По спине у меня пробежал неприятный холодок.
Все-таки в нас осталось очень много от диких зверей. Те механизмы выживания, которые защищали наших предков, никуда не делись. Конечно, они частично атрофировались и действуют больше на подсознательном уровне, и все же они присутствуют. Я ощутил, как участился мой пульс, напряглись мышцы с выбросом в кровь адреналина.
Какого черта?
И тут до меня донесся запах. Совсем слабый, едва ощутимый пряный аромат духов, но он пронзил меня не хуже электрического разряда. Я услышал за спиной шорох шагов и резко обернулся.
— Добрый вечер, доктор Хантер!
Двое аспиранток с кафедры улыбнулись, обгоняя меня. Взгляды их при этом были удивленными. Значит, я уходил не последним, сообразил я, вяло помахав им рукой.
Сердце мое продолжало колотиться, хотя и не так сильно. Я снова осмотрелся, но не увидел больше никого. В воздухе пахло выхлопными газами и осенним запахом сжигаемой листвы. Ни намека на духи.
Если ими и пахло вообще.
Вот она, сила самовнушения, усмехнулся я, продолжая свой путь к машине. Выходя из здания, я думал о Грэйс Стрейчан, а мое воображение дорисовало остальное. Из всех женщин, каких я встречал за свою жизнь, мало кто мог сравниться красотой с Грэйс. Жгучая брюнетка с ослепительной улыбкой, за которой почти не разглядеть было ее исковерканное, больное сознание, она была незабываема. Запах ее духов — последнее, что мне запомнилось, когда она оставила меня истекать кровью. Это врезалось в память, и еще долго меня охватывали приступы паники, когда мерещился этот запах. В медицине это называется "фантосмия", или "обонятельная галлюцинация", но я надеялся, что это у меня прошло.
Значит, не совсем.
Злясь на себя, я добрался-таки до автомобиля и кинул сумку в багажник с силой, совершенно для этого ненужной. Отъехав от тротуара, включил радио и поймал самое окончание репортажа о происходящем в Сент-Джуд. Демонстранты подлили масла в историю, дав комментатору повод припомнить старые претензии к состоянию нашей системы здравоохранения. Однако, когда репортаж закончился, остальные новости проскользнули мимо моего сознания.
Как я ни пытался забыть инцидент около университета, он продолжал действовать мне на нервы. Я вел автомобиль машинально, не отдавая себе отчета в том, куда еду, и только очередной дорожный указатель заставил меня осознать, что я направляюсь к своей старой квартире.
Я проехал уже больше половины расстояния и вел теперь автомобиль по кольцевой без всякой возможности развернуться. Следующий съезд находился совсем недалеко от места, где я жил прежде, и я решил двигаться прямо. Все равно я не слишком спешил в Бэллэрд-Корт.
Словно нарочно, единственное свободное место у тротуара было прямо перед викторианским особняком. Я зарулил на него и выключил мотор. Несмотря на предостережения Уорд, я уже бывал здесь. Два или три раза проезжал мимо, но остановился впервые. Умом я понимал, что Уорд и Рэйчел правы. Если Грэйс Стрейчан жива и намерена убить меня, она придет именно сюда. Так что оставаться здесь было опасно.
Но и уехать отсюда для меня до сих пор казалось равносильно бегству.
Свежеокрашенная дверь — та самая, на которой после попытки взлома обнаружили отпечаток пальца Грэйс, — блестела не так сильно, как в прошлый мой приезд, но во всех остальных отношениях дом был таким, как всегда. Первый этаж остался пустым, и у дорожки висело объявление: "Сдается". Рэйчел предлагала вообще продать квартиру, но я с этим медлил. Во-первых, не готов был от нее отказаться. Пока не готов.
А во-вторых, если оставался хоть малейший шанс, что Грэйс Стрейчан вернулась, я просто не мог позволить кому-либо жить здесь.
Но сам я в это уже не верил. Приступ паники около университета представлялся теперь досадной глупостью, мгновенным помрачением. Я приписывал его недосыпу и чрезмерно развитому воображению. Вероятно, угнетающая атмосфера Сент-Джуд сильно на меня подействовала.
И все же приезд сюда помог мне принять решение: пока Рэйчел в Греции, мне нет смысла оставаться в Бэллэрд-Корт. Вот закончу расследование и перетащу шмотки в старую квартиру.
Хватит с меня пряток.
Глава 9
Погода за ночь испортилась. Всю дорогу до морга с неба свинцового цвета не переставая лил дождь. Потоки воды струились по мостовой, листвы на деревьях поубавилось. Я нашел свободное место около тротуара совсем недалеко от входа и бегом одолел расстояние до дверей. Пришлось, правда, задержаться под козырьком, чтобы стряхнуть воду с плаща.
Морг построили сравнительно недавно, и обслуживал он значительную часть Северного Лондона. Мне уже приходилось здесь работать. Рия Парек, приехавшая раньше меня, поздоровалась со мной по обыкновению ехидно.
— Что-то вы накануне задержались, — заметила она с озорным огоньком в глазах.
Мы с ней не виделись со вчерашнего дня. Покидая замурованную камеру, я полагал, что скоро вернусь туда.
— Концепция поменялась.
