– Погодите! Мы совсем забыли с вами про Анания с каменными часами.
– Ах да, он же просил помочь.
– Не он просил, Маша, а я обещал ему помочь!
– Да, конечно.
– Нехорошо, – покачал бородой Гарин и поманил официанта. – Любезный, получите с нас!
Ночлежный дом братьев Бугульмасовых, что на Змеиногорском тракте, днём был, по обыкновению, пуст: обитатели длинного кирпичного, недавно покрашенного здания добывали свою трудовую копейку в городе, чтобы вечером, заплатив три медных ахча, обрести желанное место на продавленной койке. Днём в ночлежке находились лишь больные и похмельные. Трое из них на крыльце играли в домино со сторожем – серебристо-розовым роботом Никитой. Опознав сторожа по форменной фуражке, Гарин задал ему вопрос:
– Уважаемый, здесь ли обитают инвалид Ананий и подруга его Салтанат?
Робот, сжимая в руках костяшки домино, поднял на Гарина чёрно-жёлтые глаза:
– Ананий Тодош и Салтанат Галиева последний раз ночевали в охраняемом мною ночлежном доме № 3 двенадцатого мая.
– Два дня назад, – уточнила Маша.
– Где они сейчас могут находиться? – спросил Гарин.
– Информации не поступало, – ответил робот.
– Эт тот, что на коляске? – угрюмо спросил один из игроков.
– Именно! – Гарин тюкнул тростью по балясине крыльца.
– Разбогател да и съехал.
– Как “разбогател”? – спросила Маша.
– Уж не знаю как, барышня! – усмехнулся игрок. – Можт, украл что, можт, зарезал кого.
Игроки усмехнулись.
– Продал часы, – догадался Гарин. – Что ж, его решение, имеет право. Нашей помощи больше не требуется, Маша.
– Вы правы. – Маша взяла его под руку. – Мы чисты перед горными часовщиками. Гарин, а книжку эту я куплю! Вернёмся?
– Конечно. Извозчик! – Гарин махнул ожидающей их пролётке.
Они вернулись на бульвар и снова оказались у букиниста. На этот раз его осаждали сразу две семьи, причём “добрые и хорошие” книги требовали уже взрослые, обычно не очень трезвые, видимо решившие прикупить чтиво после совместного воскресного обеда. Довольный наплывом покупателей старик бурно рекламировал товар. Маша показала ему книжку Маклафлина и большой палец. Он ответно показал ей пятерню. Гарин отсчитал пять ахча, отдал букинисту, и они двинулись по бульвару в сторону гостиницы.
– Так и не дослушали про беловоронью книгу. – Платон Ильич шагал, равномерно выбрасывая трость вперёд.
– Можем вечерком зайти. – Маша крепко держалась за его руку. – Какие у нас планы на вечер, Гарин?
– Неопределённые.
– Ad libitum?
– Genau!
За время их отсутствия на бульваре ещё прибавилось народа. И погода стала ещё лучше: тепло, солнечно, безоблачно. Вдруг на тумбе с афишами Маша заметила старых знакомых.
– Гарин! Вы только посмотрите!
Подошли поближе. На тумбе сияла, переливаясь радужными цветами, новая афиша: ЦИРК ТРЁХ МИРОВЫХ ПОЛИТИКОВ! СМЕРТЕЛЬНЫЕ НОМЕРА! НЕВЕРОЯТНЫЕ ФОКУСЫ! ПОТРЯСАЮЩИЙ СЕКС! ВЕЛИКИЕ ПРОРОЧЕСТВА И РАЗДАЧА РОЗОВЫХ БЕГЕМОТОВ! На фоне циркового зала стояли, обнявшись, в разноцветных костюмах Дональд, Сильвио и Владимир.
– Вот, Маша, а мы с вами боялись, что у них со скуки обострится синдроматика! – усмехнулся Гарин. – Сходим вечерком?
– С удовольствием! – Маша сжала кисть Гарина. – С вами – хоть на Марс! Выпьем ещё шампанского? Оно здесь не хуже виноградного.
– Извольте!
И они снова дошли до площади и встали за знакомый мраморный столик с шипящими бокалами в руках.
– Не угодно ли господам во всей полноте осознать, постичь и почувствовать стихию классической музыки? – обратился к ним пухлый маленький человечек в запылённом и поношенном фраке с большой, местами поседевшей головой и круглым румяным лицом пятилетнего бутуза.
– А если мы её уже чувствуем? – с улыбкой ответила Маша.
– О, как вы заблуждаетесь! – Человечек всплеснул ручками и резко тряхнул своей большой головой. – 99,9 % человечества так же уверены в этом. Но по-настоящему понимает и чувствует классику только одна десятая процента!
– Каким же образом вы предлагаете нам осознать классику? – спросил Гарин, закуривая.
– Для начала – послушайте меня! Господь отверз мне уши, вправил руки и прояснил мозг! – Человечек скрестил руки на груди и поднял вверх своё круглое детское лицо. – Только для того, чтобы я вразумил и наставил человечество на путь мировой классики!
– На чём же вы играете? – пробормотал Гарин, заскучавший с первых фраз этого персонажа.
– Just a moment! Аделаида!! – позвал человечек пронзительным голоском.
В переулке напротив площади появилась высокая фигура.
– А вот и первый большой… – усмехнулся Гарин.
Трёхметровая женщина легко вытянула из переулка на верёвке чёрный концертный рояль и двинулась на площадь, таща его за собой, как бурлак лодку. Играющие у фонтана дети закричали и встали у неё на пути. Она остановилась.
