Гарин дёрнул. Окошко открылось, и гранитная кукушка трижды прокуковала странноватым скрипучим голосом.
– Какая подробнейшая работа! – удивился Гарин. – И от них… чем-то приятным пахнет. Что это?
– Каменное масло, ваше превосходительство.
– Каменное масло? Нефть, что ли?
– Ну что вы! Нефть – грязь по сравнению с каменным маслом. Это драгоценное масло, образовавшееся за сотни миллионов лет в горных пещерах. Найти его – великое искусство. Масло не только смазывает механизм наших часов, но и распространяет живительный, омолаживающий аромат.
– Замечательно! – Гарин показал часы седокам.
– Сколько же вы изготовили этих часов? – спросила Маша.
– За два века всего сто девяносто четыре штуки, моя госпожа, – улыбался патриарх. – На один экземпляр уходит полгода кропотливой работы. Они невероятно дорогие. Наши часы в коллекциях у богатейших людей мира, у политиков, магнатов. И у всех правителей Российской империи, Николая II, Ленина, Сталина, Брежнева, Горбачёва, в кабинетах висели наши часы. Это были наши подарки властям. Часы висят и у президента АР! Если он, конечно, ещё жив…
Гарин показал часы Владимиру:
– А вам это уже не дарили?
– Это не я! – ответил тот.
– Ваше превосходительство. – Старик прижал руки к груди. – Я подарю вам эти часы, только возьмите нас с собой! Мы здесь погибнем!
– Вы не погибнете, – заговорила Пак. – Если вы боитесь радиации – напрасно. Во-первых, ветер сейчас северо-восточный, во-вторых, в современных ядерных бомбах остаточная радиация не очень сильна. Они теперь “чистые”. Я была свидетельницей трёх ядерных взрывов и жива до сих пор и здорова.
– Я жив после двух! – добавил Штерн.
– А я – после полутора! – засмеялся Гарин.
– Ядерная бомба – это уже рутина жизни, – презрительно усмехнулась Маша.
– Не стоит её бояться.
– Вас… двенадцать, – сосчитал Гарин. – А мы и двух не можем взять: мест нет, как видите.
– Возьмите хотя бы одного из нас!
– Одного? Кого именно?
– Моего внука Анания! Если все мы погибнем по дороге, он сохранит секрет изготовления каменных часов. Ананий!
Молодой человек лет семнадцати с продолговатым, неприветливым прыщавым лицом нехотя подполз к Гарину.
– Возьмите, ваше превосходительство! – Старик схватил руку Гарина, пытаясь поцеловать её.
– Но, но, любезный… – Гарин отдёрнул руку, перевёл взгляд на своих. – Сыщется место для Анания?
Пак перевела его слова бути.
– Найдётся! – закричали Дональд, Сильвио и Джастин.
– Это не я! – улыбался Владимир.
– Потеснимся! – Голая Ольга с венком на голове подмигнула Ананию.
– Только не в нашей корзине, – скривила губы Маша.
– Одного берём! – кивнул Гарин.
– О, благодарю тебя, великий Ахура-Мазда! – возопил старик, отворачиваясь от Гарина к солнцу и простираясь ниц.
Остальные беженцы повторили за ним. Ананий совершил ритуал солнцепоклонства с явной неохотой.
Ему быстро собрали объёмистую походную сумку, куда уложили еду, одежду, воду, короткоствольный автомат с запасными рожками и каменные часы в кожаном футляре. К сумке пристегнули складную инвалидную коляску японского производства. Дональд потребовал, чтобы Ананий ехал с ним. Его маяковский присел с улыбкой, часовщики закинули сумку, а Гарин помог Ананию перевалить худое тело через борт корзины. Ноги юноши были тонки и болтались, как плети. Дональд хлопнул его по плечу:
– Hi, I'm Donald!
Ананий сумрачно глянул на Дональда:
– А вы… топс-попс? Привет.
Он говорил только по-русски и по-алтайски.
– Вперёд! – скомандовал Гарин.
Под прощальные возгласы часовщиков трёхметровые маяковские выстроились цугом на север и широко, равномерно зашагали.
За два с половиной часа пути пейзаж резко изменился: сопки сгладились, лес стал смешанным, прибавилось молодой травы и разнообразных по красочной палитре первоцветов. Солнце по-прежнему сияло на безоблачном небе и грело ещё холодную землю. Во время пути слышалась поначалу далёкая, а потом и близкая канонада, долетал треск пулемётов. Однажды позади, на юго-западе что-то тяжко и гулко ухнуло, словно во сне выдохнул огромный каменный великан.
Медики часто оглядывались на великолепные, залитые солнцем горы, незаметно удаляющиеся с каждым шагом маяковских, понимая, что этой ослепительной красоте уготована судьба навсегда отодвинуться в прошлое и остаться за спиной, как и всему, что связывало их с санаторием.
Перешли вброд неширокую и неглубокую речушку такого же грязно-молочного цвета, как и Катынь, взошли на пологий холм, поросший ещё совсем молодой травой и первоцветами: нежно-сиреневой сон-травой, пурпурно-лилово-розовым кандыком и белой, похожей на ромашку ветреницей.
Взойдя на цветастый холм, Гарин уже поднял было руку, чтобы скомандовать привал, но замер, заметив что-то впереди. Пять других маяковских подошли и встали. Впереди у подножия холма раскинулась просторная, окружённая лесом равнина, в центре которой виднелись деревянные вышки, забор с колючей проволокой и типично лагерные постройки за ним.