— Я так и поняла.
Я не хотел лезть в чужие дела, но и притворяться, будто это мне неинтересно, тоже не мог.
— Как прошла эвакуация?
— С задержкой. Они долго ковырялись с укреплением потолка, поэтому вынести успели только одно тело. Второе эвакуируют сегодня.
— Как вам "БиоГен"?
— Наши новые частные эксперты? — Парек пожала плечами. — У них симпатичные серые комбинезончики. Ничего другого я в них не нашла. Хотя то, что вас заменили, было, скажем так, неожиданно.
— Почему?
— Никогда еще не работала с кем-то, кто называет себя судебным тафономистом. Если бы он мне этого не сообщил, я бы решила, что он обычный судебный антрополог. Ну не считая серого комбинезона.
Я удержался от улыбки.
— Говорят, у него блестящие рекомендации.
— Не сомневаюсь. На вид довольно способный. Молод, однако методичен. И самоуверен.
Что правда, то правда. Хотя тогда он вряд ли видел бы конкурента в патологоанатоме вроде Парек. Ну если только совсем не дурак.
Она улыбнулась, отчего лицо ее покрылось паутинкой тонких морщинок.
— Обидно, да?
— Что именно?
— Обнаружить, что на пятки наступает молодая поросль.
Я хотел возразить, но промолчал. Парек слишком хорошо меня знала.
— Я что, был таким же надменным парнем, когда мы с вами познакомились?
— Не надменным, нет. Уверенным — да. И амбициозным. Но с тех пор вы много чего повидали. Осмелюсь предположить, что Дэниел Мирз сделается заметно лучше, когда пообтешется. И я не сомневаюсь, что так оно и будет.
Я подумал, что она права, но, в общем-то, не слишком беспокоился на сей счет. Решил, что чем меньше мы будем пересекаться с Мирзом, тем больше нам обоим это будет нравиться.
Официальное вскрытие было намечено на десять часов утра. Уэлан и остальные члены следственной группы начали собираться минут за пятнадцать до начала, но сама Уорд запаздывала. Она приехала последней и ворвалась в помещение, на ходу стряхивая воду с плаща.
— Прошу прощения, — выдохнула она, плюхнула сумочку на стол и уселась на свое место.
Вид Уорд имела измотанный, и живот ее теперь, без мешковатого комбинезона, сделался более заметным. Короткое совещание перед вскрытием являлось простой формальностью — исключительно с целью удостовериться в том, что детективы и эксперты хорошо понимают друг друга. Полиция пока не продвинулась в идентификации личности погибшей. При ней не обнаружилось ни водительского удостоверения, ни каких-либо иных документов, а одежда и обувь были самые дешевые, распространенные, так что тоже не послужили зацепкой. Снять отпечатки с поврежденных пальцев не представлялось возможным, и хотя беременность жертвы могла бы помочь при работе с базой пропавших без вести, нам все равно не хватало более точного определения возраста, чтобы сузить круг поисков. Беременность сужала его, однако недостаточно.
Способность вынашивать ребенка означала что угодно — от подросткового возраста и до сорока лет.
В общем, сейчас надежда была на записи у дантистов и на то, что нам с Парек удастся найти еще какую-нибудь зацепку. Пока Уорд, Уэлан и остальные из отдела расследования убийств рассаживались по местам, мы двое переоделись в чистые халаты и вошли в секционную.
Уверен, морги по всему миру похожи друг на друга. Некоторые, конечно, современнее и лучше оборудованы, но устройство их примерно одно. А холодный воздух и запах дезинфекции, перебивающий другие, менее приятные запахи биологического происхождения, и вовсе одинаковы повсюду.
Дверь за нами закрылась, оставив нас в тишине. Тело женщины лежало на металлическом столе. Согнутые в коленях ноги были повернуты набок, а руки, цветом и фактурой напоминавшие вяленое мясо, покоились на груди в традиционном для погребения положении. Тело раздели, чтобы отправить одежду на экспертизу, и вымыли. При этом бо́льшая часть волос тоже оказалась смыта и лежала теперь отдельно, а на скальпе осталось лишь несколько редких прядей. Рядом с телом матери лежало то, что осталось от ребенка.
— Невеселая у нас работка, — заметила Парек, глядя на останки матери и ребенка. Потом она тряхнула головой и принялась за работу.
Само вскрытие целиком и полностью находилось в ее компетенции, так что от меня даже не требовалось помогать ей. Это не заняло много времени. С учетом плачевного состояния останков, судебный патологоанатом мало что мог сделать. Никаких явных травм вроде пробитого черепа или сломанной подъязычной кости, которые свидетельствовали бы о причинах смерти, не наблюдалось. Как и я, Парек склонялась к мнению, что у женщины отошли воды, а это с учетом обстоятельств могло быть фатальным — особенно в случае, если имелись другие травмы. Однако при таком изменении тканей тела это оставалось лишь догадками.
Мумификация также лишила нас возможности определить, как давно женщина умерла. Я не видел ничего, что изменило бы мою первоначальную оценку, согласно которой тело пролежало на чердаке как минимум одно лето, а может, и дольше. Впрочем, это тоже считалось в лучшем случае квалифицированным предположением.