– Поторапливайся! – прикрикнул на неё человечек.
Великанша сделала детям просительный жест громадной рукой, те расступились, весело галдя. Женщина подвезла рояль, подняла крышку, выдвинула снизу сиденье. Она была большой, плохо одетой, в больших очках, с покорным азиатским лицом. Человечек подскочил к роялю, развернулся к Гарину и Маше и кивнул большой головой так резко, что Маша испугалась за эту увесистую голову – не отлетит ли?
– Хаврило Андриянис! – громко представился человечек, подпрыгнул, уселся за рояль и тут же яростно заиграл “Дикую охоту” Листа.
Маленькие ручки его мелькали на клавишах, рояль гремел. Праздная публика, впрочем, не спешила к роялю, что свидетельствовало о том, что Андриянис, по-видимому, играл на площади Восстания не впервые. Подошли двое детей с мороженым, и припрыгал на пружинках один пьяноватый бобрик.
Маша с Гариным переглянулись.
– Вполне! – одобрительно произнесла Маша, чокаясь с Гариным.
Андриянис завершил этюд со стоном, на финальном аккорде вскинув ручки вверх, спрыгнул со стула и стал быстро-быстро кланяться.
– Prima! – выкрикнул бобрик, захлопал в ладоши и забормотал что-то на непонятном языке.
Гарин и Маша поставили бокалы и похлопали пианисту. А он всё кланялся и кланялся, мотая большой головой, как перезревшей репой. Бобрик подскочил к Гарину, снял деревянную кепку и протянул, бормоча:
– Give me please one akhcha, one akhcha!
Но подкатившийся круглый оттолкнул бобрика, протянул засаленную ушанку с кокардой алтайских ВДВ и запел басом:
– Дайте мне немного ветхих де-е-е-енег!
Маша сделала отрицательный жест рукой, и нищие нехотя отошли.
Пианист тем временем прекратил поклоны, подскочил ближе и спросил, заглядывая в глаза своим слушателям:
– Как вам моя игра?
– Хорошо, – ответил Гарин.
– Хорошо?! – возопил Андриянис обиженным фальцетом. – Не хорошо, а ге-ни-аль-но!! Я великий eraser пошло-коммерческой школы классического исполнительства двух последних веков! Я стираю всю пошлятину-рутину и возрождаю великих романтиков заново, в их первозданности!
– Вы себя цените, однако, – улыбнулась Маша.
– Зато вы неспособны оценить мою игру! – высокомерно проговорил он и, спохватившись, добавил: – К сожалению, к сожалению! Но у вас будет такая возможность! Она уже есть! Всего за двадцать пять ахча!
– Каким образом? – Гарин курил папиросу, привычно шумно выпуская дым.
Андриянис извлёк из глубокого кармана фрачных брюк нечто похожее на штопор.
– Вот! – Он показал его. – Это метафизический отверзатель ушей. Моё изобретение. Изготовлено по чертежам, продиктованным мне голосами, – он поднял глаза к небу, – ангелов, ангелов прозрачнокрылых! Они ничего не скрыли от меня!
Маша и Гарин профессионально переглянулись.
Пианист продолжал:
– Уже второй век у человечества коллективные пробки восприятия в ушах! ХХ век изгадил, испохабил классическую музыку! Все эти Горовицы, Рубинштейны, Гульды ещё тогда забили, законопатили уши человечеству своей пошлостью, безвкусицей, коммерциализмом! А нынешние пианисты? Так называемая исполнительская элита! Ни одного достойного! Ни од-но-го! Сволочи, мерзавцы, подлецы!
Он затопал ножками в лакированных ботиночках.
– Всех их надо вышвырнуть на помойку за величайшее преступление против музыки! Я бы их всех растоптал, растоптал!
– Однако, голубчик, вы кровожадны, – усмехнулся Гарин.
– Когда покушаются на музыку, я готов взять в руки самую большую дубину!
– Я слушала Гульда. – Маша допила шампанское. – Он великий.
Андриянис затопал и затряс в ярости своим “штопором”:
– Дебил! Аутист! Шарлатан!
Гарин поморщился, берясь за трость:
– Любезный, это становится скучно…
Почувствовав, что слушатели собираются уходить, Андриянис вмиг успокоился, протянул им “штопор”:
– Всего двадцать пять ахча!
– За этот отверзатель ушей? – Гарин тюкнул по агрегату набалдашником трости.
– Нет, за процесс отверзания! Две минуты, и я открою вам уши, вы услышите музыку сфер и навсегда поймёте, чем шарлатан отличается от великого пианиста! У вас навсегда исчезнут пробки коллективного восприятия классики, наросшие в ушах за многие десятилетия!
– Я, пожалуй, останусь со своими пробками. – Гарин согнул руку в локте, подставляя Маше.
– Я тоже. – Маша взяла его под руку.
– Хорошо, двадцать!
– Нет, любезный.
– Пятнадцать! Всего пятнадцать!
– Оставьте наши пробки в покое. – Маша вложила монету в руку Андрияниса. – Это вам за Листа.
– Ну и убирайтесь! – злобно пропищал тот, пряча монету. – Оставайтесь глухими! Живите, не слыша музыки сфер! Потребляйте музыкальные суррогаты! Продолжайте слушать аутиста Гульда!
– Непременно продолжим.
Они двинулись по бульвару. Гарин зевнул:
– Меня от таких агрессивных пророчков сразу в сон клонит. Мда… а глазки у него субстанциальные.
– Я заметила, – вздохнула Маша. – Таких сейчас всё больше и больше.
– Глаз?
– И глаз, и людей.