– Лагерь? – удивлённо оттопырил губы Гарин.
– Я как-то раз смотрела, здесь где-то есть поселение анархистов, – сказала Маша, стягивая со вспотевшей головы свою “тибетскую” шапочку.
– Это лагерь! – сощурился Гарин. – Место порядка, а не анархии.
– Может, у них есть сеть? – спросила Маша.
– Или хлеб? – оттопырил губу Штерн.
– Я бы не отказалась и от лагерной похлёбки! – По-прежнему голая Ольга отшвырнула надоевший ей венок.
– Будьте осторожны с весенним солнцем, – посоветовала ей Пак.
– Hey, guys! We're damn hungry! – выкрикнул Дональд.
– We too! Si, fratello? – Сильвио хлопнул Владимира по плечу.
– Это не я! – кивнул тот.
– Ja, ich habe auch schrecklich Hunger[25]… – широко зевнула Ангела.
– Подойдёмте к ним, а там посмотрим, – решил Гарин. – Вперёд!
Они спустились с холма и, быстро прошагав по весенней, пестро цветущей долине, подошли к воротам лагеря. Они были трёхметровыми, деревянными, как и забор, огораживающий лагерь. Над забором вилась и блестела новенькая колючая проволока.
– Цзыю, – прочитала Пак два синих иероглифа на воротах.
– Свобода? – перевёл Гарин.
– Да.
– Так лагерь называется?
– Возможно.
С вышки, где торчал пулемётный ствол, их окликнули по-алтайски. Полиглотка Пак ответила на своём приблизительном алтайском. Вахтенный перешёл на китайский. Пак быстро представилась ему.
– О, нам как раз нужны врачи! – воскликнул вахтенный. – Наша мать Анархия заболела.
Прошли несколько долгих минут, прежде чем ворота отворились. Гарин скомандовал маяковскому, и тот вошёл на территорию лагеря. Остальные последовали за ним. Четверо вооружённых автоматами молодых длинноволосых людей приказали путникам спешиться. Подбежали три большие лохматые псины и залаяли на чужаков. Пока это происходило, прибывших обступили и другие люди. В основном они были молоды, разнообразно-легко одеты, и многие с огнестрельным оружием. Рослый парень с синими волосами и мормолоновой скулой приблизился и спросил по-китайски:
– Кто из вас врач?
– Мы все врачи, – отвечала Пак.
Он окинул вызывающим взглядом Гарина и Штерна:
– Австралийцы?
– Русские, – ответил Гарин.
– Русские врачи? – Со щелчком он поднял сверкающую на солнце мормолоновую бровь, переходя на плохой русский. – Что вы делаете на Алтае?
– Лечим. Вернее – лечили.
– Кого? Офицеров республики?
– Бути.
– Мы из санатория “Алтайские кедры”, – заговорил Штерн, держа на груди пугающегося собак кота. – Его разрушило ударной волной. Мы идём в Барнаул.
– Какой ударной волной?
– Был ядерный взрыв, началась война!
– Какая война?
– Вы не слышали взрыва? Вчера утром?
– Нет. Ну, был какой-то гром…
– Это война! Казахстан напал на Алтайскую Республику.
– Нас это не касается.
Парень с недовольством глянул на притихших бути.
– Официальные языки лагеря “Свобода” – китайский, казахский и английский, – сказал он. – На языке русских империалистов у нас говорить запрещено.
– Империалистов? – спросил Гарин. – И где же русская империя?
– У них давно уже нет империи, но их язык по-прежнему несёт в себе империализм, насилие и угнетение. Этим языком в своё время они угнетали двух наших великих учителей. – Он перешёл на превосходный английский. – Прежде всего, подойдите к ним и поклонитесь.
В центре лагеря возвышался монумент с двумя бородатыми людьми в одежде прошлых веков. Вокруг монумента росли цветы.
– Ступайте! – мотнул головой парень. – А потом вы окажете нам помощь.
– Вы нас просите или приказываете? – спросил Гарин.
Парень мгновенно выхватил большой старомодный револьвер из кобуры на бедре и навёл на Гарина:
– Прошу! Очень.
Гарин выдержал паузу и заговорил спокойно:
– А ежели вы просите, молодой человек, тогда распорядитесь, чтобы сперва нашим маяковским задали корма, а нам продали еды и питья. После чего мы будем чрезвычайно рады оказать вашей богине медицинскую помощь.
Мгновенье парень держал свой револьвер, затем неохотно убрал его.
– У нас нет врачей, – произнёс он зло. – А деньги в лагере запрещены.
– Мы расплачиваемся взаимными услугами, – добавила мускулистая загорелая девушка.
– Договоримся! – кивнул бородой Гарин.
– Что едят ваши роботы? – спросил другой парень, коренастый, с голым черепом.
– Все белковые соединения. В принципе, их можно кормить и отбросами.
– С отбросами у нас сложно, мы содержим коз, орлов и панголинов.
– Ну хоть что-то остаётся?
– Они едят говно? – спросила девушка, подходя к улыбающемуся маяковскому и хлопая его по символическим пластиковым гениталиям.
– Детритофагия у них ведь в программе? – вопросительно оттопырил губу Штерн.
Гарин кивнул.
– Пойдём, я накормлю тебя! – Девушка ткнула маяковского кулаком в рельефный живот.