптово-розничную торговлю мясом, а по другой — уехал в Москву работать врачом в какой-то ведомственной поликлинике.
Дежурная медсестра хирургического отделения сказала врачу приемного покоя Тишину, что до возвращения врачей с операции она никаких резаных в отделение не примет.
— Я — медсестра, а вы — врач! — сказала она. — Вот и тяните его сами.
Дежурная медсестра реанимации ответила другими словами, но в том же ключе. Тишин выругался и позвонил заместителю главного врача по медицинской части.
— Что мы можем сделать, раз все у нас заняты? — вздохнула та. — Наложите на рану повязку, поставьте реополиглюкин и передавайте «скорой», чтобы везли в Тверь.
— Уже наложил и поставил, Елена Михайловна, — обиделся Тишин, не любивший, когда его учили профессии. — Только «скорая» не повезет из больницы-то…
— Сейчас сама распоряжусь.
Свободных машин на станции скорой помощи, расположенной по соседству с ЦРБ, не оказалось. Заведующий Захар Георгиевич пообещал прислать первую же освободившуюся.
— Желательно — врачебную! — сказала Елена Михайловна.
— Как получится, — ответил Захар Георгиевич и осторожно поинтересовался: — А не проще ли подождать, пока хирурги освободятся, чем везти его в Тверь по колдобинам? Ведь у нас он быстрее попадет в руки врачей…
— Ты, Захар, рассуждаешь как дилетант, а не как администратор. — Елена Михайловна доверительно перешла на «ты». — Неизвестно, когда и кто освободится — хирурги оперируют онкологию, а в травму только что привезли множественные переломы. А что, если во время ожидания он резко ухудшится или даже — того?.. Больница будет виновата, потому что все скажут, что мы положили больного умирать в приемном отделении и забыли о нем. А так — мы сразу же отреагировали, по ситуации приняли правильное решение — перевод в другой стационар…
— И если что случится, то отвечать будет «Скорая», — вздохнул Захар Георгиевич.
— Если сделают что-то не так, то непременно будут отвечать, — заверила Елена Михайловна, не любившая «Скорую помощь» как явление.