Удовлетворенный собственным умением строить планы, Василий Оттович бодро щелкнул крышкой брегета и отправился переодеваться (все же светлый костюм, пригодный для сидения на веранде, для официальных визитов не годился).
Фома Михайлович обнаружился на своем любимом месте, только перебрался поглубже в тенек – все-таки старая солдатская шинель для весенней погоды была тепловата. Увидев доктора, старый железнодорожник вежливо приподнял фуражку.
– По походке вижу, что идете вы не куда-нибудь, а прямиком ко мне, Василий Оттович, – улыбнулся Аксенов.
– Ничего-то от вас не скроешь, Фома Михайлович, – поддержал его Фальк. – Потому и обращаюсь.
– С расспросами, значит? – Аксенов смерил доктора ироничным взглядом. – Спрашивайте. Вам, может быть, и отвечу.
– Может, подскажете, где нынче Красильниковы обитают?
– О, Красильниковы, значит! – Фома Михайлович демонстративно взял паузу и задумчиво пожевал беззубым ртом. – Может, вас еще и интересует, дома ли сам господин адвокат?
– Тоже небесполезно будет, – кивнул Фальк.
– Ох, Василий Оттович, берегли бы вы себя. Разговоры ведь пойдут.
– А сейчас разве не идут? – уточнил доктор.
– О вас – нет, а об Екатерине Юрьевне – еще какие, – ответил Аксенов. – Такая красавица – и одна в доме. Конечно, привлекает внимание.
– И чье внимание она привлекала в последнее время?
– Ох, Василий Оттович, из дружбы и уважения к вам, а также того прискорбного обстоятельства, что Вера Павловна вам этих сплетен уже не расскажет, так уж и быть, поделюсь, – хитро сощурился Аксенов. – Пытался, значит, наш пан неуемный к ней лыжи навострить.
– Это Шиманский, что ли? – вспомнил фланирующего по пляжу Эдуарда Сигизмундовича Фальк.
– Он самый, – кивнул Фома Михайлович. – Ходил вокруг да около, аки кот мартовский. Песни орал таким же дурным голосом. И дюже противным. У меня племяшка на кухне у соседей Красильниковых трудится – так, говорит, его вся округа пришибить хотела. Но чего не отнимешь – знает, пшеков сын, когда ему ничего не светит. Покрутился вокруг – да и плюнул. А вот инженеру Платонову, видать, удача улыбнулась. Племяшка его велосапет, значит, несколько раз у дачи видела. Ну как, довольны?
– Более чем, – подтвердил Фальк и извлек из кармана монету.
– Чего это вы мне, рупь, что ли, дать собрались? – посерьезнел Аксенов. – Обидеть старика хотите? Нет уж, Василий Оттович, зря я вам говорил, что ли? Из дружбы, значит, и уважения. Что знал – рассказал, дальше сами. Токмо послушайте совет – осторожнее вы со Красильниковой.
– Это почему же?
– Потому, что баба она не простая. Это не наша Анжелика Ивановна – та с мужиками шашни крутит просто по глупости. А Красильникова – что твоя Иезавель[16]. Из мужиков веревки вьет: иногда забавы ради, а иногда – и чего похуже. Надо повидаться – сходите и повидайтесь, да только не задерживайтесь.
– А найти-то ее дом как? – спросил Фальк. – Знаю только, что рядом с кирхой.
Фома Михайлович весело крякнул и стукнул себя по колену:
– Уж ейный дом-то вы точно не пропустите! Если со станции пойдете – от кирхи пару шагов всего.
Аксенов не преувеличивал. Дом Красильниковых, построенный совсем недавно, блистал даже на фоне отнюдь не бедных дач Зеленого луга. Архитектор явно вдохновлялся заграничной эстетикой – двухэтажное здание удивляло количеством воздушной резьбы и эркеров, а части дома располагались друг от друга под причудливыми углами. Над крышей торчали шесть дымоходов, каждый со своей кованой решеткой. Василий Оттович невольно остановился и залюбовался. Кажется, он недооценил общественное положение адвоката Красильникова: такую дачу мог позволить себе только очень богатый человек. Налюбовавшись, Фальк извлек из кармашка часы, сверился с циферблатом и удовлетворенно кивнул. Без двух минут час. Перфект!
Хозяйка дома сидела за столиком на открытой террасе и своим изяществом грозила поспорить со зданием. Выглядеть настолько расслабленной и одновременно сохранять столь правильную осанку – дар, доступный немногим. Екатерина Юрьевна заметила смотрящего на нее доктора и с интересом склонила голову набок. Кажется, настала пора представляться.
– Сударыня, чудесное утро! – доктор приветственно приподнял шляпу. – Разрешите представиться – Фальк, Василий Оттович. Возможно, вы слышали обо мне.
– Кто же в Зеленом луге не слышал о докторе Фальке, – ответила Красильникова. Дама обладала низким голосом, чувственным и обволакивающим. Василий Оттович сразу же понял, почему мужчины сходили по ней с ума. – Не желаете ли присоединиться ко мне за чаем?
– Буду премного благодарен и постараюсь не отнять у вас много времени, – галантно поклонился Фальк.
– О, поверьте, времени у меня в достатке, а вот интересная компания встречается очень редко, – ослепительно улыбнулась Екатерина Юрьевна. – Поднимайтесь же скорее.
