асениях. Признаюсь вам, дорогие мои, откровенно: я против медикаментов. Пока вы принимаете их вынужденно, то давайте делать всё от нас зависящее, чтобы вы навсегда о них забыли! Первый оздоровительный месяц позади, впереди ещё два. Пройдёмте же достойно это временное поприще вместе, чтобы нам всем было о чём вспомнить через многие годы! Я желаю всем присутствующим здоровья душевного и телесного!
Он поднял бокал. Все зааплодировали, стали чокаться и пить. Пение и шампанское возбудили аппетит, официанты подали горячее, и все набросились на еду.
Пациенты ели по-разному. Их огромные рты, раз в пять больше человеческих, расправлялись с едой впечатляюще бесцеремонно. Врачи уже привыкли, но санитары и особенно официанты постоянно косились на синий стол.
Дональд не сделал исключения для горячего, смешав в своей чаше тушёную рыбу, жареных куропаток, варёных креветок и запечённую оленину и отправляя это в рот большим половником. Борис ел шумно, нервно, выплёвывая некоторые куски на отдельную тарелку, а потом возвращаясь к ним. Сильвио со свистом втягивал приглянувшееся губами, как он привык обходиться со спагетти. Ангела широко раскрывала напомаженный рот, вываливала вперёд мясистый язык, клала на него куски и неспешно проглатывала с утробным звуком. Джастин захватывал еду зубами, быстро и сильно, дёргаясь всем круглым телом. Эммануэль набивал рот до предела и долго разжёвывал пищу. Владимир ел так быстро и жадно, словно это был последний обед в его жизни. Синдзо принимал пищу как лекарство – медленно и с достоинством, закрывая чёрные влажные глаза после каждого глотка.
Гарин ел, как всегда, решительно и с аппетитом.
– Насчёт параноидной шизофрении, доктор… – негромко пробормотала Маша. – Я не совсем уверена, что грязи от этого помогают.
– А Восков? – Гарин жевал так, что двигалась вся его величественная борода.
– Ну… в комплексе разве что. А он здоров? Его же пришлось раньше выписать.
– Пишет, что здоров.
– Недотыкомки?
– Не видит. И не скандалит.
– Слава богу… – Красивые губы Маши презрительно изогнулись.
Опустошив свою чашу, Дональд отшвырнул половник, протяжно рыгнул и полез на стол.
– И как всегда, перед десертом, – скорбно покачал дынеобразной головой Штерн.
Гарин сделал знак официанту, и тот тут же включил два мощных вентилятора, стоящих между столами.
– В отличие от вас он не делает из десерта культа, – усмехнулась Пак.
– Ladies and gentlemen, the art of farting! – объявил Дональд. – And please don't forget: not every fart is art![20]
Он выставил свой молочно-белый, массивный зад ещё сильнее, наклоняясь лицом к столу, и оглушительно выпустил газы.
– Дональд, но почему ты опять лезешь первым? – развёл руками Эммануэль.
– Первой должна быть Ангела, дружище! – выкрикнул Сильвио.
– Я не мог терпеть, чёрт побери! – Дональд полез со стола на своё место.
– Опять спешка, опять… – качал головой Синдзо.
– Ангела, просим вас, – обратился к ней Эммануэль.
– Извините, я ем, – ответила она. – Мужчинам не привыкать лезть в первый ряд.
– Дональд, извинись! – выкрикнул Борис. – Не будь скотиной!
– Я прошу прощения. – Дональд похлопал себя по животу. – Поймите, есть обстоятельства, которые сильнее нас. Не надо делать из мухи слона. Лучше хороший залп, чем холостой выстрел, парни!
– Ладно, чёрт с тобой… – Сильвио отшвырнул приборы, полез на середину стола.
Оказавшись в центре на скатерти с синими узорами между двумя букетами с алтайскими тюльпанами и нарциссами, он оперся руками о стол, приподнимая загорелый, хоть и обвислый, зад, и выпустил четыре сочных хлопка.
– Браво, Сильвио! – захлопал Эммануэль.
Не успел довольный Сильвио вернуться на свой стул, как Джастин полез на стол. Его залп был не слабее, чем у Дональда, но более протяжный и разнообразный по звуковой палитре.
– Ангела! – выкрикнул Борис.
– Нет, нет, мужчины, наслаждайтесь своим мачизмом.
– Не будь злюкой! – Борис хватил кулаком по столу, опрокидывая бокал с шампанским. – Покажи нам мощь валькирии!
– Ангела, я выстрелю только после вас! – Эммануэль прижал к груди руки в широких серебряных браслетах.
– Ангела, просим! – зааплодировал Сильвио.
– Нет, я не готова… – жевала Ангела.
– Просим! Просим! – захлопали за синим столом.
– Ну, право… – Она вздохнула, отодвигая тарелку.
– Я помогу! – подхватил её под руку Эммануэль.
– И я! – Сильвио подхватил под другую.
Ангелу подсадили на стол. На своих немолодых ягодицах она проползла на середину, слегка склонилась, словно приветствуя всех, замерла. И выпустила газы столь мощно и оглушительно, что звякнули чайные ложки в пустых кофейных чашечках на комоде и в широком полукруглом плафоне люстры ожило краткое настойчивое эхо. Две медсестры вздрогнули и перекрестилась. Старшая медсестра испуганно покосилась на люстру:
– Не могу привыкнуть…
– Пора бы, – ухмыльнулась Маша, жуя.
– Großartig[21]… – с искренним восхищением покачал головой Гарин.
Синий стол яростно зааплодировал. Ангела поклонилась. Маша помахала возле себя и Гарина салфеткой:
– Dicke Bertha[22].
– Genau! – согласился Гарин.
– После такой канонады я просто… стесняюсь лезть на стол! – аплодировал Эммануэль.
– Давай, давай, – толкнула его в бок Ангела. – Вспомни Верден!
– Разве что… – Он осторожно полез.
Залп Эммануэля разочаровал. Ему захлопали, но весьма формально.
– Excusez-moi… – пополз он обратно к своему стулу.
– Другого я и не ожидал, – презрительно глянул на Эммануэля Борис и решительно полез к центру, давя тарелку с сёмгой, опрокидывая вазу.
Остановившись, он как-то сгорбился и замер, прикрыв свои огромные рыжие ресницы. Все ждали. Борис не двигался. В столовой наступила тишина, которую нарушали только вентиляторы. Прошла минута, другая.
– Ну и? – недовольно оттопырил губы Дональд.
Борис выпустил негромкую, но долгую и прерывистую очередь.
– Слабовато… – улыбнулся Сильвио, подмигивая Ангеле и Владимиру.
Все зааплодировали.
Настала очередь Синдзо. Он долго готовился, нюхая цветы, совершая круговые движения руками, покачиваясь и напевая что-то. Но залп его не удивил сидящих за столами.
– Владимир! – Сильвио хлопнул соседа по спине. – Докажи нам, что русский дух – не миф!
Владимир молча полез в центр стола. Приподнял свой накачанный, холёный, много раз омоложённый китайскими медиками зад и замер. Сперва раздалось что-то вроде утробного ворчания, которое быстро перешло в угрожающее рычание, разрешившееся громким хлопком, ещё одним, ещё, и вдруг из этого холёного зада стало проистекать шипение, в котором можно было разобрать отдельные звуки, напоминающие в том числе и человеческий шёпот, но шипение становилось всё более и более зловещим и всё длилось, длилось и не иссякало так долго, что все за синим столом оцепенели. Когда оно стихло, некоторое время стояла напряжённая тишина. Первым захлопал Сильвио, затем – Ангела и Дональд. Аплодисменты наполнили столовую.
– Брависсимо, Владимир! – выкрикнул Сильвио.
– Это не я… – С улыбкой тот показательно пробежался на ягодицах по скатерти и запрыгнул на свой стул.
– Итоги! Итоги! – завопил Борис.
Приготовленный заранее официантами серебристый смартфон показал рейтинг. Первое место в соревновании The Art of Farting разделили Ангела и Владимир.
– Молодцы! Ещё шампанского всем! – закричал Сильвио.
Гарин встал, поклонился медикам:
– Всем хорошего вечера и покойной ночи.
– Платон Ильич, а десерт? – спросила Пак.
– Воздержусь! – тряхнул бородой Гарин и подошёл к синему столу.
– Дорогие мои! – обратился он к пациентам. – Я вижу, вы в отличном настроении, у вас прекрасный аппетит и чувство юмора, что неумолимо свидетельствует о вашем улучшающимся здоровье. Продолжайте в том же духе! Вас ждёт десерт и традиционный вечер танцев. Однако не удержусь от пожеланий. Дональд и Джастин, не увлекайтесь шампанским. Сильвио, не забывайте про ваш рефлюкс. Ангела и Синдзо, не налегайте на мучное. Борис, будьте великодушны. Эммануэль, не хандрите. Владимир, не переедайте. И всё у вас будет хорошо! До завтра!
Он поклонился. Ему зааплодировали, Дональд с Борисом засвистели.
Напевая вполголоса “Снился мне сад”, Платон Ильич шёл по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж. Выйдя к главному вестибюлю с пальмами, аквариумом и бесшумно курсирующим роботом-охранником Фёдором, Гарин увидел невысокого человека в плаще, с рюкзаком и таксой. Он направлялся к выходу. Заметив главврача, человек остановился и приподнял шляпу, обнажая лысую голову.
– А, люди, птицы, львы и мокрицы! – вспомнил Гарин. – Каковы успехи?
– Двести шестьдесят три мокрицы найдены и уничтожены мною на кухне, в кладовой и в душевых помещениях, – доложил Кузьма Иванович Кузьмичёв. – Тараканов не обнаружено.
– Поздравляю! Вам заплатили?
– Да, весьма благодарен, – довольно закивал тот. – Вы позволите наведаться в ваше учреждение через месяц?
– Наведывайтесь.
– Благодарю вас!
Гарин поднялся по лестнице, вошёл в свой номер, разделся догола, принял быстрый душ, облачился в розовый махровый халат, взял из вазы яблоко, сразу мощно выкусил половину, зажевал и лёг в постель со смартиком. Открыл текст романа Воскова:
Тёмно-синие глаза Джонни остановились. Он оцепенел, оцепенел. И словно увидел Лялю впервые, как будто это вовсе и не девушка, а странный в своей невоплощённой загадочности обитатель иных миров, о которых он раньше ничего, ничего не знал, а лишь смутно и беспокойно догадывался.
– Так. Надо, – произнесла она словно первые в своей жизни слова.
И поцеловала его в оторопело открытые, влажные и нагло-безвольные губы.