Дверь в дом оказалась открыта. В прихожей его встретила тихая молодая служанка и проводила к выходу на веранду. По дороге Фальку бросилось в глаза обилие печей и каминов – причем, как и весь дом, сделанных с высочайшим вниманием к деталям. В вестибюль выходила терракотовая печь с украшениями, смахивающими на мрамор. В гостиной, примыкающей к террасе, располагался белый изразцовый камин с нарисованными синей краской пасторалями из европейской жизни.
Снаружи Фалька ждала Екатерина Юрьевна. Она гостеприимно указала на витой стульчик напротив. На столике уже стояли фарфоровый чайничек и чашки на блюдцах, а также вазочка с вареньем. Василий Оттович уселся и воспользовался возможностью разглядеть Красильникову поближе. И вынужден был признать, что в иных обстоятельствах вполне бы оказался в списке воздыхателей хозяйки дома. Екатерина Юрьевна обладала фигурой античной статуи, немного надменным породистым лицом жены древнеримского патриция, а будь она героиней сказки, то автор непременно упомянул бы ее вьющиеся волосы «цвета воронова крыла».
– Итак, таинственный доктор Фальк, что же привело вас ко мне? – спросила Красильникова. – Ведь это не врачебный визит?
– Боюсь, что нет, – покачал головой Василий Оттович. – Но пройдя по вашему дому, обязан спросить: к чему обилие каминов и печей? Вы так мерзнете?
– Это идея Григория, моего мужа. Он строил дом так, чтобы в нем можно было комфортно жить даже зимой, если возникнет такая необходимость. Но вы правы, – она повела плечами, укрытыми шелковой накидкой. – Здесь бывает ужасно холодно. Сама не пойму почему. Посмотрите – мои ладони холодны как лед.
Она порывисто протянула ему тонкую изящную руку. Фальк накрыл ее ладонь своими и отметил, что она действительно ледяная.
– И впрямь, – подтвердил Василий Оттович. – Скажите, вы испытываете головокружения? Слабость? Упадок сил?
– Теперь, когда вы упомянули об этом, да, пожалуй.
– Возможно, дело в малокровии. Не пугайтесь, это тривиальный недуг. Перед уходом я оставлю вам несколько рекомендаций. Думаю, их будет достаточно.
– Буду премного благодарна. Приятно видеть человека, который соответствует своей репутации, – томно улыбнулась Красильникова. – Я даже думаю, признаться, что это нервное. Понимаете, муж в столице, я здесь одна. Меня напугали уже новости об ограблениях, а теперь еще это жуткое убийство. Но зачем же вы все-таки пришли? Должна сказать, меня это интригует…
– Боюсь, в данном случае я выступаю простым курьером, – Фальк извлек из кармана листок и положил его на стол перед Екатериной Юрьевной. – Возможно, вы слышали, что Петр Геннадьевич Платонов был задержан полицией. Так получилось, что перед этим он попросил передать вам письмо.
С внешностью Красильниковой приключились разительные изменения. Спокойствие и расслабленность слетели с нее, словно осенняя листва с дерева, подхваченная порывом холодного ветра. Женщина побледнела. Рука, которой она потянулась к записке, заметно дрожала.
– Не смею вам мешать, – сказал Василий Оттович и попытался встать, но Екатерина Юрьевна схватила его за руку.
– Нет! Не уходите! Прошу вас! Не оставляйте меня сейчас одну!
Фальк вынужден был подчиниться. Он лишь тактично отвернулся и принялся изучать острый шпиль кирхи, прекрасно видимый с террасы.
– Вы… – начала Красильникова и осеклась. – Вы читали письмо?
– Екатерина Юрьевна, я спишу этот вопрос на вашу нервную ажитацию и не буду оскорбляться, – ответил Василий Оттович. – Конечно же нет! Я же не охранка, право слово!
– Да-да, конечно! Но я подумала, раз Петр доверял вам настолько, чтобы передать письмо, я подумала…
– Не уверен, что Платонов мне доверял, просто в тот момент у него не было выбора, – признался Фальк.
– Понятно, – протянула Красильникова и замолчала. Доктор проявил тактичность и молча пригубил чай. Наконец хозяйка дома вновь заговорила: – Вы же лютеранин, Василий Оттович?
Вообще-то в силу профессии (а затем и виденного на войне) воспитанный в лютеранских традициях Фальк с годами склонялся к атеизму. Но данное объяснение получилось бы слишком длинным и неуместным в сложившихся обстоятельствах, поэтому он просто кивнул.
– У вас есть тайна исповеди? – спросила Екатерина Юрьевна.
– Да, но, боюсь, это относится только к священнослужителям.
– А врачебная? Врачебная тайна? У вас, как у доктора? – настаивала Красильникова.
– Да, пожалуй, есть, но она касается только здоровья…
– Василий Оттович, мне нужно вам кое-что сказать, – она сжала его ладонь своими холодными руками. – Мне не к кому больше обратиться, но все мною сказанное должно остаться между нами. Прошу вас!
Фальк мысленно проклял себя. Чем дальше развивалась эта история, тем больше людей вцеплялись в него, словно клещи, и просили – нет, требовали! – помощи. Самым разумным в данных обстоятельствах было бы вежливо, но твердо освободить руку и откланяться, оставив Красильникову саму разбираться со своими проблемами. Но… Василий Оттович обнаружил, что не способен оставить даму в беде. Даже если разум обоснованно подсказывал, что дама в беде беззастенчиво использует свои чары, чтобы добиться его помощи. А в этом он практически не сомневался – не только из-за предупреждения Аксенова, но и просто от того, как Екатерина Юрьевна говорила, улыбалась и внезапно меняла настроение.